Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII
— Значит, Болейн.
Монарх вызывающе, жёстко спросил:
— Так что же?
Уже справясь с собой, твёрдо выговорил то, в чём был убеждён, открыто глядя прямо в глаза царственного собеседника:
— Никакие причины не могут расторгнуть брак, освящённый Всевышним, кроме смерти одного из супругов. Это закон.
Глаза короля сверкнули зловещим огнём:
— Что же ты мне посоветуешь сделать?
— Свой крест нести до конца.
Генрих задумчиво протянул, без чувства, без смысла глядя на угасавший огонь:
— Ну что ж... — И вдруг властно махнул, не взглянув на него: — Свободен. Можешь идти.
Философ вышел обеспокоенный, с тревогой в душе.
Глава седьмая
НЕУДАЧА
Генрих остался один. Ему предстояло заняться делами. На столе были приготовлены донесения послов и шпионов, бумаги, важные и неважные, которые необходимо было просмотреть. Взял одну, повернул её несколько к свету и поднял на уровень глаз. Это было письмо из Мадрида. Его посол сообщал придворные сплетни. Отношения с Испанией были накалены, грозили войной, да она уже и велась исподтишка в океане, а этот бездельник видел лишь то, что было неинтересно ему, что у первого министра сменилась любовница и что министр финансов истощает казну. С досадой бросил письмо. Пора в отставку этого дурака. Надо подумать, кем его заменить. Трудный, почти неразрешимый вопрос. Слишком мало умных людей. К тому же с умными иметь дело едва ли не хлопотней, чем с дураками.
Главное, на душе у него было нехорошо. Воспоминания не оставляли, язвили, от них было некуда деться. Необходимо было понять, что ждёт его в будущем, а память всякий раз тревожила прошлым. Прошлого не было, но от него невозможно было уйти.
Поднялся, потянулся, расправив плечи, прошёлся, тяжело ступая, по кабинету. Встал у окна. На лужайке, залитой солнцем, солдаты конвоя бились мечами.
Бились лениво. Переговаривались. Над чем-то смеялись. Офицер стоял в стороне и молчал. Можно было подумать, что это неповиновение, даже измена, но знал хорошо, что они просто бездельники, что одни и те же упражнения изо дня в день перед вторым завтраком и после обеда им давным-давно надоели, несмотря на приказ. Надо было вызвать дежурного и приказать прикрикнуть на них, но не хотелось.
Тогда решил отомстить несносному Карлу. Фландрия была его самой богатой провинцией. Он задумал её разорить и закрыл английские порты. Ни один товар из Фландрии не мог проникнуть в Англию законным путём, а во Фландрию не мог попасть ни один английский товар. Ему представлялось, что это верное средство, что Фландрии будет нанесён громадный урон и что Карл запросит пощады.
Громадный урон нанесён был английской торговле. Заволновались финансисты и торговые люди. Пришли в смятение депутаты парламента. Таможенные сборы упали. Казна истощалась с такой быстротой, что сердце замирало от ужаса. В парламенте грозили приостановить акцизы и подати. Того гляди, не чёртов Карл, а он сам мог бы быть разорён.
Генрих был растерян, мог отступить, но он должен был что-то предпринять. Слава Господу, представители нации не решились пойти на разрыв. Для переговоров избрали Томаса Мора. Монарх не видел его несколько лет. Пришлось наводить справки, прежде чем встретиться с философом. Оказалось, что Томас сделался незаменимым советником мэра Лондона и шерифа по вопросам законодательства. Знания юриста, деловитость и добросовестность, ораторские способности и безупречность нравственной жизни сделали его популярным в самых широких кругах, прежде всего среди финансистов и торговых людей, чьи интересы он защищал. Его избрали в парламент, уважали за пылкий и непреклонный характер, за обширную образованность, человеколюбие и мудрость. Своими трудами мыслитель заработал солидное состояние, которое прибавил к наследству отца. У него были большой дом и большая семья.
Генрих увидел невысокого стройного человека в строгом костюме. Ему можно было дать не более двадцати пяти, хотя тот был старше лет на десять или двенадцать. Монарх растерялся:
— Давно не виделись, Томас.
Мор поклонился:
— Очень давно.
Не знал, с чего начать разговор:
— Говорят, ты стал миротворцем.
Мор нисколько не был смущён:
— Как вы стали воином.
Неловко спросил:
— Чем ты теперь занимаешься?
Собеседник ответил спокойно и просто:
— Я адвокат.
Генрих оживился:
— И больше не занимаешься изящной словесностью?
Философ улыбнулся широко, доброй улыбкой:
— Времени мало, но всё-таки занимаюсь.
Король удивился, что это всё ещё ему интересно:
— Чем же ты занимаешься нынче?
Мор помолчал, точно подумал, стоит ли об этом теперь говорить, и всё же сказал:
— Составляю историю Ричарда Третьего.
Монарх был удивлён:
— Убийцы?
Томас внимательно посмотрел и ответил уклончиво:
— Деспота.
Разговор оживился, точно Генрих был ещё юношей, а философ учителем вместе с Колетом и Маунтджоем:
— Мне в назидание?
— Нет, в научение.
— Разве ты помнишь его?
— Мне было лет семь или восемь, когда его убили в сражении, но его помнил отец и много рассказывал мне.
— Но ведь этого мало для серьёзного исторического труда. Разве так работали Плутарх и Светоний?
— Вы правы, милорд. Я читаю и сравниваю хроники Холиншеда, Графтона, Холла и Стау. Ещё помогает француз, Филипп де Коммин. Очень советую прочитать.
— Тоже нравоучение?
— Нет, научение.
— Что же, доставь мне его.
— Непременно, милорд.
Он освободился от робости, которую испытывал в юности и о которой давно позабыл, вновь Почувствовал себя королём и уже громко, резко сказал:
— Впрочем, всё это потом, когда-нибудь на досуге. А теперь с чем пожаловал, Томас?
Мор выпрямился и твёрдо ответил:
— Парламент просит, милорд, снять ваш запрет. Многим грозит разорение. Это плохо для всех. Плохо и для вас, короля.
Государь вспыхнул:
— Фландрия даёт Карлу вчетверо больше доходов, чем ограбление заморских индейцев. Я её разорю и тем уничтожу его.
Мор остался спокойным и рассудительным:
— Прежде вы разорите Англию и себя.
— Боюсь, мне этого никогда не понять!
— Отчего ж. Этого нельзя не понять. В торговле с нами Фландрия не нуждается, а мы без торговли с Фландрией просто погибнем.
— Они торгуют с нами, мы торгуем с ними, а между тем Фландрия богата, тогда как Англия бедна? Как так?
— Вы правы, милорд. Торговля — источник богатства и процветания. Но мы вывозим только грубую шерсть наших овец и плохо обработанное сукно, тогда как с Фландрией торгует весь мир. Испанские корабли с серебром и золотом заморских индейцев направляются прямо в Антверпен, его гавань ежедневно принимает сотни судов. В Антверпене заводят свои товарищества торговые люди из Португалии, Испании, Италии, Венеции, Австрии, даже Оттоманской империи. Каждый день по улицам этого города катится не менее двух тысяч повозок с товарами всех видов и самого высокого качества. В мастерских заняты тысячи мастеровых. Между прочим, они дорабатывают наше сукно и получают материю высшего качества, чего мы делать пока что не научились. Во Фландрии работают все. Работу и достойную плату за труд может найти даже пятилетний ребёнок. Фландрия процветает, тем не менее тамошние граждане чуждаются роскоши. В большинстве своём это люди добропорядочные, трудолюбивые, набожные и скромные. Они любят учиться. Начальное образование распространяется даже между крестьянами. Благодаря благосостоянию и умению читать и писать граждане Фландрии пользуются довольно широкой свободой. Города, провинции, сословия, товарищества торговые и ремесленные имеют свои привилегии. Каждый налог вводится только после того, как его утвердят генеральные штаты, в которых имеют равное представительство дворяне, духовенство и города.
— Не может этого быть! Ты рисуешь мне рай на земле!
— Многое может быть, очень многое из того, что представляется нам невозможным, а Фландрия вовсе не рай. И там, как и везде, довольно ошибок в управлении и делах. Города и сословия слишком держатся за свои привилегии. Это ведёт к эгоизму. Эгоизм разделяет людей, разделяет страну.
— Слава Господу! Не то бы я испугался.
— Ну, нам не этого надо пугаться.
— Отчего же?
— Во Фландрии трудятся все, оттого она и богата. В Англии почти половина жителей не знает труда, оттого Англия и бедна.
— Не может этого быть!
— Сами судите. Фландрия не имеет аристократов, тогда как у нас громадное количество лордов, и несмотря на войны, в которых многие из них перебиты, их не становится меньше. А ведь это трутни, сами не трудятся, живут чужими трудами, сдают в аренду поместья и чуть не до живого мяса стригут арендаторов, что не способствует росту их богатства. И это бы ещё ничего. За счёт арендатора живут сотни слуг и телохранителей лорда, и если аристократ разоряется или уходит из жизни, эти сотни здоровых людей остаются без крова и пищи, а делать ничего не умеют. Тогда они голодают, живут подаянием или разбоем, отчего Англия не становится ни добропорядочней, ни богаче.
