Софья Бородицкая - Две невесты Петра II
Став на колени рядом с братом, она обняла его одной рукой за плечи, другой, подняв его заплаканное лицо, стала вытирать слёзы, уговаривая и успокаивая, как маленького:
— Ну что ты, братец, так убиваешься? Не плачь, перестань.
Она поднялась с колен, помогла встать упирающемуся Петру, который, не переставая плакать, обнимал её колени, прижимаясь к ним.
— Ну полно, полно, братец, — повторяла она. — Эдак-то вы, ваше величество, мне всю юбку слезами измочите, — шутливо добавила она, обнимая поднявшегося с колен Петра Алексеевича.
Подождав, пока государь совсем успокоился, Наталья Алексеевна рассудительно тихо сказала, опустив голову:
— Это невозможно, никак невозможно тебе, государь, против воли покойной государыни идти.
— Не государыни, не государыни, — перестав плакать, горячо заговорил Пётр Алексеевич, прерывая сестру. — Это всё его воля, его, его, его! — в запальчивости повторял он, срываясь с места и быстро шагая по комнате.
— Знаю, что его, — ответила она, — его воля во всём. Не сможем мы с тобой, братец, с ним совладать, — ласково сказала она, вновь обнимая его. — У него власти много, что захочет — то и сделает.
— Нет, нет, нет! — горячо запротестовал молодой государь. — Я так не велю, не велю, не велю!
— Хорошо, хорошо, — успокаивала княжна Наталья брата, — потом, может быть, когда укрепишься ты с друзьями своими.
— Ненавижу, ненавижу, а пуще всех её!
Он хотел сказать ещё что-то, но дверь отворилась и на пороге, удивлённо оглядывая расстроенных сестру и брата, появился Александр Данилович.
Желая приучить юного государя к делам, светлейший князь Александр Данилович Меншиков часто брал его с собой то на верфь, то на канатный завод, то в литейный цех, где изготовлялись новые пушки. Нельзя сказать, чтобы эти прогулки очень нравились молодому государю. Попадая куда-либо на завод, он бывал оглушён шумом работающих механизмов, людских голосов, какой-то непонятной для него суетой, в которой он совсем не мог разобраться.
Все эти вынужденные поездки были так непохожи на прогулки верхом с любимым князем Иваном, когда, оторвавшись от свиты, они мчались по полям и лугам навстречу упругому тёплому ветру, свежим запахам травы и леса.
Но после одного неожиданного случая Александр Данилович прекратил такие полезные, как он говорил, поездки с государем, оставляя его на попечение воспитателей — Андрея Ивановича Остермана и князя Ивана.
Как-то раз утром Александр Данилович в простой рубахе и таких же штанах зашёл к государю и в ответ на его удивлённый взгляд предложил и ему одеться попроще, так как сегодня он собирается показать что-то особенное.
На другом берегу Невы вместо обычной роскошной кареты, обитой внутри бархатом и запряжённой шестёркой вороных лошадей, их ожидала небольшая двухместная коляска. Александр Данилович, взяв у возницы вожжи, сел сам на его место, усадил рядом молодого государя и направил лёгкую коляску в сторону Адмиралтейства.
Привычный шум верфи встретил приехавших. Стучали топоры, визжали пилы, перекликались громкими голосами работники, где-то в стороне слышался грохот молота по наковальне.
Меншиков и государь, оставив коляску, пошли вдоль высокого деревянного не то навеса, не то сарая, откуда доносился нестройный гул. Навес оказался местом, где на высоких подставках стоял уже почти готовый корабль.
Пётр Алексеевич, оглушённый гулом, с удивлением смотрел на рабочих, которые, ловко лавируя, сновали по корпусу судна, что-то прилаживая. Пройдя насквозь это помещение, они вышли на улицу, где возле длинного верстака пожилой, крепкого вида мужик старательно обстругивал доску, внимательно осматривая её со всех сторон.
— Ну, тёзка, — обратился к нему светлейший князь, — ещё работаешь?
— А как же, ваше сиятельство, вот дощечек настругать надобно для этого. — Он кивнул головой в сторону навеса, из которого только что вышли Меншиков и Пётр Алексеевич.
— Так его же, как и меня зовут, — пояснил Александр Данилович государю своё обращение к мужику.
— Полный тёзка, — подтвердил плотник, — лишь фамилия малость другая. Их светлость Меншиков, — обернулся он к Петру Алексеевичу, — ну а я Меншовым прозываюсь.
— Это ничего. Ты Данилыч, и меня когда-то здесь так же звали, когда я вот так же, как ты сейчас, рубанком работал.
— Небось позабыли, ваша светлость, как сие орудие и в руках-то держать? — лукаво улыбнулся плотник.
— Обижаешь, Данилыч, — улыбнулся ему в ответ светлейший, — дай-ка сюда свой рубанок, посмотрим, позабыл ли я науку, что в давнее время хорошо знал.
— Что ж, ваше сиятельство, попробуй, коли не шутишь.
Он снял с верстака гладко оструганную доску и, взяв из груды досок одну, приладил её на верстаке.
— Вот, ваша светлость, готово! Работайте, подсобите, чем можете, — вновь лукаво улыбнулся плотник.
Государь с любопытством наблюдал за всей этой сценой, недоумевая: неужели «батюшка» сейчас возьмёт в руки рубанок и станет как простой плотник обделывать доску? «Да получится ли у него? », — не то со страхом, не то с тайным желанием посрамить Меншикова подумал государь.
А тем временем Александр Данилович, взяв у тёзки рубанок, некоторое время рассматривал то доску, лежавшую на верстаке, то рубанок, словно прилаживаясь к ним, и в одно мгновение, так что государь даже не заметил как, начал быстро, ловко, аккуратно обстругивать шероховатую поверхность доски.
— Знатно, ваша светлость, — проговорил плотник, рассматривая обструганную князем доску, — а хоть бы и в плотники к нам.
— Возьмёшь? — улыбнулся Меншиков.
— А чего не взять? Работа славная.
— Дайте и мне эту штуку, — сказал, оживившись, Пётр Алексеевич, указывая на рубанок.
Плотник недоумённо взглянул на него, потом на светлейшего.
— Или не признал? — улыбаясь, спросил Меншиков.
— Никак нет, ваше сиятельство, не могу знать, кто будет этот вьюноша.
— Да это государь твой, голова! — засмеялся Александр Данилович, звонко хлопнув плотника по плечу.
— Госуда-арь?!— протянул удивлённый плотник и тут же запоздало стал низко кланяться.
— Он самый и есть, — всё так же весело отвечал Меншиков. — Вот привёл его к вам на верфь, пускай потрудится, как его дед, покойный государь Пётр Алексеевич, которому он, — Меншиков указал рукой на своего спутника, — полным тёзкой приходится.
— Государь, Пётр Алексеевич, извини ты нас, не признали тебя сразу, ты уж не серчай, — продолжал кланяться плотник, в то время как молодой государь рассматривал тяжёлый рубанок.
— Нет, Данилыч, — сказал Меншиков, забирая у государя рубанок, — с этим инструментом ему ещё не совладать, а ты вот лучше дай-ка нам ножовку небольшую. Пусть его величество попытается ею поработать.
Оглянувшись, он поднял с земли длинный тонкий брусок и, укладывая его на верстак, докончил:
— Пускай его величество сперва попробует отпилить кусок от этого бруска.
— Ну что ж, это можно, это мы мигом, — удивляясь затее светлейшего, скороговоркой произнёс плотник.
Наклонившись к верстаку, он достал из-под него длинный ящик с ручкой посередине, в котором лежал всевозможный инструмент. Данилыч вытащил оттуда маленькую острую одноручную пилу и, протягивая её с поклоном государю, сказал:
— Хороший струмент, им бы и сам ваш дедушка не побрезговал работать.
Взяв в руки лёгонькую пилу, Пётр Алексеевич с удовольствием сжал в руке её отполированную гладкую ручку, вопросительно поглядывая то на «батюшку», то на плотника.
— А ты не боись, ваша светлость, — осмелев, начал плотник, — подходи сюда ближе, руку с пилой клади сюда, вот так, — поправил он своей большой, широкой и тёплой ладонью руку государя.
— Ты его, ваше величество, слушай, он дело знает, — улыбнулся Меншиков.
Плотник, крепко взяв руку государя, несколько раз провёл пилой по бруску, делая на нём заметную ложбинку.
— Понял, понял! — громко крикнул Пётр Алексеевич. — Теперь я сам, сам!
— Пожалуй, можно и самому, — согласился плотник. — Только ты, ваше величество, этой-то ручкой брусок придерживай крепче, чтоб он у тебя под пилой не дёргался.
— Хорошо, хорошо, — быстро ответил государь, желая как можно скорее самостоятельно приняться за дело.
Несколько первых движений пилой ещё шли по намеченному следу, но неожиданно острая пила в неумелых руках молодого государя соскользнула с ложбинки и с силой проехала по другой руке, которой Пётр Алексеевич придерживал конец бруска.
Бросив пилу, он со страхом смотрел, как на руке по всей длине острых зубцов пилы выступает кровь. Меншиков и плотник, занятые разговором, не слыша звука пилы, вдруг разом обернулись к верстаку, где государь с испугом смотрел, как всё больше и больше кровь течёт по руке на верстак, брусок и брошенную пилу. Онемевший от страха плотник принялся лепетать что-то о свой вине и прощении, в то время как Александр Данилович, сбросив с себя чистую рубаху, оторвал от неё изрядный кусок и, прижав рукой рану на руке государя, крепко перевязал её оторванным лоскутом.
