Садриддин Айни - Рабы
Платя деньги, Абдуррахим-бай не принимал в расчет дробен, дроби он сбрасывал со счетов. Он говорил:
— Так легче считать. Круглый счет яснее.
Но дроби он сбрасывал всегда только в свою пользу.
При расчете он удерживал также стоимость семян и зерна, взятых крестьянином весной, но тут же он отсчитывал и проценты на те деньги, которые стоили семена и зерно, считая эти проценты с весны. Счет велся хотя и в округленных числах, но столь искусно, что никому, кроме хозяина, разобраться в нем не хватало ума. Ума хватало лишь на то, чтобы понять, что за год труда крестьянину причиталось столько денег, что и на месяц их не могло хватить.
Время близилось к вечеру. Солнце садилось.
Весь сегодняшний привоз свешали.
Абдуррахим отнес в свою комнату мешочки с деньгами и запер их в железный сундук, а тетрадь, счеты, пенал — убрал на полку в гостиной.
Обмывшись, он сотворил вечернюю молитву и нафлмолитву — сверх установленной Кораном.
Весовщик, его подручный и приказчик Наби-Палван умылись, почистили халаты и пришли к хозяину в гостиную.
Стемнело. Зажгли свет.
Начался расчет хозяина с весовщиками.
Хозяин пытался платить за их труды, считая по два с половиной пуда в день на каждого, как если б от каждого из них хозяин принял по два с половиной пуда хлопка.
Весовщик не согласился:
— Нынче я свешал двести пятьдесят пудов. Самое меньшее я урвал двадцать пудов. Самое меньшее, хозяин!
— Это я знаю! — рассердился Абдуррахим. — Чего ты хочешь?
— Надо по совести поступать.
— А ты думаешь, что эти двадцать пудов уже у меня в кармане и звенят серебром? Пока это серебро зазвенит, мне придется дать деньги возчику, караванщику, погонщику, на жмых верблюдам, его высочеству пошлину, а уж потом везти его в Оренбург или в Троицк, платить дань белому царю, и там только получу деньги. Но они еще не будут моими, я еще должен провезти их благополучно назад, не попасть в руки разбойников ни на пути туда, ни на обратном пути. И если, пройдя через все это, я наконец доберусь домой, то сяду в этой комнате и сосчитаю, что у меня осталось. Погляжу и увижу — почти ничего! Вот я и предлагаю тебе чистыми, серебряными, звонкими деньгами, считая, что нынче получил от тебя пять пудов. За пять пудов получай и молчи.
И Артык взял.
Двум другим он засчитал два пуда с половиной на обоих.
Так всего им было заплачено за семь с половиной пудов. Все четверо остались довольны друг другом.
Кончив расчеты, Абдуррахим-бай постучал в дверь, и тотчас с женского двора две служанки подали скатерть с лепешками, чай и два блюда жирного плова. Споры забылись. Забыли о хлопке. За веселым и дружелюбным разговором плов был съеден, и весовщики собрались уходить.
— Завтра работа будет? — спросил весовщик.
— Нет. Завтра отдыхайте. Завтра я сам буду вешать. Перевешаю сегодняшнюю покупку и раздам трепальщикам. А как наберется новый хлопок, буду посылать за вами, вы тогда мне поможете.
Но приказчику он шепнул:
— Наби-Палван, завтра ты приди Да пораньше. Поможешь мне.
— С радостью! — ответил приказчик.
Погасив в своей комнате свет, Абдуррахим вышел вслед за ними, почесывая живот, вглядываясь в темноту. За воротами он увидел какие-то тени.
— Кто там? — крикнул он.
— Рабы! — ответил за них Наби-Палван.
— А… — удивился бай, — Ашур!
— Я, хозяин.
— Почему вы так рано вернулись с работы?
— Рано? Но ведь уже и друг друга не видно. Как же можно работать в темноте в поле?
— Ладно. Не рассуждай. Идите в трепальную, садитесь за гребни! — рассердился хозяин.
— Покормили б сперва! Мы ведь прямо с работы.
— Еще еда не готова. А пока ее готовят, вы успеете немного хлопка очистить. Будет польза. А от безделья какой толк?
— Рабы, батраки твои хоть с голоду подыхай, лишь бы тебе была польза! — проворчал Ашур, но хозяин его не слышал.
Ашур вошел в трепальную, рядом с хлевом. Абдуррахим пошел следом за ним.
Ашур нащупал на полке светильник, вынес и сказал:
— Дайте спички, зажечь свет.
— Спички? Все время спички! — возмутился хозяин. — Ступай к входу, передай во внутренний двор, там тебе зажгут от очага.
Ашур пошел, ворча:
— Для нашего хозяина каждая спичка — кусок золота. Остановившись в проходе возле женской половины, он позвал:
— Гульфам!
— Ай?
— На, зажги огонь.
И тотчас в темноте прозвучал недовольный голос хозяина:
— Скорей, Гульфам! Чтоб работа не стояла!
Немолодая женщина, не переступая порога из внутреннего двора, взяла у Ашура светильник и ушла. Хозяин остался ждать вместе с Ашуром.
Когда она принесла зажженный светильник, хозяин сказал ей:
— Поди поскорей, вынеси им очищенный хлопок!
Ашур внес огонь в трепальню, поставил светильник на деревянную подставку посредине комнаты, а сам сел за гребень.
Рабы и работники вошли за ним следом, опустились, как и он, на колени и поставили перед собой гребни.
Несколько рабынь, приведенных Гульфам, вынесли в корзинах очищенный хлопок и высыпали у каждого гребня по корзине.
Хозяин, наблюдавший за всем этим, стоя в дверях, пожаловался Гульфам:
— Медленно они работают! Очень медленно! Надо до еды от каждого получить по одной корзине. А после еды по две корзины. За ночь каждый еле пропустит по корзине хлопка — и то ворчат. Лодыри. Утром, чуть свет, надо их послать в поле.
Ризакул, сидевший у двери, услышал хозяйское ворчанье и сказал:
— Дай бог вам здоровья, хозяин! Вы очень заботитесь о нас!
Рабы и работники засмеялись. Ашур вздохнул:
— С голодухи и руки-то не ворочаются. И гребень-то не двигается. Что вам за польза с такой работы, хозяин? Кормите скорей, тогда и работа пойдет веселее.
— Успеете, налопаетесь! Работайте пока.
Колеса трепалок вращались со скрипом. Очищенный хлопок с трудом выходил, как жилистое мясо из мясорубки. Когда спицы застревали в семенах, поворачивать их не хватало сил. Приходилось перевертывать всю трепалку.
Абдуррахим-бай рассердился:
— Вы чего это второй раз его треплете? Надо с одного раза.
— Вы вон как гребень поднимаете, а он тяжелее от этого. И сил-то где брать? С голодухи-то.
— Я поднял гребень не для красоты. Чем выше зубья, тем больше они порежут семян. А чем больше семена пережеваны, тем хлопок тяжелее и доходнее.
— Наш хозяин обсчитывает и хлопководов, и весовщиков, и русских фабрикантов, — сказал Ашур Фархаду.
Оба они тихо засмеялись.
— О чем шепчетесь? — заметил хозяин. — Работать лень?
Трепалки крутились со скрипом и очень медленно, как колеса арбы, застрявшей в грязи. Руки рабов так ослабели, что не могли провертывать даже и такой хлопок, который клали на трепалку во второй раз.
