Садриддин Айни - Рабы
— Тоже пока хорошо, слава богу! Вот молюсь за вас, за всех за близких… Как здоровье Азима-бая, караван-баши?
— Слава богу, — постарел, но бодр. Резв, как жеребенок.
— Как идут дела?
— Дела идут неплохо. Баи Варданзе уже заготовили разных тканей, халатов и всякого рода товара. Теперь закупают хлопок и кишмиш.
— А из Бухары какие вести?
— Азим-бай послал со мной письмо караван-баши Мир-Бадалю — узнать, когда там соберутся. Мир-Бадаль ответил, что нѳ раньше как месяца через полтора, а то и через два.
— Вот, верно ведь говорят: «Всяк меряет на свой аршин»; бухарские купцы — народ денежный, они делают крупные закупки, потому и долго собираются. А у нас народ бедный, не баи мы тут, а так… полубаи. Мы уж сразу готовы, хоть завтра поднимай караван!.. Как у вас с верблюдами-то?
На лето верблюдов выпускали на вольные пастбища, сняв с них седла и попоны. А когда в горбах накапливался жир и горбы поднимались, на верблюдов, соблюдая торжественные обряды, хозяева надевали новые попоны, новые седла, устраивали пирушку для пастухов и погонщиков и после этого составляли новый караван.
— Этот год верблюды хорошие. Разжирели. Уж месяц, как мы их оседлали. А ваши верблюды как?
— И мои готовы, — ответил Абдуррахим-бай, — уже месяца полтора, как мы пустили их в работу. Сейчас их нанял у меня другой человек и теперь гоняет их с поклажей из Гиждувана в Самарканд.
— Польстившись на деньги за эти перевозки, не замучаете вы верблюдов? Ведь впереди дорога далекая и трудная.
— Я в своих верблюдах уверен. Я уж двадцать лет по крепостям езжу. И не только в Оренбург и Троицк, я и в Ирбит ездил. Никогда мои верблюды не отставали. Под началом нашего караван-баши, когда ходим в крепость, лучших пятьсот верблюдов ходит моих.
— Я этого не знал. Уж простите! — извинился гость, Абдуррахим-бай увидел Гульфам, шедшую по воду.
— Эй, оставь кувшин. Сначала неси нам скатерть да завари чай. — И улыбнулся гостю: — За разговором-то совсем забыл о чае. Уж простите!
— Что вы! Давно ли я не пил вашего чая!
— Говорят, казахских разбойников в этом году много. Что об этом наш караван-баши думает?
— Бухарский караван-баши приготовил пять мелких пушек, нанял двадцать пять молодцов, здоровых ребят. У нашего караван-баши тоже есть три таких пушки, поставим их на верблюдов да двадцать молодцов возьмем, богатырей. Да из хозяев у каждого, как и у вас, верно, по одному-два ружья и по пистолету найдется?
— Я на этой неделе собираюсь в Бухару. Если удастся, куплю себе там хорошее ружье.
— А! Чуть не забыл! — оживился гость. — Из Бухары нашему хозяину пришло письмо. А он мне послал: «Покажи это баю», — говорит. Вот оно.
Абдуррахим-бай развернул письмо:
«Караван-баши Варданзенского туменя достопочтенному Мухаммеду Азиму-баю.
После многократной молитвы о здоровье Вашем и о процветании дел Ваших, шлем Вам почтительный от всего сердца привет.
Да станет известно Вам, если угодно Вам узнать об этом, что сегодня с хивинским караваном прибыло на наш постоялый двор много мальчиков, рабов и рабынь.
Много есть того, что бывает редко.
У большинства — брови дугой. Рот, как фисташка, зубы, как жемчуг. Улыбающиеся розы, еще не раскрывшиеся, стройные кипарисы, полная луна. Искушение для души!
Если нужны рабы и служанки, то спешите на базар! Спешите, путь к нам недалек!
Молящийся о благополучии Вашем.
Арендатор караван-сарая Паи Астана
Акрам-бай».Прочитав это письмо, Абдуррахим-бай нетерпеливо завозился.
— Это кстати! Я как раз собирался прикупить какого-нибудь мальчика, раба. Я сегодня перед рассветом выеду.
Он принялся оживленно угощать гостя.
Когда гость собрался домой, Абдуррахим, провожая его, сказал:
— Передайте привет караван-баши.
Когда гость уехал, Абдуррахим распорядился:
— Ты, Наби-Палван, ускорь очистку хлопка. Нажми на бездельников. Очищенный хлопок вяжи в кипы. А нового хлопка без меня не бери. Я приеду, сам взвешу и сам приму.
Отпустив Наби-Палвана, Абдуррахим-бай начал собираться в Бухару.
11
На рассвете двор караван-сарая Паи Астана был подметен и полит водой.
Кипел большой, яростно начищенный, сверкающий, как солнце, самовар, увенчанный кудрявыми облаками пара.
Во дворе на коврике торжественно восседал Акрам-бай.
Акрам-бай заварил чай, принесенный служкой, накрыл чайник платком, а на поднос наломал лепешку. Акрам-бай собрался завтракать, но не успел.
Приближенный его высочества эмира, опоясанный серебряным поясом, за который был засунут аризачуб,[49] появился в воротах.
— Где келья караван-баши хивинских купцов Мухаммеда Карима-бая-эшик-агабаши?
Акрам-бай, растерявшись и возликовав, вскочил:
— Пожалуйте, пожалуйте! Я покажу.
Акрам-бай провел прибывшего к дверям Карим-баевой кельи:
— Сюда!
— Спасибо. Можете идти! — ответил посланный эмиром. — У меня тайное поручение его высочества к эшик-агабаши.
Прижав руки к сердцу, Акрам-бай откланялся.
Карим-бай почтительно, стараясь скрыть радость и беспокойство, встретил прибывшего и ввел в келью.
В келье сидел слуга Карима-бая, занятый заваркой чая. Карим-бай выслал его, по требованию прибывшего, и приготовился выслушать тайное слово эмира.
Посланный эмиром открыл аризачуб, вынул оттуда письмо и возгласил:
— Грамота его высочества.
С этими словами он передал ее Кариму-баю.
Карим-бай взял послание. Увидев на нем эмирскую печать, поцеловал его, провел посланием по своим глазам, затем воткнул письмо в свою чалму и встал с места.
Он трижды поклонился в сторону эмирского дворца, до которого отсюда было около трех верст, потом снова сел, распечатал письмо и прочитал:
«Хранимый эмиром Мухаммед Карим-бай, удостоенный высокого звания эшик-агабаши, пусть знает, что здоровье августейшего повелителя во всех отношениях хорошо.
Заявление, посланное Вами во дворец, прочтено и совершенно ясно понято.
Настоящим разрешается продажа кому угодно рабов и рабынь Ваших.
Сделано. И да достигнет благородного, коему послано. Да пребудет он в надежде. В остальном — привет».
Карим-бай после долгой молитвы в честь эмира вытащил свой кошелек, отсчитал двадцать тенег, снял с полки головку сахара и все это подарил посланцу эмира.
На это посланный сказал:
— Очень мало. За такую высокую милость не жалко было бы коня подарить.
Карим-бай понимающе кивнул приближенному эмира, достал с полки еще коробку леденцов и дал ему, явно обрадованному.
12
Разрешение было в руках. Торговля началась.
Подобно тому как чистят, скребут, моют и седлают лошадей перед ярмаркой, так одели в новые платья, прибрали и оправили рабов и рабынь.
Их вывели под навес во двор и посадили в ряд.
Карим-бай сел под другим навесом на положенные в три ряда стеганые одеяла, опираясь на три слоя пуховых подушек, как и надлежит сидеть лицу, удостоенному высокого чина — «предводителя придворных привратников августейшего».
