Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII
— Ты слишком впечатлителен. Их не так много, как ты говоришь.
— В самом деле, их меньше, чем нынешних и бывших солдат.
— Чем тебе не угодили солдаты? Ведь это лучшее, что у нас есть. Своей храбростью и умением они побеждают врага.
— Побеждают, но далеко не всегда, но всегда требуют громадных средств на своё содержание. Так они становятся бедствием для страны, что подтверждается опытом карфагенян, римлян, сирийцев, французов, вообще очень многих народов, может быть, кроме Фландрии, которая не держит солдат, а в минуту опасности граждане сами защищают себя.
— Фландрию защищают испанцы.
— Это верно отчасти. Всё-таки мне не представляется полезным для государства содержать толпу людей этого рода на случай войны, которой без нашего желания не может быть.
— Господи, ведь ты изучаешь историю! Всегда ли война или мир зависят от нас?
— Не всегда, но чаще всего. А нынче не война нам угрожает, а овцы.
— Какие овцы?
— Обыкновенные овцы. С виду кроткие, довольные очень немногим, они стали такими прожорливыми, что поедают людей, разоряют и опустошают поля и дома. В тех местах, где производится более тонкая, а потому более ценная шерсть, знатные лорды и даже некоторые аббаты, люди святые, не хотят ограничиться ежегодным доходом и теми процентами, что обычно дают их имения. Они сгоняют людей с земли, ничего не оставляют для пашни, отводят всё, что можно, под пастбища, сносят дома, разрушают целые города и доходят иногда до того, что храмы превращают в свиные стойла. Вот главная язва отечества. Её лечить надо прежде всего.
— Лорды имеют на это законное право.
— В том-то и дело. Но десятки тысяч не имеют занятий, чтобы заработать хотя бы на хлеб.
— Полно, Мор, это бездельники. Как не найти им труда, было бы только желание.
— Вы запретили продавать Фландрии шерсть и сукно. Тысячи тюков шерсти и штук сукна остаются непроданными. Закрываются мастерские. Люди теряют работу. Пусть будут пастбища, но расширьте торговлю. Тюков шерсти и штук сукна будет продаваться всё больше. Откроются новые мастерские. Люди получат работу. В Англии не останется бездельников и бродяг. В своём процветании Англия сравняется с Фландрией. Может быть, даже обгонит её. Только об этом вас и просят в Сити, просят представители нации. За этим они и послали меня. Какой ответ им передать?
Монарх колебался. Бездельники и бродяги не занимали его: их переловят и вздёрнут на виселицы. Тюки шерсти и штуки сукна были непонятны, ведь он был король, а не пастух. Обстоятельства озадачивали. Они изменялись с поразительной быстротой. Донесения из европейских столиц поступали одно за другим. Новый французский король жаждал захватить Милан и Неаполь и готовил очередной итальянский поход. Казалось, победа была обеспечена, когда Генрих затеял мстить Карлу во Фландрии. Вдруг Франсуа вступил в союз с Венецией и обещал наваррскому королю отобрать у Испании южную половину Наварры. Против него тотчас был создан новый союз. В него вступили император, испанский король, тот самый Карл, и Римский Папа, которому очень хотелось создать из Пьяченцы и Пармы новое герцогство для своего брата. Они призвали на помощь швейцарцев. Те заперли все альпийские перевалы. Неминуемое поражение угрожало французскому королю. А чем это могло обернуться для английского государя? Английский владыка имел право потребовать у победителей французскую корону как достояние предков. Следовательно, ему было необходимо укреплять дружбу с папой и с Карлом, а не ссориться с ним. Запрет на торговлю надо было снимать.
Всего этого он не мог высказать Мору. Зачем? Ведь Мор осудит его. И сделал вид, что доводы Мора убедили его, что готов пойти навстречу торговым людям и представителям нации, и стал так отвечать, будто это размышление вслух:
— Ну что ж... Может быть... Во всяком случае, можно попробовать... Правда, королям в таких случаях нехорошо отступать, это может им повредить... Как же нам поступить?..
Понял или не понял философ его хитрость, но спокойно сказал:
— По вашему повелению, милорд.
Генрих выпрямился и уже без колебаний ответил:
— Сделаем так. Я не повелеваю, только прошу: это дело возьми на себя, поезжай во Фландрию частным лицом и проведи переговоры от имени парламента и торговых людей. Придумайте там, как выйти из этого неловкого положения. Затем представители нации, как именуешь ты их, примут парламентский акт, а я его подпишу. Согласен?
Мор был, конечно, согласен и немедленно выехал в Брюгге, а монарх с нетерпением ждал, когда союзники в пух и прах разобьют французского короля и принесут ему корону.
Однако французский король его удивил. Франсуа проложил дорогу в непроходимом ущелье, ворвался в Ломбардию и был в двух днях пути от Милана. Его армия остановилась на отдых у Мариньяно. Вокруг лагеря простирались болота. Между ними были всего три дороги через плотины. Тринадцатого сентября швейцарцы ударили с фронта и к вечеру отбили у французов несколько пушек. Рукопашная схватка продолжалась и ночной темноте. Утром нападение возобновилось по всем трём направлениям. Швейцарцы теснили французов на флангах. Положение становилось критическим, когда венецианцы подоспели на помощь и одним своим кличем «Марко! Марко!» обратили нападающих в бегство. Франсуа был в Милане и назначил его правителем коннетабля Бурбона, а герцога Сфорца отправил в ссылку во Францию. Папа Лев тотчас согласился на мир и вернул Милану отторгнутые Пьяченцу и Парму. Император возвратил Верону Венеции и согласился на брак своего внука с французской дофиной, за которой Франсуа в качестве приданого давал Неаполь, так и не завоёванный им. С такой блистательной победы не начинал ещё ни один французский король.
Генрих был поражён. С мечтой о французской короне пришлось и на этот раз распроститься. Переговоры Мора завершились удачно. С Фландрией возобновилась торговля. От мести Карлу ничего не осталось.
Парламент и Сити встретили Мора с благодарностью. Уважение к нему возрастало, авторитет философа становился непререкаемым. Вскоре Мор выпустил книгу, дав ей странное имя «Утопия». В следующем году она была выпущена в Лувене. Писатель издал её на латыни, что означало, что его трактат для очень и очень немногих. В самом деле, книгу почти никто не читал. Казалось, в парламенте и в Сити о ней даже не знали, поскольку в деловых кругах латинским языком никто не владел. Мор сам вручил монарху свой труд, а заодно и «Мемуары» француза Коммина. Генрих её внимательно прочитал, сразу увидел, что это не существующее нигде государство было фантастической смесью монастыря и процветающей Фландрии, о которой Мор ему так усердно повествовал. Всем там, конечно, трудились от зари до зари, не знали ни собственности, ни религиозной вражды и выбирали своих королей. Государь рассердился и, случайно встретив философа на улице, придержал коня, нахмурился и строго спросил:
— Эту «Утопию» ты сочинил в назидание мне?
Мор улыбнулся своей добродушной улыбкой:
— Нет, в наученье.
С того дня они долго не виделись, а «Мемуары» француза ему полюбились. Коммин был участником или очевидцем многих недавних событий, о которых Генрих знал понаслышке. Король действительно учился у него многим тонкостям политики и войны и часто перечитывал эту любопытную книгу. Всё-таки опыт научал вернее, чем книги и Мор, ибо, по уверению древних, опыт всегда поучителен, горький опыт — вдвойне. С завистливым вниманием изучал статьи договора, заключённого французским королём с папой Львом. Права французского духовенства были нарушены. Оно теряло независимость в судебных делах и попадало в зависимость от короля. Отныне монарх, а не папа, раздавал бенефиции, а папа лишь утверждал их, не имея права отвергнуть. Право раздачи увеличивало доходы французского владыки, но и папа не остался внакладе, он получал доходы с бенефиций, которые оставались вакантными, а они редко опускались ниже трёхсот тысяч флоринов. Распределение церковных доходов покончило с неограниченной властью Рима во Франции.
Ему хотелось того же. Но как было добиться от папы таких же уступок? Принудить того силой оружия, как сделал французский государь, Англия не имела ни физической возможности, ни солдат. Оставалось отыскать обходные пути, но какие?
Обходные пути нашлись неожиданно. При его вступлении на престол Томас Уолси был только деканом собора в Линкольне. Он был из Норвича, сын мясника, сластолюбец и чревоугодник, чрезмерно чванливый и толстый. Долго обучавшийся богословию, Генрих ещё будучи принцем часто вёл беседы с прелатами и заметил, что линкольнского декана мало занимали эти вопросы. Томас Уолси был карьеристом, энергичным, беззастенчивым, властным. Его целью была сначала кардинальская шапка, затем тиара римского папы. Ради неё он готов был на всё и больше занимался политическими интригами, чем нуждами линкольнского прихода. Ему нравилась в декане эта бесцеремонность. Генрих покровительствовал Уолси, время от времени беседовал с ним и с удовольствием наблюдал, как тот стремительно делал карьеру при папском дворе. Вскоре после того, как Уолси сделали архиепископом Йоркским, они встретились и заговорили о двусмысленном положении церкви: с одной стороны, английское духовенство было подданными английского короля, а с другой стороны, оно находилось в полном подчинении римскому папе, ни в чём не зависело от государя и не подлежало его юрисдикции.
