Саймон Скэрроу - Месть
– Сколько Децим заплатил тебе за эту услугу, а?
Сервилий хлопнул ладонью по столу.
– Хватит этой ерунды! Ваше представление закончено. Никакого письма нет. Вы здесь не по делам Цезаря и явно пытались меня одурачить. Что ж, я вам вот что скажу: я совсем не дурак и вижу, где ложь, а где правда. Вы трое ограбили Пиндара и убили его, когда он вас поймал. Вы сбежали из Страта и пришли сюда, надеясь обмануть меня, чтобы получить пищу и крышу над головой, пока прячетесь от правосудия. Но теперь правосудие вас отыскало, и вы заплатите за свои преступления.
Он немного помолчал, глядя на них по очереди, а потом злобно усмехнулся.
Марк невольно задрожал, ожидая своей судьбы.
– За такие преступления может быть только одно наказание. Итак, через три дня, на второй день игр, вы трое будете приведены на арену и привязаны к столбам, и дикие звери разорвут вас на части во имя правосудия и для забавы толпы.
XVI
– Отдадут диким зверям… – негромко простонал Луп, сжавшись в углу камеры. – Прекрасные боги, пощадите нас… Пощадите нас!
Солнце уже встало, и тонкий луч света прорезал унылый мрак камеры, снова позволяя пленникам увидеть вонючую тесноту маленького пространства. Ночь для всех троих была горькой; их снова грубо протащили по узкому коридору и швырнули на пол, и дверь камеры захлопнулась за ними. Проскрипел железный засов, шаги солдат и тюремщика затихли в коридоре, и наступила тишина, лишь сухо зашуршала солома, когда Фест опустился на нее. Марк еще какое-то время стоял у двери в темноте, не осмеливаясь поверить в то, что припасла для них судьба. Он слышал, как Луп пытается сдержать рыдания в дальнем углу камеры, и ему стало жаль друга.
Марк уже встречался со смертью на арене. И он давно знал, что ни в коем случае нельзя позволять страху парализовать себя. Страх ничему не поможет. И каждый волен выбирать сам, то ли поддаться страху, то ли совладать с ним и продолжать борьбу. Но это годится тогда, когда есть возможность бороться, напомнил себе Марк, – вот только их-то собирались привязать к столбам и напустить на них голодных зверей… Так что они окажутся совершенно беспомощными, и им останется лишь молиться о том, чтобы все поскорее закончилось.
Он ощупью пробрался вдоль стены к куче соломы в задней части камеры, стараясь не представлять себе острые зубы тварей, которые будут рвать его плоть. Ощутив под ногами солому, Марк опустился на нее, свернулся клубком и попытался заснуть. В камере было тихо, если не считать ровного дыхания Феста и сдавленных рыданий Лупа. Никому из троих не хотелось говорить, и каждый погрузился в собственное отчаяние. Для Марка все это означало, что его мать навсегда останется рабыней, и такое проклятие и чувство вины были едва ли не тяжелее, чем страх ужасающей смерти.
* * *К утру страх и отчаяние слегка утихли, и Марк с интересом посмотрел на поднос с едой, который тюремщик просунул в отверстие под дверью.
– Вот ваша кормежка, – прорычал снаружи тюремщик. – Давайте ешьте! Мне совсем не хочется, чтобы зверье разочаровалось, когда ему подсунут умирающих от голода преступников!
Он грубо засмеялся собственной шутке и удалился, шаркая ногами.
Фест пошел к двери, взял поднос и принес его в угол, где сидели на соломе мальчики. На подносе лежали буханка черствого хлеба, несколько кусков засохшего сыра и кость с остатками вареного мяса на ней; к этому прилагался кувшин воды. Фест разделил хлеб и сыр на одинаковые порции и сунул в руки мальчиков. Марк с готовностью все взял и заставил себя начать грызть корку хлеба. А вот Луп просто смотрел на еду, лежащую у него на коленях, пока Фест не положил руку ему на плечо:
– Ты должен поесть.
– Зачем? Какой в этом смысл?
– Ты должен поддерживать в себе силы. Вдруг нам удастся найти какой-то выход?
Луп нервно засмеялся:
– Как? Как мы можем выбраться? Нам конец, Фест. Все кончено. Мы умрем.
Фест стиснул плечо мальчика и, скрипя зубами, заговорил с холодной решимостью:
– Мы не мертвы, пока мы не мертвы. Все, что угодно, может случиться с этого момента и до того дня, когда нас собираются выставить на арену. И если что-то случится, ты должен быть крепким, чтобы ответить на вызов судьбы. Понял? А теперь ешь!
Луп состроил гримасу, потом неохотно отломил кусок хлеба и начал жевать.
– Вот так-то лучше, – кивнул Фест. – Никогда не теряй надежды.
Они ели в молчании, и, поскольку ни один из мальчиков не заинтересовался костью, Фест, пожав плечами, взял ее себе и вонзился зубами в те крохи мяса, что удержались на суставе. После этого он заставил Лупа и Марка встать и заняться упражнениями и весьма крепко толкал писаря, чтобы, утомив тело, выбить из его головы все ненужное. Когда солнце добралось до зенита, Фест закончил урок, и мальчики, вспотев и тяжело дыша, упали на солому. Луп в предыдущую ночь совсем не спал и теперь, утомившись, быстро заснул.
– Ему с этим не справиться, – тихо сказал Фест.
Марк расправил плечи.
– А ты удивлен? Или ты думаешь, я легко справлюсь?
Фест повернулся к нему и испытующе всмотрелся в его лицо.
– Ты уже достаточно хорошо справляешься, Марк. Ты выглядишь спокойным, несмотря на обстоятельства.
– Тебе так кажется? – Марк опустил голову на руки и тихо сказал срывающимся голосом: – Я проиграл. Моя мама будет страдать всю оставшуюся жизнь. Будет голодать, терпеть побои и никогда не узнает, что случилось со мной.
Марк тяжело сглотнул, чувствуя, как его захлестывает горе, и, чтобы преодолеть слабость, погрузился в воспоминания о детстве, когда о нем так заботились. Ему отчаянно хотелось вернуться в ту жизнь. Но все миновало. И даже если бы он каким-то чудом избежал смертного приговора, опыт прошедших лет слишком сильно изменил его. Марк чересчур многое узнал о темной стороне этого мира, и ему теперь было не избавиться от полученных знаний. Как будто какая-то его часть уже умерла, и Марк горевал по тому мальчику, каким был когда-то.
– Я проиграл…
Фест покачал головой:
– Марк, все не так просто, как кажется. Если бы тебе суждено было проиграть, это случилось бы уже давно. Ты бы просто не выжил в школе гладиаторов, когда за тебя взялся тот кельт, Феракс. И не пережил бы многое другое, с чем тебе пришлось столкнуться… но ты победил. Нет, ты должен держаться своего курса, и твоя мать будет гордиться тобой. И твой отец тоже гордился бы, будь он жив. – Фест ласково улыбнулся. – А если бы у меня был такой сын, как ты, я бы просто лопался от гордости.
– Да что с того толку теперь, Фест? Все кончено.
– Нет, пока ты не испустишь последний вздох. Так всегда у гладиаторов, в отличие от других людей. А ты, Марк, гладиатор до мозга костей. Может быть, даже лучший из всех, кого я знал. Если… когда ты станешь взрослым мужчиной, ты можешь превратиться в настоящую легенду. Я в этом уверен.
Марк повернулся и посмотрел на Феста; слабая искра надежды и решимости снова вспыхнула в его сердце. Он заставил себя улыбнуться своему соратнику и другу.
– Спасибо.
– Будь сильным, Марк. Не только ради себя самого, но и ради Лупа, и ради меня.
Марк глубоко вздохнул и кивнул:
– Буду.
* * *Тюремщик вернулся за подносом и кувшином уже в сумерки. Он был не один. С ним явились двое солдат, они стояли, положив ладони на рукояти мечей, когда дверь открылась и тюремщик показал на Марка:
– Ты! Возьми поднос и принеси сюда.
Марк выполнил приказ, пересек камеру и протянул поднос с кувшином тюремщику. Тот забрал у него все и отступил обратно в коридор.
– Выйди!
Марк заколебался, с подозрением прищурил глаза.
– Зачем?
– Делай, что велят, и не зли меня! Если не хочешь получить как следует.
– Стой! – крикнул Фест, сжимая кулаки. – Что тебе от него нужно?
– Не твое дело! – рявкнул тюремщик, хватая Марка за плечо и грубо выволакивая в коридор.
Он поспешил захлопнуть дверь и задвинул засов как раз в тот момент, когда Фест потянулся к решетке и схватился за железные прутья.
– Что происходит?
Тюремщик выхватил из-за пояса короткую дубинку и взмахнул ею:
– Назад! Или я переломаю тебе пальцы!
Фест отпустил решетку и сделал шаг назад. Солдаты бесцеремонно схватили Марка за руки и повели по коридору к лестнице.
– Куда вы меня ведете? – спросил Марк.
– Увидишь, – ответил один из солдат. – Кое-кто хочет с тобой поговорить.
Они поднялись наверх, во двор за дворцом, и подвели Марка к конюшне. В тени входа кто-то стоял. И в свете факела, горевшего в держателе на стене, Марк узнал этого человека.
– Децим…
Прошло много месяцев с тех пор, как он в последний раз видел ростовщика в тайной долине в Апеннинах, где Марка удерживали взбунтовавшиеся рабы, которыми руководил Брикс. Децим тогда был взъерошен и напуган. Теперь его лицо пополнело, на нем был аккуратно причесанный парик с напомаженными кудрями. Весь его вид говорил о богатстве и могуществе, туника была сшита из дорогой ткани, и ботинки были дорогими, из мягкой телячьей кожи. Децим самодовольно улыбнулся, когда солдаты поставили Марка перед ним, крепко держа его с обеих сторон.
