Регина Дефорж - Под небом Новгорода
— Ты ведь был в ее охране? — повторил он вопрос.
— Да.
— Ты из той же страны, что и королева?
— Нет.
— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал о королеве и о той стране, что не выходит, кажется, у ее величества из головы. При дворе говорят, что у нее там остался возлюбленный.
И снова изуродованное лицо покраснело. Оливье почувствовал к этому человеку расположение, смешанное с жалостью. Более мягким голосом он спросил:
— Я вижу, что ты страдаешь… У тебя есть тайна?.. Я не стремлюсь ничего вызнавать, но, если это может тебя утешить, расскажи мне. Я не выдам тайны никому.
Филипп был предубежден против королевского любимца. Он исподтишка наблюдал за ним, когда сопровождал Госслена ко двору. Но Филипп заметил, что Анна дружески относится к Оливье, что этот молодой человек храбр и щепетилен в делах чести, несмотря на свои постыдные наклонности.
— Не на службе ли у сеньора Шони тебя так разделали?!
— Нет. Это на меня напали разбойники. Остальное доделал огонь. Пей вино, оно хорошее.
Некоторое время оба молча пили в душной таверне, где сумерки становились все гуще.
Какой-то монах в разодранной рясе, через которую были видны его худые ноги, взобрался, громко крича, на стол.
— Эй, проклятые, ваши грехи рассердили Божественного сына Марии… Раскайтесь!.. Тьма приближается… небесный огонь падет на вас… На колени!.. Взовем к Божьей Матери, чтобы она заступилась за нас перед Господом, воплощенным в человека. Женщина, избранная среди всех других женщин, взгляни на нас, грешных!.. Каждый день мы оскорбляем твое целомудрие своим мерзким блудом! Каждый день вонь нашего соития оскверняет твое чистое обоняние! О, девственная Мать, мы просим тебя, умоли своего Сына отвратить от нас гнев свой… Да простит он преступления несчастных людей, которых Всевышний создал по образу своему и подобию… На колени же, братья мои! Раскайтесь, иначе вы все погибнете!
Женщины повиновались в числе первых. Их примеру последовали и мужчины. Только Оливье и Филипп не сдвинулись с места.
Монах удовлетворенно оглядел коленопреклоненных. Вдруг в полумраке он увидел обоих приятелей.
— Эй, а вы что же, глухи к Божьему слову?!
— Я слышу только твои слова, монах. Божья речь приятна и сладка для слуха, от твоей же речи несет винищем.
— Ты осмеливаешься оскорблять служителя Бога?! Опасайся в таком разе его мщения!
— Я боюсь одной только глупости. Ты понял, приятель?
— На помощь, братья мои! Бейте этих богохульников! Проучим же пособников сатаны!
— Уходите, — сказала служанка, — это злой монах, он сделает так, что вас убьют…
И, действительно, около десятка человек с угрожающими лицами встали и, расталкивая стоявших на коленях, попытались добраться до двух бунтовщиков.
— У меня нет оружия, дай мне твой кинжал… — попросил Оливье.
Недолго поколебавшись, Филипп протянул ему подаренный Анной накануне отъезда кинжал.
— Быстро иди туда, там сзади есть дверь… — сказал Оливье.
Держа меч в руке, Филипп, пятясь, вышел.
— Глядите, они удирают от нас!.. — крикнул кто-то из преследователей.
Оливье рванул к королевскому дворцу, полагая, что его товарищ следует за ним. Пока он бежал, ветер развевал плащ, открывая его нагое тело. На пути не встретилось никого, могущего сказать ему об этом: гроза вынудила парижан разбежаться по домам.
— Держись, друг, мы скоро будем в безопасности! — крикнул, обернувшись, Оливье.
Однако Порезанного нигде поблизости не было. Вдруг послышались крики, звон оружия. Оливье повернул назад. Порезанный дрался с пятерыми. Вот двое оказались на земле, их кровь смешалась с дождем. Филипп внезапно бросился еще на одного из нападавших и перерезал ему горло. Оливье удивился той легкости, с какой, оказывается, можно убить человека. Для него это было впервые. Перед простотой он испытал сильнейшее удивление.
Филипп пронзил мечом одного из двух оставшихся в живых. Видя всю эту бойню, последний спасся бегством. За ним последовал монах, подстрекавший к драке.
— Я вас все равно разыщу, проклятые! — пообещал им вдогонку Филипп.
Ночь поглотила бежавших.
— Спасибо, что пришел мне на помощь, — обратился он к Оливье.
— О чем речь… Прости, что не сразу пришел помочь. Я ведь думал, ты идешь за мной. Но… ты ранен?
— Пустяки. Просто один из этих разбойников ударил ножом в спину.
— Пойдем, я перевяжу тебя, — предложил Оливье.
— Ладно, если пойдем к тебе, ты можешь заодно и переодеться.
Оливье рассмеялся:
— Ты прав. А то я совсем забыл, что мои достоинства сейчас не прикрыты.
Страж, несший караул около маленькой двери замка, хорошо знал трубадура и потому впустил его товарища без всяких рассуждений. Они оба прошли сейчас в большую, с низким потолком кухню. В одной из угловых печей горел огонь. Главный повар в окружении помощников хлопотал у огня.
— Имбер! — позвал Оливье. — Не мог бы ты дать мне чуточку корпии?
— А что с тобой приключилось? Опять ранен?
— Нет, это я для своего приятеля.
Имбер подошел, оглядел Филиппа с ног до головы, потом усадил на табурет. Раздвинув порванную одежду, он осмотрел рану Филиппа.
— Что ж, рана глубокая, но чистая. Я пошлю за старой Эрменгардой.
Повар отвел Оливье в сторону.
— Я никогда не видел этого человека. Ты его знаешь? Ты уверен в нем?
— Я познакомился с ним только лишь сегодня, после полудня. На нас напали люди под предводительством монаха Ланселина. Этот парень убил троих, я еще одного. Остальные же удрали.
— Его, похоже, здорово отделали. Можно подумать, что дикий зверь избороздил его лицо.
— Ты прав, я об этом и сам подумал. Но как бы то ни было, а он мне показался надежным товарищем.
— Но только я не доверяю людям, которые слишком много страдали. А этот страдал и страдает до сих пор, — заметил повар.
— Наверное. Но только вместо того, чтобы попусту рассуждать, достал бы лучше чем прикрыть мой зад. Иначе старая Эрменгарда изнасилует меня, чего доброго.
Имбер громко рассмеялся и остановил поваренка:
— Эй, возьми ключ от моего ларя и пойди принеси мои брака[2] и вышитый блио[3]. Обуви у меня только одна пара и та на мне.
— Благодарю тебя, сойдет и так.
— А ты сходи за госпожой Эрменгардой — и не мешкай по дороге, — крикнул повар вдогонку своему подопечному. — Поджидая старуху, — обратился он к Филиппу и Оливье, — вы поедите и выпьете.
— Не откажемся. Эта драка вызвала у меня аппетит, — сказал юноша.
Когда Эрменгарда пришла, все трое уже сидели за столом и разделывались с жареной козлятиной, запивая ее вином.
— Мне говорили, тут раненый, а я вижу троих обжор, лопающих как поросята.
— Это мой приятель! — сказал Оливье. — Его ударили кинжалом в спину.
— Это, похоже, не очень тяжелая рана. Впрочем, дай посмотреть, милок.
Филипп обернулся.
— Бог мой! Я уже много лет врачую, перевязываю раны, зашиваю, но никогда не видела такого изуродованного лица. Кто тебя помял? Тот, кто тебя так ужасно отделал, должно быть, очень тебя ненавидел. Ты улыбаешься?.. У тебя хороший характер. Покажи свою рану… Передай мне нож, разрезать рубаху… так…
Как следует рассмотрев кинжал, подаренный Анной, Оливье протянул его старухе.
— Прекрасное оружие! Кажется, я уже видел подобную надпись, как и здесь, на лезвии. Ты знаешь, что она значит?
— Нет, я его заработал в сражении.
— Тебе повезло, что лезвие скользнуло по кости, а то бы смерть, — сказала женщина, накладывал пластырь и закрепляя его широкими повязками. — Десять дней покоя, это обязательно.
Из кошеля, висевшего на шее, Филипп достал монету. Старуха с жадностью схватила ее.
— Серебряная! Господи, ты щедрее короля. Пусть покровительствует тебе небо, — она взглянула в последний раз на покрытое шрамами лицо. — Послушай, кухарь, а ты поднесешь мне чашу вина? Или я его не заслужила?
Старуха разом опрокинула в себя чашу, наполненную до краев.
— Не скажешь, что вкусно, — произнесла она, прищелкнув языком. — Ладно, привет честной компании!
Оливье взял одежду Имбера. Мужчины продолжали молча пить. Вскорости прозвучали возвещавшие полночь двенадцать ударов. Все служители кухни уже спали на охапках соломы. Догорающий огонь давал все более слабые отсветы. Дождь прекратился, но гроза не уходила: вспышки молний следовали одна за другой, на мгновение освещая бледные лица пьющих. Раскаты грома заставляли дрожать землю.
— Надо бы сходить к королю. Он, наверное, уже искал меня, — сказал Оливье, еле ворочая языком. — Спасибо, друг, за вино и за твои брака. Я верну с лихвой…
— Я надеюсь! — сказал повар, не подняв даже головы.
Филипп встал и нерешительно огляделся.
— Пойдем со мной, — сказал юноша, — я отведу тебя в помещение для оруженосцев.
