Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— За твоё здоровье, Аристотель…
Камаль допил свою рюмку и стал ждать. Затем спросил себя, бывало ли у него раньше такое же состояние, что и сейчас? Разряд душевного тепла разошёлся по венам, сметая на своём пути все закоулки, где собрались остатки печали. Сосуд души, спаянный бедами, рассыпался, и из него на волю вылетели щебечущие птицы радости. Одной из них было эхо мелодии, другой — воспоминание о многообещающей надежде, а третьей — призрак мимолётного восторга. Алкоголь был нектаром счастья.
— А что ты думаешь о том, чтобы заказать ещё по паре рюмочек?
— Пусть жизнь твоя будет длиннее моей…
Исмаил громко расхохотался и пальцем сделал знак официанту, затем с облегчением произнёс:
— Ты быстро распознаёшь прекрасные вещи…
— Это благодаря моему Господу…
Подошёл официант с двумя рюмками и закусками. В бар начали стекаться завсегдатаи: кто в фесках, кто в шляпах, а кто и в чалмах. Официант встречал их, протирая столики полотенцем. Поскольку уже наступила ночь и зажглись фонари, в зеркалах, развешанных по стенам, мелькали отражения бутылок виски «Диварис» и «Джон Уокер». Снаружи доносился смех, звучавший словно призыв на молитву, однако то был призыв к разврату. На столик двоих юных друзей нацелились улыбки и взгляды терпимого неодобрения. С улицы появился продавец креветок родом из Верхнего Египта, затем продавщица варёных бобов с двумя золотыми зубами, чистильщик обуви и парень-помощник продавца кебабов, который одновременно был также сутенёром, на что указывали приветствия остальных посетителей. Был также индийский хиромант. Через некоторое время отовсюду только и слышалось, что: «За ваше здоровье!» и смешки. В зеркале, что висело прямо над головой Камаля, он увидел своё порозовевшее лицо и улыбающийся сверкающий взгляд, а за собой — отражение пожилого мужчины, который поднёс свою рюмку к губам и прополоскал её содержимое во рту движением, напоминающим заячье, а затем проглотил. Затем он достаточно громко сказал своему спутнику: «Полоскание виски во рту было традицией моего деда, который умер пьяным». Камаль отвернулся от зеркала и сказал Исмаилу:
— Мы очень консервативное семейство. Я первый в ней, кто попробовал алкоголь…
Исмаил пренебрежительно пожал плечами и сказал:
— Как ты можешь судить о том, чего не знаешь? Ты разве застал молодость своего отца? Вот что до моего отца, то он выпивает рюмочку за обедом, и ещё одну за ужином. Но он перестал пить вне дома; так, по крайней мере, он заявляет моей матери…
Нектар бога счастья незаметно проникал в царство духа, и это странное превращение произошло за несколько мгновений. Всему человечеству не дано было постичь его в течение многих поколений. В целом же оно умещалось в одном новом ослепительном значении слова «волшебство». Самым удивительным было то, что это ощущение не было абсолютно новым для Камаля, может быть, потому, что уже было испытано однажды его духом. Вот только когда, как и где? То была внутренняя музыка в исполнении его духа, тогда как привычная музыка по сравнению с ней была всего лишь яблочной кожурой. Эта же музыка была отборной мякотью фрукта. Интересно, в чём секрет этой золотистой жидкости, сотворившей такое чудо в считанные минуты? Может быть, это поток жизни, очищенный от пены и осадка, что позволил сдерживаемой жизни впервые сделать бросок вперёд при абсолютной свободе и настоящем опьянении? Вот оно — естественное чувство, когда жизнь сама скачет вперёд, освободившись от телесных пут и оков общества, памяти о прошлом и страхов за будущее. Жизнь становится прозрачной, чистой музыкой, отфильтрованной мелодией, исходящей из самой радости.
«Что-то подобное я испытывал раньше своим духом, но когда, как и где? Ох!.. Что за память… Это была любовь! В тот день, когда она позвала: „Камаль!“, она опьянила тебя, хотя ты не знал ещё, что такое опьянение. Признай, что ты уже давно пьяница, и целые столетия бродил по опьяняющей дороге любви, вымощенной цветами и ароматными травами. То было до того, как прозрачная капелька росы превратилась в грязь. Алкоголь — это дух любви, от которой оторвали подкладку боли и страданий. Так люби, когда пьёшь, и пей, когда любишь…»
— Жизнь прекрасна, несмотря на то, что ты сказал и повторил…
— Ха-ха. Это ты говоришь и повторяешь…
«Воин запечатлеет поцелуй на шее своего врага, и тогда на земле наступит мир. Трель соловья на сочной зелёной ветке. Восторг возлюбленных во всех четырёх сторонах света. Полёт птицы из Каира в Брюссель через Париж, гостеприимный приём с песнями и любовью. Мудрец погрузил кончик своего пера в чернила сердца и записал откровение свыше. Нагруженный опытом человек ищет убежища в старости, но его мучит вызывающая слёзы память, породившая в груди его скрытую весну. А что до прядей чёрной чёлки, ниспадающей на лоб, то эта Каааба влечёт к себе пьяниц, тянущихся в кабак любви».
— Дайте мне книгу, рюмку и красотку, и можете бросить меня хоть в море!
— Ха-ха. Книга испортит весь эффект от рюмки, красотки и моря.
— У нас с тобой разное понимание смысла удовольствий. Ты видишь в них лишь забаву и развлечение, тогда как для меня это очень серьёзно. Это пленящее опьянение — тайна жизни и её высшая цель. Алкоголь это только вестник радости и явный образец, предназначенный для неё, как и птицы, что были предтечей изобретения самолётов, а рыбы — первым шагом в изобретении подводных лодок. Алкоголь должен быть зачинателем счастья человечества. Весь вопрос сводится к одному: как превратить жизнь в постоянный экстаз, подобный опьянению вином, не прибегая к самому вину?.. Мы никогда не найдём на него ответа в дискуссиях, восстановлении, борьбе и усилиях: всё это лишь средства, а не цели. Счастья нам не достичь до тех пор, пока мы не избавимся от необходимости использовать все эти средства. Вот тогда мы и сможем зажить чистой жизнью разума и духа, не запятнанной ничем. Вот оно — счастье, пример которого нам подаёт алкоголь. Любой труд — средство для его достижения, само же оно не служит для чего-либо…
— Да разразит тебя Аллах…
— Почему?
— Я надеялся, что когда ты опьянеешь, то станешь остроумным милым собеседником, но ты словно больной, болезнь которого под действием алкоголя только усиливается. Интересно, о чём ты будешь говорить, если выпьешь третью рюмку?
— Я не буду пить больше того, что уже выпил. Сейчас я счастлив и могу пригласить любую женщину, которая мне понравится…
— Почему бы тебе немного не подождать?
— Ни минуты…
Камаль пошёл, держа под руку друга без всякой робости и колебаний, пристроившись к потоку людей, что сталкивался с другим потоком, шедшим с противоположной стороны извилистой улицы, слишком тесной для прохожих. Головы их поворачивались то вправо, то влево. По обе стороны дороги они увидели ночных бабочек: одни стояли, другие сидели с густо накрашенными лицами и призывно приветливым взглядом в глазах. Не проходило и мига, как кто-то нарушал ровное течение толпы и подходил к одной из них, и она удалялась вместе с ним внутрь дома. Игривый взгляд в её глазах сменялся серьёзно-деловым. Лампы, подвешенные над дверями борделей и кофеен, освещали улицу ослепительно ярким светом, в котором сгустились облака дыма, поднимающегося от жаровен с благовониями, трубок и кальянов. Голоса смешивались в постоянном бурном вихре, в котором кружились смех, выкрики, скрип окон и дверей, игра на пианино и гармони, резвые аплодисменты, свисток полицейского, ржание лошади, храп, покашливание курильщиков гашиша, крики пьяниц, чьи-то призывы о помощи, стук трости, одиночное и групповое пение. А над всем этим виделось небо, казавшееся таким близким с крыш ветхих домов, вперивших немигающий взор в землю. Любая красотка здесь была доступна — только протяни руку, — готовая щедро подарить красоту и раскрыть свои тайны всего лишь в обмен на десять пиастров. Кто бы поверил в это, не видя собственными глазами? Камаль обратился к Исмаилу:
— Гарун Ар-Рашид расхаживает среди своего гарема…
Исмаил засмеялся:
