Роберт Най - Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений
Есть в наперстянке тонкость, нежность.
Все в ней — отдохновение для души. У наперстянки в чашечке, на самой глубине, бальзам таится.
И снилось мне, как будто я срываю наперстянку и в нее заглядываю. И будто я потом в нее вхожу, вовнутрь, и наслаждаюсь ее расцветкой, и нитями тычинок, и цветочным шелком, розовым, лиловым, алым, белым, и радуюсь на то, как стебель стоек, как поник цветок.
По-моему, мне снилось, будто бы сама я наперстянка.
Глава двадцатая
Ослиная голова
Наутро просыпаюсь я от рева.
Озираюсь в реденьком, чудном каком-то мраке.
И вижу — стоит в ногах постели дьявол.
— И-а! — дьявол ревет. — И-а!
Дьявол совершенно голый, ну ни единой ниточки на нем, а только голова ослиная надета[58].
— И-а, — он снова проревел. Потом: — Ха-ха!
И вдруг я услыхала, как там, внизу, на улице, поют.
Такие миленькие были слова у этой песни.
Потом уж я их в песеннике отыскала.
Песня была такая:
Вотще хочу забыть
Затверженные звуки,
Коль счастья рвется нить,
И надо дни влачить
Томясь в пустой разлуке.
Но — ах! едва я вновь,
Волшебница-любовь,
Твое блаженство чую,
Как выбора мне нет,
И жизни мой привет,
Опять пою, ликуя.
Любовь, тебя хулят,
Как будто горьки сласти,
И от лекарства яд,
И счастья от напасти
Нет средства отличить.
Вольно ж тебя хулить
Тем, кто не знают сами,
Сколь твой пьянит фиал,
Я ж вновь совсем пропал,
Едва к нему припал
Блаженными устами.
Там же лавка рыбная была.
Небось торговец сам и пел.
Такая миленькая песня.
Как вспомню ее, так у меня аж слезы на глазах и дрожь по хребту проходит.
Я песенки заслушалась, а уд дьяволов тем временем в меня нацелился.
Я узнала дьявола по его снасти.
Что твое копье.
И сотрясается.
Я не могла с собою совладать. Протянула руку к этому копью.
Протянула руку, и копье это я погладила.
А потом перевернулась ничком и встала в постели на коленки.
А потом уж постаралась, чтоб дьяволу сподручней было в меня попасть.
— И-a! — ревел дьявол. — Ха! Блядь! — кричал дьявол. — Теперь все мало ей, да?
Мистер Шекспир драл меня, не снявши ослиной головы.
Мой супруг.
Мистер Шекспир, львиное сердце.
Осел разнеженный.
Глава двадцать первая
45
А теперь, моя книжица, я в тебя впишу кое-что совсем иное.
Любезный мой Читатель, придется и тебе пошевелиться.
Возьми-ка в руки Библию.
Открой Псалтырь.
Найди псалом сорок пятый.
Ну вот.
А теперь прочти стих 4:
Пусть шумят, воздымаются воды их, трясутся горы от волнения их.
Прочти подчеркнутое слово вслух.
Теперь прочти конец стиха 10:
…сокрушил лук и переломил копье.
Прочел?
А теперь вслух проговори.
Сложи-ка эти два подчеркнутые слова[59]. Понял?
То-то.
Мой супруг мистер Шекспир сам за этим присмотрел. Или он все это придумал и мне очки втирал.
Тоже ведь: соврет — недорого возьмет.
Так или иначе, случилось все, по словам моего ловкого супруга, вот каким манером.
Когда совсем уж близилась к концу работа над Библией под присмотром короля Якова[60], назначенный королем особенный комитет выбрал кое-какие места из Ветхого Завета и представил видным мужам литературы на поверку.
Мистеру Шекспиру досталась часть Псалтыри.
Случилось это, выходит, раннею весной 1610 года, за год до того, как муж мой отошел от дел и перебрался сюда, в Стратфорд.
А был он тогда, осмелюсь доложить, на самой на вершине славы.
Вот и вышло, он мне потом рассказывал, что будучи сорока пяти лет от роду, пришлось ему подчищать (так он выразился) 45-й псалом, Начальнику хора. Сынов Кореевых. На музыкальном орудии Аламоф. Песнь.
Что мой супруг со всем тщанием и выполнил и не преминул сунуть в псалом этот собственное свое имя, исподволь, двумя частями, комар носу не подточит — и как бы подпись свою секретную он в Писании проставил.
Истинная ли это история?
И в самом деле мистер Шекспир так поступил?
Или заметил он в бездельную минуту, что слова псалмопевца так легли в Библии короля Якова (знал ведь, что я ее люблю), да моей утехи ради и сочинил такую небыль?
Тут я ничего определенно сказать вам не могу.
Но все-таки должна сказать, что, на мой взгляд, едва ли стал бы мистер Шекспир такую сказку городить при случайном совпаденье слов, зачем ему, и, стало быть, скорее те и были обстоятельства, как он мне описывал, и за те слова псалма он сам в ответе.
Любил играть словами, я, помнится, и раньше говорила. (Взять хоть бы главу пятнадцатую из второй части — уж что он там наворотил в своем сонете 145.)
И деньрожденье свое тоже шиворот-навыворот справлять любил. (Как вспомнит, что все мы тленны, так хитрый бес какой-то его и подмывает.)
И баловство его с 45-м псалмом, когда он провождал свой сорок пятый год, уж очень схоже с тем, как он баловал со мной, своей женой, когда справлял свое тридцатое деньрожденье в тот день, какой, сколько живу на свете, я не забуду, вот вам крест, и это — святая истинная правда.
Мой супруг.
Псалмопевец мистер Шекспир.
Все задом наперед, все шиворот-навыворот.
Глава двадцать вторая
Как мне это понравилось[61]
Ну вот, друзья мои хорошие, а теперь пора мне вернуться к той постели.
Пора вернуться на те расшитые лебяжьи пуховики под тающими черными свечами.
Ведь мне осталось еще кое-что вам рассказать.
Я описала вам, с чего все началось, а надо ж еще описать, что было дальше.
Что делал он.
Что я делала.
Что он говорил.
Что говорила я.
И чем все заключилось.
Ведь что последовало за первым тем ненатуральным делом, было вовсе даже и не заключенье, не добавка.
В том, что последовало, был как раз самый главный смысл.
Никак не меньше.
Верно я говорю?
То-то.
Уж мне ль не знать, а?
А для меня смысл — главное, такой я человек.
И я уж постараюсь, мои хорошие, вам передать самую суть про этот смысл.
Хоть, врать не буду, смысл этот отчасти непостижен моему уму.
Это как пророк Даниил и то его видение овна и с козлом[62].
И было так: когда я, Даниил, увидел это видение и искал значения его, вот, стал передо мною как облик мужа (Даниил, 8, 15).
Да только ко мне-то небось ангел Гавриил с объяснениями не заявится, где уж, я на такое и не зарюсь.
Ну вот, и если даже кровать эта теперь служит хоть бы и в бардаке, она небось бы покраснела, случись ей заговорить и рассказать про все про то, чему мы на ней предавались.
Мой супруг мистер Шекспир ее назвал театром.
Аминь, я так скажу.
Вот именно что.
Кровать была наш с ним тайный, особенный театр, где вместе мы разыгрывали прихоти, фантазии и сны мистера Шекспира.
Ведь мистер Шекспир, вы помните, и без вина мог пьян напиться, такой уж человек. Мечтами, снами жил. И сам, как сон.
Ох, а я-то, я-то, я с дорогой душой все исполняла, что он на той постели мне только ни велел, охочая актерка.
Но всё мы вытворяли так, как мне это нравилось.
Даже и не вздумайте чего иного.
Мистер Шекспир — ну ни к чему меня не принуждал.
Всё мы с ним делали, как я хотела.
Ведь вдруг я поняла: мне нравилось, что нравилось ему.
Сообразила: хотела я того, что он хотел. Хотела? Нравилось?
Чего уж там, я наслаждалась.
Читатель, я обожала это все.
И у всех у наших тайных пьес был один бесподобный плотский конец.
Глава двадцать третья
Наши пьесы
Бывало, я оденусь мальчиком, а мистер Шекспир натянет мою одежу.
Как мне нравилось ходить в камзоле и штанах ради ублажения моего супруга.
Как было весело копаться в складках своей собственной юбки, покуда его мужества не отыщу.
Как было весело смотреться в зеркало, пока мы этак наряжались и дурили.
Я ему помогала натягивать мои чулки.
А он за мной гонялся, меня шлепал, заставлял надевать его башмаки.
У мистера Шекспира были еще наряды, в окованном медью сундуке — под кроватью у него стоял.
Плащи, короны, парики, кинжалы, маски, всякое такое.
Бывало, мы их тоже брали.
Но редко.
Обыкновенно нам хватало одних слов, чтоб душу кидало в жар.
Слова-то какие были!
