Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Он словно описывает им рай, в который сам Камаль утратил веру!.. Но этот рай был отрицательным, берущим и не дающим взамен. Он же сам стремился к другому идеалу. Что до Хусейна, то он вряд ли он будет когда-либо скучать по своему старому жилищу, если его уже захватила эта зажиточная жизнь в розовом свете. Исмаил тоже выразил некоторые мысли Камаля, когда сказал Хусейну:

— Ты не вернёшься к нам. Прощай, Хусейн! У нас примерно одна мечта. Отложи в сторону философию искусства, музеи, музыку, поэзию и склоны холмов…, и так далее, и тогда мы могли бы быть единой личностью!.. Напомню тебе в последний раз, что ты больше никогда к нам не вернёшься…

Камаль удивлённо посмотрел на Хусейна, словно спрашивая его мнения о том, что только что сказал Исмаил, и он ответил:

— Нет, я часто буду возвращаться. Египет будет в моём обширном маршруте, чтобы я мог увидеться с семьёй и друзьями, — тут он обратился к Камалю. — Я с нетерпением буду ждать, когда ты отправишься за границу, и начиная с этого момента почти что чувствую это!

Кто знает? Возможно, его ложь обернётся правдой, и он пересечёт эти дальние горизонты. Но как бы то ни было, сердце подсказывало ему, что Хусейн однажды всё-таки вернётся, и эта их глубокая дружба не иссякнет понапрасну. Его искреннее сердце верило в это, как верило и в то, что любовь не вырвана в нём с корнем, увы! Он умоляюще сказал:

— Путешествуй и делай всё, что тебе хочется, но потом возвращайся в Египет, чтобы сделать его своим домом. Ты можешь оставить его и отправиться в путь всякий раз, как захочешь попутешествовать.

Исмаил сказал «Аминь», согласившись с его мнением:

— Если ты и впрямь хороший человек, то согласишься с этим благородным решением, которое примиряет и твоё, и наши желания…

Склонив голову, словно убеждённый их словами, Хусейн сказал:

— Мои странствия в конце концов приведут меня к этому решению, я убеждён…

Слушая друга, Камаль пристально смотрел на него, особенно в его чёрные глаза, которые так напоминали глаза Аиды, и его жесты — нечто среднее между возвышенными и мягкими. Его тонкий дух был почти видимым, и Камаль мог его почувствовать. Если этот дорогой ему друг исчезнет, то что тогда останется от благодати дружбы и воспоминании о любви?.. Дружбы, через которую он познал платоническую привязанность и спокойное счастье, и любви к сестре Хусейна, которая вдохновила небесную радость и адские мучения?!..

Хусейн, обращаясь сначала к одному из них, потом у другому, сказал:

— Когда я вернусь в Египет, ты станешь бухгалтером в Министерстве финансов, а ты — учителем. И вполне вероятно, что я застану вас уже отцами!.. До чего это удивительно!

Исмаил засмеялся и спросил:

— Ты можешь представить, что мы будем чиновниками? Представь себе Камаля учителем! — тут он обратился к Камалю. — Ты должен хорошенько располнеть, прежде чем предстанешь перед учениками. Тебе предстоит встретиться с целым поколением бесов, по сравнению с которыми мы — ангелы. И ты обнаружишь, что несмотря на то, что ты упорный сторонник «Вафда», правительство вынудит тебя наказывать тех учеников, что проводят демонстрации в поддержку «Вафда»!.

Замечание Исмаила вывело его из потока мыслей, поглощавших его. Он спросил себя: как он может предстать перед учениками с такими выдающимися головой и носом?! И почувствовал горечь и обиду. Ему казалось — по аналогии с теми учителями, которых он знал в жизни, — что ему потребуется быть суровым в обхождении с учениками, чтобы защитить свою персону от их озорных выходок!.. Но он также спрашивал себя, сможет ли он быть таким же суровым к другим, как и к себе?.. Импровизируя, он сказал:

— Не думаю, что я до конца жизни буду учителем…

В глазах Хусейна промелькнул мечтательный взгляд, и он сказал:

— А, из педагогики в журналистику, я полагаю. Не так ли?

Камаль поймал себя на том, что задумался о будущем и снова вспомнил о той всеобъемлющей книге, которую так мечтал написать. Что же осталось от той первоначальной темы?.. Пророки больше не были пророками, рая и ада не существовало, а изучение человека было лишь главой в науке о животных. Тогда ему следует искать новую тему. Он снова сымпровизировал:

— О, если бы я смог когда-нибудь создать журнал для продвижения современной мысли!

Исмаил Латиф тоном наставника-проповедника заметил:

— Нет, политика — вот это ходовой товар. Посвяти идеям, если хочешь, колонку на последней странице. В стране есть достаточно место для нового сатирика-вафдиста…

Хусейн громко засмеялся:

— Мне не кажется, что наш друг положительно относится к политике. Достаточно и той жертвы, что принесла его семья для своей страны. А что касается мысли, то тут открыто широкое поле деятельности… — Затем он обратился к Камалю… — То, о чём ты говорил, возможно. Но твой атеистический бунт был внезапным скачком, которого я не ожидал…

До чего же осчастливило Камаля это новое определение, в котором он видел приветствие своему бунту и лесть своему самолюбию. Лицо его даже покраснело от этого. Он сказал:

— Как же замечательно, когда человек посвящает свою жизнь истине, добру и красоте!..

Исмаил три раза присвистнул, каждый раз вместе с новым качеством, упомянутым Камалем, а затем насмешливо заметил:

— Слушайте и повинуйтесь!

Хусейн же серьёзно сказал:

— А я как и ты! Но только я довольствуюсь знаниями и удовольствиями!

Искренним, пылким тоном Камаль произнёс:

— Эти вещи более возвышенны. Это борьба ради истины, и цель её — благо всего человечества, иначе в жизни нет смысла, по-моему…

Исмаил ударил рукой об руку — этот жест напомнил Камалю об отце — и сказал:

— Ну тогда просто обязательно, чтобы в жизни не было смысла! Как же ты страдал и томился, пока не освободился от оков религии!.. Я так никогда не утомлял себя, потому что религия никогда не интересовала меня. А как по-твоему, я прирождённый философ?! Мне достаточно и того, что я живу той жизнью, которая не нуждается в объяснении. Но я по природе своей достигаю того, чего ты — только путём упорной борьбы. Да простит меня Господь, но ты этого ещё не достиг, ведь ты по-прежнему, даже став атеистом, веришь в истину, добро и красоту и хочешь посвятить этому жизнь. Разве не к этому призывает религия?! Как же ты отрицаешь основу, но при этом веришь в её часть?

«Не обращай внимания на эту деликатную шутку. Только вот почему те ценности, в которые ты веришь, становятся объектом насмешки?! Представь, а если бы тебе пришлось делать выбор между Аидой и праведной возвышенной жизнью, то что бы ты выбрал?!.. Но Аида всегда предстаёт перед моими глазами как высший пример!..»

Вместо Камаля ответил Хусейн, ибо молчание затянулось:

— Верующий черпает свою любовь из религиозных ценностей, а свободный человек любит их ради них самих.

«Боже мой! Когда же я снова увижу тебя?..», подумал Камаль. Исмаил же засмеялся, что означало переход его мыслей на другую тему, и спросил Камаля:

— Скажи-ка мне, ты всё ещё молишься?.. И собираешься ли поститься в следующий Рамадан?

«Мои молитвы за неё были самыми приятными из молитв, а мои ночи в этом доме более счастливыми, чем ночи Рамадана…»

— Я больше не молюсь, и не буду поститься…

— И ты объявишь о том, что не постишься?

Он засмеялся:

— Нет…

— Ты предпочитаешь лицемерить?

Камаль обиделся:

— Нет необходимости причинять боль тем, кого я люблю…

Исмаил насмешливо спросил:

— Ты считаешь, что с таким мягким сердцем сможешь когда-нибудь противостоять обществу, которое это ненавидит?!

«А как же насчёт басни про „Калилу и Димну“?! — Эта великолепная идея прогнала все его обиды. — Боже мой, неужели я наткнулся на основную идею для книги, о чём я ещё и не задумывался?!»

— Обращение к читателям это одно, а обращение к родителям с заявлением о том, что ты бросил пост, это другое!

Исмаил заговорил с Хусейном, указав на Камаля:

— Вот тебе философ из семьи, в которой глубоко укоренилось невежество!