Наталья Павлищева - Последняя любовь Екатерины Великой
– Матушка, просьба у меня к тебе небольшая есть.
– Ты ж знаешь, батенька, что я всегда рада выполнить для тебя, что смогу.
– У памятника Петру охраны нет.
– Да к чему она? Небось такую махину никто в карман не спрячет! – рассмеялась государыня. Вокруг смех поддержали, казалось забавным, если бы кто-то решил посягнуть на такое огромное сооружение, проще вон карету императрицыну украсть. Но Потемкин помотал головой:
– Не для самой охраны, а для порядку, для престижу.
– Для престижу? Изволь. Что ты предлагаешь?
– Есть у меня земляк один, Тимофей Краснопивцев, дьяком в нашей деревне был, голос имел замечательный… Только ныне голос потерял, место тоже, пришел пешком ко мне, полюбоваться на своего ученика. Позволь его к месту определить. Жалованье сам платить стану и содержать полностью тоже. Только чтоб повеление от тебя исходило, чтоб Тимофей важность свою почувствовал.
В глазах государыни, которые она подняла на Потемкина, стояли слезы. Всесильный князь сохранил к своему старому учителю детскую привязанность. Не пренебрег, не прогнал, взял к себе, но, понимая, что Краснопивцев не станет жить из милости, придумал, как пристроить вроде на важную должность.
– Быть по сему. Только мыслю, ни к чему тебе, Григорий Александрович, платить, государство Российское богато, чтобы содержать стража у своего главного памятника.
Придворные закивали:
– Права, матушка, права.
Когда игра закончилась и Потемкин уже откланивался, Екатерина попросила:
– Приведи ко мне сего человека, сама на должность поставлю. Хочу посмотреть, кто это моего батеньку грамоте так научил, что по сей день нахвалиться невозможно.
Вернувшись домой, Потемкин старика едва узнал, тот сидел в уголочке на стуле чистенький, вымытый, переодетый и старался не заснуть, для чего таращил слипающиеся глаза на дежурного адъютанта. Он не знал, что можно говорить о Григории, а чего нельзя, потому на вопросы отвечал скупо и односложно. Но и адъютант не представлял, о чем вести беседу с необычным посетителем, и тоже молчал.
– Ну что, Тимофей Петрович, пойдем, поговорим. У меня до тебя такое дело есть, такое дело!..
– А что за дело? – оживился Краснопивцев.
– Государыня поручила тебя просить об одной службе… – Потемкин намеренно сделал паузу, чтобы старик осознал сказанное. Тот действительно обомлел, даже икнул с перепугу:
– Государыня… меня…
– Да, Тимофей Петрович. В Петербурге памятник Великому Петру есть, видел?
– Да уж, видел вчерась.
– Вот его охранять надобно, чтобы чего не случилось. – Потемкин свирепо покосился на адъютанта, который прыснул в кулак. – Государыня Екатерина Алексеевна просила тебя сию службу взять. Будешь хранить бронзового Петра.
– Я?!
– Ты. О том сама тебе завтра сказать намерена.
Больше старик ничего ответить уже не мог, по его морщинистым щекам обильно текли слезы, а губы лишь тряслись. Наконец, он чуть справился с собой, вцепился в рукав Потемкина дрожащими старческими руками, забормотал:
– Да как же это… да как же я… Ты, Григорий Александрович, не сумлевайся, уберегу Петра-то! Ни одна вошь мимо не проползет! И на площадь никого не допущу!
– Э, вот этого не надобно. Памятник для того поставлен, чтоб народ смотрел и гордился. Просто наблюдать, чтобы никто не мусорил, не пытался кусок отколоть или свинтить чего.
По решительному виду старика было понятно, что руки у супостата, ежели таковой и найдется, будут отколоты и свинчены раньше, чем он даже задумает сотворить пакость с памятником. Тимофей Краснопивцев охранять бронзового Петра настроен крайне решительно!
Он так и сказал государыне на следующий день! Екатерина улыбнулась:
– Я вам, Тимофей Петрович, уже за одно обучение Григория Александровича грамоте и душевной чуткости весьма признательна.
Старик прослезился:
– Да чего там, матушка, Грицко учить одно удовольствие было. Любопытный, шельмец, но беспокойный, ровно еж в задни… ой, прости, матушка, дурака старого, прости уж…
Екатерина наклонилась к самому уху старика и прошептала:
– По секрету скажу: у него и ныне еж в заднице.
Она уже выпрямилась и, милостиво подав ошалевшему стражу памятника ручку для поцелуя, которой он, подпихнутый Потемкиным, едва посмел коснуться, уже удалилась, оставив за собой шлейф духов, а Краснопивцев все не мог проглотить вставший в горле ком. Благодетель снова стукнул бедолагу в спину:
– Ну, чего встал, иди уж, вступай в должность.
Эта должность, пусть и не доходная, давала бывшему дьякону обеспеченную старость. Жить он продолжал в одном из многочисленных дворцов своего бывшего ученика, иногда под настроение князь звал Тимофея к себе, они пили горилку, вспоминали старое житье-бытье и пели. Голос у бывшего дьякона почти сел, но он уверенно подтягивал Потемкину. Адъютанты и слуги не удивлялись, для князя не было разницы в богатстве и знатности, лишь бы сам человек был интересен.
А государыня, иногда проезжая мимо памятника Петру и видя Краснопивцева, бдительно наблюдавшего за своим «подопечным», милостиво кивала ему. Тимофей важно кланялся Екатерине в ответ, точно своей знакомой.
Бесконечно загруженная делами империи, Екатерина тем не менее не забывала и дела альковные. Это были лучшие ее годы, сильная правительница, сильная женщина, которой удавалось все – от политики до любви. С Россией считались все страны Европы, и хотя шведский король пытался сделать вид, что собирается воевать, это Екатерину беспокоило пока не слишком… Дела на юге у Потемкина шли весьма неплохо, заботы о Малороссии и Крыме можно было доверить «батиньке» полностью. И в альковных делах она могла больше не сдерживаться, Саша Ланской горяч донельзя.
Чувствуя, что молодой любовник не просто готов ублажать ее еженощно, но и едва ли не превосходит ее в страсти, Екатерина не могла нарадоваться. Ночи проходили столь бурно, что лед по утрам стал непременным условием от синяков под глазами.
Но наступил день, когда сама государыня почувствовала, что предпочла бы спокойно поспать безо всяких объятий и их продолжения. Такого с Екатериной прежде не бывало, обычно любовники выдыхались куда быстрее, а потому она перепугалась: «Старею?!» Еще немного погодя понадобились усилия, чтобы испытать удовольствие сполна. На следующую ночь пришлось отказаться от пребывания Ланского в спальне, мотивируя это необходимостью быть поутру свежей, как мотылек.
Она лежала на постели и пыталась читать, но прочитанное не шло на ум. Мысли снова и снова возвращались к Саше и себе. Неужели наступает возраст, когда ее тяга к удовлетворению ослабнет?! Екатерина понимала, что так бывает у большинства женщин, с возрастом они становятся спокойней, вон Анна Протасова в былые времена ни одних штанов не пропускала, всех хотелось попробовать, особенно если примечала, что статями вышел. А теперь? Конечно, резва и любвеобильна, но далеко не так, как раньше. Что это, старость?! Стало даже страшно. Нет, она не поддастся возрасту! Желание не столь сильно просто потому, что удовлетворяется еженощно и велика занятость делами.
Екатерина не хотела сама себе признаваться, что больше всего ее волнует даже не собственная удовлетворенность или неудовлетворенность, а то, что может не удовлетворить молодого любовника. Что станет делать Ланской, если ему попросту не хватит ласки в этой спальне? Конечно, Саша предан душой и телом, но ведь это сейчас, а потом? Не найдя достаточного удовольствия в ее постели, молодой человек невольно станет искать взглядами других. Его даже судить будет сложно, искала же она сама, покуда была одинока на ложе. И что тогда?
«Нет, нет! – встряхивалась Екатерина. – Я еще достаточно горяча и молода, я смогу удержать его рядом. – Хотелось добавить: чего бы это ни стоило, но она спряталась от такого даже мысленно. – Все будет хорошо, просто устала, все наладится. А если и нет, то Сашу все равно надо еженощно звать к себе… чтобы не тянуло к кому другому…»
Мысль была ужасной, играть страсть не годится, но если понадобится, то придется. Снова оставаться одинокой или искать нового фаворита она не могла. Саша горяч, он кого угодно раздразнит, значит, просто нужно звать его к себе в постель, а там все получится. Успокоив себя таким решением, Екатерина все же не стала дергать за звонок, призывая Ланского к себе. Завтра начнет!
На следующий день она как-то странно заглядывала в лицо Александру, тот даже забеспокоился:
– Что-то не так, матушка?
– Как ты почивал?
– Хорошо. – Ланской облился холодным потом: неужели проспал звонок?!
– У себя?
– Да. Ты звала меня? Я не слышал.
– Нет, просто показалось, что ты не выспался.
Екатерину отвлекли, а Ланской до вечера ходил сам не свой. Что хотела сказать государыня? Неужто действительно проспал вызов на ее ложе?! Она горяча, несмотря на возраст, удовольствие получает каждую ночь, а бывает и не раз… Саша понял, что должен быть внимательней и соответствовать ее требованиям.
