Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Тогда что? Может, это касается брата Гийома? Но тут тоже всё предельно ясно. Коадъютор имеет несомненные заслуги перед Святым престолом, а на интригу при дворе не способен не по глупости, как кардинал Комо, а исключительно по внутреннему убеждению. А уж ума-то брату Гийому не занимать! Будь он глупцом — любое из его многочисленных предприятий в иных державах легко могло окончиться смертью. Поссевино читал отчёты брата Гийома и прекрасно понимал, в каких условиях тому приходилось работать.

Интриги при папском дворе Поссевино даже в расчёт не принимал: слишком уж большой вес он имеет, чтобы его можно было подвинуть с занимаемого им места. Да и папа только что подтвердил незыблемость его позиций. Возможно, конечно, что некто плетёт тонкую интригу, которая пока не попала в поле его зрения. Но это значит, что интрига эта ему в настоящее время не угрожает. А как только она станет значимой для его положения при дворе, сохранить мерзкие каверзы в тайне будет невозможно: слишком много у него соглядатаев, которые или обязаны ему лично, или получают хорошую плату.

Кардинал Комо? Поссевино лишь внутренне улыбнулся при этом имени. Тогда кто? Может, сам Томас Северинген? Но Николо да Понте написал, что русский посланник невеликого ума. Хотя постойте, постойте. Иезуит всегда следовал правилу составлять мнение о человеке самостоятельно, без чужих указаний. Существовали люди, к чьему мнению он прислушивался, но таких было очень немного. И нынешний дож Венеции к ним не относился.

Да, этот русский. Кажется, да Понте написал, что принял посланника русского царя Ивана. А определение его статуса совершилось после предъявления царской грамоты. Тогда почему в Риме Северингена разместили не в папском дворце, как это положено посланнику, а во дворце герцога Сорского?

Поссевино после того, как воспылал идеей распространения католицизма посредством унии на восток, тщательно изучил историю отношений Ватикана и Москвы. В 1525 году Рим уже посещало русское посольство, которое возглавлял Деметрий Эразмий [81], и посланника русского разместили тогда в Ватикане.

Он ещё не видел царской грамоты, которую предъявил Северинген. Наверное, стоит глянуть, как там обозначен его статус. Наверное, надо обратиться к переводчику, который следует с русским от самого Балтийского моря. По сообщению да Понте, это итальянец из Милана, поэтому вряд ли будет особо верен своему нанимателю.

Иезуит чувствовал, что нашёл ту ниточку, дёргая за которую он заставит русского делать то, что он скажет. Как бродячий кукольник заставляет плясать куклу-марионетку Пульчинеллу. Поссевино улыбнулся: слишком молод и глуп ты, Северинген, чтобы избежать цепких рук братьев-иезуитов. Слишком глуп.

Несомненно, во дворце герцога Сорского его разместили потому, что в грамоте он указан не как посланник, а как простой курьер, задача которого — доставить письмо ко двору папы Григория Тринадцатого — и только! Наверняка ему предписано отказаться от ведения самостоятельных разговоров, наверняка! А там, в Венеции, он проявил своевольство и назвался тем, кем не являлся, — посланником! А что папа не обратил на несоответствие сообщения да Понте и записи в грамоте от царя Ивана — так то ему, Антонио, только на руку: пусть понтифик лишний раз утвердится в мысли о незаменимости только что назначенного в Московию легата.

Он не знал, насколько тяжко карается в Московии принятие на себя звания, которым в действительности не обладаешь. Но, учитывая общую суровость нравов северной державы, о чём он наслышан, Северингена за это вряд ли просто пожурят. И теперь надо лишь удостовериться, верны ли его предположения. Что надо для этого сделать, он уже решил: тайно поговорить с Франческо Паллавичино и ознакомиться с грамотой, которую предъявил русский.

Поссевино улыбнулся. Впервые после шведского фиаско у него было прекрасное настроение!

Глава седьмая

РИМСКИЕ ЗНАКОМСТВА

Герцог Сорский, высокий узкоплечий брюнет, был разодет в пух и прах: узкие обтягивающие атласные штаны, камзол тонко выделанной кожи, плащ небесно-голубого цвета и чёрный бархатный берет с павлиньим пером. Он источал перед гостями прямо-таки медовое расположение. Посмотрев на Истому как-то странно, герцог крикнул слуг.

По его приказу вертлявый тощий молодой человек, одетый не намного хуже своего господина, отвёл Истому и Паллавичино в предназначенные им покои на втором этаже дворца. Комнаты для гонца русского царя и его переводчика располагались рядом.

Слуга оказался общительным и весёлым. Он ткнул себя пальцем в грудь и радостно представился, растянув рот до ушей:

— Люка.

— Лука, значит, — хмыкнул Истома и вошёл в услужливо открытую слугой дверь опочивальни.

Люка последовал за ним и остановился за спиной русского. Увидев, что Истома медлит, обозревая комнату, он подскочил к окну и раздвинул тяжёлые портьеры и раскрыл створки. В окно ворвались краски и гомон расцветающей римской весны. Слуга разразился длинной тирадой, из которой Истома понял, что тот готов помочь гостю в обустройстве. Очевидно, его господин ещё не был извещён, что русский не знает итальянского языка.

— Не понимаю я тебя, — громко ответил ему Истома, — понимаешь, не понимаю!

Он попытался что-то объяснить Люке на латыни, но слуга лишь морщился, вслушиваясь в отдалённо напоминающие итальянскую речь слова. Потом сказал:

— Господин герцог ждёт тебя в кабинете.

И для большей убедительности указал пальцем на дверь, а затем, повернув руку, вниз. Истома кивнул головой, что понял его слова, и Люка неслышно выскользнул из комнаты, считая свои обязанности выполненными.

Шевригин оглядел комнату: отделка помещения была богатой, даже слишком. В таких опочивальнях бывать ему ещё не доводилось, не говоря уж о том, чтобы спать. Потолок украшен лепниной, но что именно изобразил мастер, Истома понять не мог: кажется, какие-то завитушки, листья, гроздья винограда и тому подобное. Парчовые гобелены на стенах едва заметно колыхались под слабыми порывами влетающего в раскрытое окно ветра. Истома заметил, что кое-где покрывающая стены ткань тронута плесенью.

Кровать занимала центр комнаты. Она была настолько огромной — поперёк себя шире — что на ней, вероятно, уместился бы десяток стрельцов вместе с их пищалями и бердышами, если положить их не вольготно, а впритык друг к другу. Она даже стояла не на четырёх ножках, а на шести. Над ложем нависало невиданное Истомой раньше чудо: на каркасе из толстых, тщательно высушенных и отполированных брусков покоился балдахин — матерчатый навес, закрывающий ложе с боков и сверху. Из-за большого количества складок балдахин казался тяжёлым, основательным, в полной мере соответствуя богатству не только ложа, но и всей комнаты.

Истома подошёл, с интересом приподнял одну из складок и тут же в ужасе отскочил: под ней сидели не меньше нескольких десятков клопов! Такого количества он прежде тоже не встречал. Нет, конечно, постоялые дворы, где ему доводилось останавливаться в путешествии, далеко не всегда блистали чистотой, и по ночам нередко приходилось просыпаться, расчёсывая искусанные паразитами плечи и спину, но чтобы столько! Кажется, герцог Сорский не заходил в эту комнату очень давно, отсюда и плесень на стенах, и клопы.

Шевригин осторожно осмотрел другие складки балдахина: там было то же самое. Сколько тысяч клопов содержит это роскошное сооружение, было неизвестно, но теперь стало совершенно понятно, что спать на предоставленном ему ложе невозможно. "Они же ночью насмерть загрызут, — приуныл Истома, — набросятся всем скопом и на куски разорвут. Как вурдалаки. И герцогу не пожалуешься — обидится ещё. Папин сын, как-никак".

И несомненно, тюфяк на кровати не менее богат на кровососов, чем балдахин. Истома присел на корточки и помял пальцами набитый шерстью мешок из плотной ткани. Сверху клопов не было. Он понюхал: клопового духа тоже почти не ощущалось. Стало быть, надо избавиться лишь от балдахина. А потом не допустить, чтобы клопы из других частей комнаты пришли полакомиться его, Истоминой, кровью. Способность кровососов совершать путешествия, чтобы добраться до вкусно пахнущего человека, была ему прекрасно известна.