Александр Дюма - Генрих IV
А теперь немного о Шарле де Гонто, герцоге де Бироне.
Глава XI
Бирон был на год старше Бельгарда, среднего роста, с лицом смуглым, глубоко посаженными глазами и мрачным взглядом. Храбр он был до безрассудства. После казни палач насчитал на его теле двадцать семь ран. Бирон, казалось, был рожден на поле битвы, настолько он с самой ранней юности казался приспособленным к войне. При осаде Руана, когда ему было всего лишь четырнадцать лет, он сказал своему отцу, глядя, как масса осажденных шла на грабеж:
— Отец мой, дайте мне лишь пятьдесят человек, и я расправлюсь со всей вражеской сворой. Они так заняты, что не смогут защищаться.
— Я это вижу не хуже, чем ты, — ответил ему отец, — но это может положить конец войне, а на кой черт мы будем нужны, если войны не будет?
Первые свои шаги он сделал в рядах армии Лиги, и мы уже видели, как была рассержена королева Маргарита, что он явился виновником беспокойства, причиненного ядром, ударившим всего в четырех шагах от нее.
После смерти Генриха III он присоединился к Генриху IV, показав примерную доблесть при Арке и Иври, при осаде Парижа и Руана, в битвах при Омале и Фонтен-Франсез, где Генрих IV спас ему жизнь.
Так, в четырнадцать лет стал он полковником швейцарцев, а в двадцать пять, в 1592 году, генерал-лейтенантом. После смерти его отца король дал ему титул адмирала Франции, а в 1594 году заменил его на титул маршала Франции. И, наконец, в 1595 году Генрих назначил его губернатором Бургундии. К несчастью, Бирон был безмозглым и настолько же заносчивым, насколько храбрым. Несмотря на все вознаграждения, он бесконечно жаловался, говоря, что все эти ублюдки-принцы годны только на то, чтобы их утопить, и что без него Генрих IV имел бы лишь терновый венец. Жадный до восхвалений гораздо более, чем до милостей и денег, он находил, что король превозносил только себя и не сказал доброго слова о его, Бирона, храбрости. Без сомнения, он забыл фразу из письма, которое передал королеве Елизавете от Генриха IV: «Посылаю Вам самый грозный инструмент моих побед».
При этом Бирон был образован, более даже образован, чем подобало в эту эпоху воину, а потому он стыдился своей учености с той же силой, как гордился своей храбростью.
Однажды Генрих IV был во Фресне. Король спросил, как переводится греческий стих, выбитый на галерее. Те, к которым он обращался, были докладчиками государственного Совета; не зная греческого, они сделали вид, что не расслышали. Но маршал, который проходил мимо, услышал вопрос короля.
— Сир! — сказал он. — Вот что говорит этот стих.
Сказал и скрылся, застеснявшись того, что знает больше советников. Если он и любил деньги, то только для того, чтобы их тратить, и в этом был великолепен и человечен. Его интендант Саран долго докучал ему по вопросу об изменении его свиты и однажды принес ему список тех, кто был для него бесполезен. Маршал взял список, изучил его и сказал:
— Значит, это те, без которых, как вы говорите, я могу обойтись? Но… надо узнать, могут ли они обойтись без меня.
И, несмотря на настояния Сарана, никого не выгнал. Однако, отбросив все, чем он был обязан Генриху IV, Бирон пошел на союз с Шарлем-Эммануэлем и испанским королем.
Вот заговор в двух словах. У Генриха IV не было законного наследника. По смерти Генриха испанский король должен был стать королем Франции. Герцогу Савойскому в этом случае достались бы Прованс и Дофинэ. Бирон, женившись на одной из его дочерей, получил бы во владение одну из французских провинций. Дворянин, приближенный к Бирону, которого тот обидел в порыве гордости, открыл все Генриху IV. Генрих IV удовлетворился тем, что лишил Бирона звания главнокомандующего и отправил послом в Англию «самый грозный инструмент своих побед».
После чего, встав во главе своих войск, он наголову разбил герцога Савойского. В это время Мария Медичи высаживалась но Франции. 13 октября 1599 года она прощалась со своими близкими. Последние слова герцога племяннице были:
— Будьте беременны.
Он вспоминал долгую бесплодность Екатерины Медичи и постоянную угрозу развода по этой причине.
Этот предусмотрительный дядюшка, герцог, сделал все, чтобы его рекомендация была исполнена. Невеста отправлялась в окружении целой армии услужливых кавалеров. Среди этих услужливых кавалеров, этих чичисбеев, как их тогда называли, трое выступали на первый план. Первым был кузен невесты, Вирджинио Орсини, герцог Браччиано. Вторым — Паоло Орсини. Третьим — Кончино Кончини. Дурные шутники, которые находятся повсюду, даже в кортежах невест говорили, что это прошлое, настоящее и будущее.
Вирджинио Орсини был в прошлом, Паоло Орсини — настоящим, Кончино Кончини — будущим. Мария Медичи явилась с тремя флотами — тосканским, папским и мальтийским. Всего семнадцать галер. На этих семнадцати галерах прибыло от шести до семи тысяч итальянцев. Это походило на нашествие. 17 октября они погрузились в Ливорно и только 3 ноября прибыли в Марсель. Дорога заняла семнадцать дней. Малерб придумал причину. По его версии, Нептун, очарованный будущей королевой Франции, задержал ее на десять дней.
Не уставая обожать,
Глядел на прелести девицы,
Намереваясь исхитриться,
Хоть на неделю удержать.
И сейчас мы можем увидеть это ленивое судно, задержанное любовью Нептуна, в окружении Нереид на прекрасном холсте Рубенса. Скандальная хроника того времени говорила несколько другое. Она утверждала, что поход был намеренно задержан, так как предусмотрительная Мария желала убедиться перед высадкой во Францию, что она не будет подвергнута разводу из-за бесплодия. Не было ничего великолепнее галеры, на которой Мария Медичи достигла Франции. Она была семидесяти шагов в длину, с двадцатью семью гребцами с каждой стороны. Весь интерьер был позолочен, на корме была индийская деревянная мозаика из граната, черного дерева, перламутра, слоновой кости и лазурита. Она была украшена двадцатью переплетенными железными кольцами, осыпанными топазами, изумрудами и другими камнями, с большим количеством жемчуга. У Медичи всегда был абсурдный вкус к неоправленным камням. Внутри, напротив кресла принцессы, были изображены геральдические знаки Франции, причем цветы лилии были сделаны из бриллиантов сбоку знаки Медичи, составленные из пяти огромных рубинов и сапфира. Оконные занавески были из золотой парчи с бахромой и обивка стен из той же материи. На берегу будущая королева была встречена коннетаблем Франции. Четыре консула Марселя вручили ей ключи от города. Затем ее проводили под балдахином из серебряной парчи во дворец. Она была одета по-итальянски — в платье, расшитое золотом по синему фону, причесана очень просто, без пудры и с полностью закрытой грудью.
В Авиньоне ее встретил Сюарес, заседатель Авиньона. Он приветствовал ее, преклонив колени, тогда как три самые красивые девушки города, представлявшие три грации, вручили ей ключи от городских ворот.
Архиепископ принял ее в храме, где благословил ее и потомство. Знал ли он уже тогда, что за потомство он благословляет? Консулат города поселил ее в большом дворце и поднес ей сто пятьдесят золотых медалей, где были портреты ее и короля, а на реверсе город Авиньон.
Наконец, в субботу, второго декабря, она прибыла в Лион и вошла в город при факелах через ворота Дофина, над которыми можно было прочесть такую надпись:
Сегодня рады мы открыться,
Чтобы принять к себе девицу.
Защитой верной будем принцу.
Принцесса неделю ожидала приезда короля. Король, отправившийся из Савойи, был задержан плохими дорогами и Генриеттой д'Антраг. Супруги стоили друг друга. Если она явилась со своими любовниками, то и он ехал ей навстречу в сопровождении подружки.
Король подъехал к одиннадцати часам вечера и вынужден был долго ждать перед Лионским мостом. Ему не желали открывать шлагбаум, так как он не хотел назвать себя.
Мария Медичи ужинала после бала, данного в ее честь.
Генрих, смешавшись с толпой, пошел взглянуть на нее и нашел ее малопривлекательной. Ее портрету, которым его одарили, было десять лет. Она, здоровая, дородная, круглая, с видом унылым и грубым, не знала к тому же французского языка, языка еретиков, как она его называла.
И тем не менее король выказал ей свою привычную галантность, весело воскликнув:
— Вот и я, мадам! Я явился верхом и не захватил постели, а потому, учитывая жуткий холод, умоляю уделить мне половину вашей.
Мария присела в глубоком поклоне, хотела встать на колени, чтобы поцеловать руку короля, но Генрих этого не снес: поднял и поцеловал ее в лицо с той очаровательной воспитанностью, которой умел так хорошо сопровождать свои комплименты.
Позже, после краткого рассказа о задержках, которые он терпел в пути, несколько слов об успехах его армии против герцога Савойского, он, в свою очередь, отправился ужинать, но четверть часа спустя он входил в комнату принцессы. Скажем походя, что если бы кто-нибудь прошел мимо этой комнаты, он увидел бы, что она охраняется маленькой уродиной с глазами, будто раскаленные угли, вроде тех, которые Данте дал своему Карону.
