Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
Она перестала есть, чтобы вспомнить, затем с улыбкой сказала:
— Я хотела сказать, что помнила наизусть несколько сур. Не знаю, что от них осталось в моей памяти…, - она внезапно повысила голос, словно вспомнила что-то, утомлявшее её…, - например, сура, в которой говорится о том, что наш Господь един, и так далее…
Камаль улыбнулся и протянул ей кусочек куриной грудки, и она с благодарностью взяла, хотя и призналась, что уже съела больше, чем обычно. Затем сказала:
— Если бы люди ели обычно столько же, как и на пикнике, то стройные вообще исчезли бы…
После некоторого колебания Камаль сказал:
— А наши женщины не спешат стройнеть…
Хусейн согласился с его мнением и добавил:
— Мама придерживается того же мнения, но Аида считает себя парижанкой…
«Да простит Аллах пренебрежение моей любимой. Оно глубоко обеспокоило твою верующую душу, как до того обеспокоили сомнительные идеи, которые тебе попадались во время чтения. Но сможешь ли ты противостоять презрению твоей возлюбленной так же, как противостоял тем сомнительным идеям с критикой и возмущением?.. Вряд ли. Твоя душа питает к ней лишь искреннюю любовь, ты любишь даже её недостатки… Недостатки?! У неё нет недостатков, даже если она так легкомысленно относится к религии и нарушает её запреты. Если бы эти недостатки существовали у кого-то другого, то были бы пороками. Но больше всего я боюсь, что с этого момента меня не прельстит ни одна красавица, если не будет легкомысленна к религии и не будет нарушать запреты. Тебя это встревожило?.. Проси прощения у Аллаха за себя и за неё, и скажи, что всё это удивительно. Так же удивительно, как и сфинкс. До чего твоя любовь похожа на него, а он — на неё. Оба — загадка и вечность!!»
Аида вылила остатки из термоса в четвёртый бокал, затем соблазнительным тоном спросила Камаля:
— А вы не передумаете?… Это всего лишь освежающий напиток…
Он улыбнулся ей, оправдываясь и благодаря. Но тут Хусейн схватил бокал и опрокинул его содержимое себе в рот со словами:
— Я выпью вместо Камаля…, - он испустил вздох…, - необходимо остановиться на этом, а не то мы лопнем…
Когда они завершили есть, осталась половина курицы и три бутерброда. Камалю пришла идея раздать остатки своей еды мальчишкам, бродящим в тех местах, но тут увидел, как Аида кладёт обратно в корзину бутерброды вместе с бокалами и термосом, и посчитал, что ему тоже нужно сложить остатки своей еды в сумку. Ему на память пришёл рассказ Исмаила Латифа про скупость семейства Шаддад!.. Хусейн спрыгнул на землю и сказал:
— У нас есть приятный сюрприз для тебя. Мы принесли с собой патефон и несколько пластинок, которые помогут пищеварению. Ты будешь слушать пластинки из Европы из коллекции Аиды и ещё несколько египетских песен, вроде «Догадайся», «После ужина» и «Сворачивай подальше отсюда»… Что ты думаешь об этом сюрпризе?..
18
Декабрь наполовину прошёл, хотя погода всё ещё была относительно умеренной, а месяц начался с бурных ветров, дождей и свирепого холода. Камаль подошёл к дому семейства Шаддад неторопливыми счастливыми шагами, набросив сложенное пальто на левую руку. Его элегантный вид предполагал, в особенности учитывая, что погода стояла мягкая, что он пришёл сюда с этим пальто за тем, чтобы оно добавило нотку совершенства в его изысканный и величественный образ, а не просто для защиты от погодных колебаний. Солнце в то позднее утро было ослепительно ярким, и Камаль прикинул, что друзья соберутся в садовой беседке, а не в гостиной, где они собирались в морозные дни, а значит, у него есть шанс увидеть Аиду, которую можно встретить только в беседке. Хотя зима и лишала его возможности видеть её в саду, он мог наблюдать её в окне, что выходило на боковую тропинку в саду, или на балконе со стороны фасада. Так или иначе, когда он приходил или собирался уходить, то замечал, как она мелькает в доме: то опершись на подоконник локтями, то держа в руках подбородок, и он поднимал на неё глаза и почтительно склонял голову. Она отвечала на его приветствие мягкой улыбкой, освещавшей его сны днём и ночью. В надежде увидеть её он украдкой подглядывал за ней, входя в дом, когда она была на балконе, а затем, проходя по тропинке, глядел на неё в окне. Однако на сей раз он не видел её ни на балконе, ни в окне. Он направился в сторону беседки, успокаивая себя, что встретит её там — он уже заметил Хусейна, что сидел против обыкновения один. Они пожали друг другу руки, и сердце Камаля ликовало от радости, которую возбуждали у него это свежее лицо, родственный дух и разум. Приветствуя его весёлым, безмятежным тоном, Хусейн сказал:
— Добро пожаловать, учитель!.. Феска и пальто! Не забудь в следующий раз шёлковый носовой платок и трость. Добро пожаловать… добро пожаловать…
Камаль снял с себя феску и положил её на стол, а пальто набросил на стул. Он спросил:
— А где Исмаил и Хасан?
— Исмаил отправился в деревню со своим отцом, и сегодня мы его не увидим. А Хасан позвонил мне утром и сказал, что задержится на час или даже больше, ему нужно написать несколько конспектов лекций… Ты знаешь, что он такой же идеальный студент, вроде вашей чести, и решил получить в этом году свой диплом…
Они уселись на стулья друг напротив друга и спиной к дому. Камаль счёл их уединение в спокойном месте и без разногласий удобным моментом для размышлений, по крайней мере, тут не будет утомительного, хотя и восхитительного спора, затеянного Хасаном Салимом, и саркастических колких замечаний, расточаемых без счёта Исмаилом Латифом. Хусейн продолжил:
— Я же, в отличие от вас двоих, скверный студент. Да, я слушаю лекции, так как способен сосредоточить своё внимание, но при этом я едва выношу чтение учеников. Мне уже часто говорили, что изучение права требует редкой сообразительности. Лучше бы сказали, что для этого нужны тупость и терпение. Хасан Салим славный студент, из тех, кто мотивирует себя быть честолюбивым. Я часто спрашивал его, что заставило его возлагать на себя непосильную задачу работать даже по ночам. Ведь если он захочет — он вроде подобных ему сыновей судей, — то удовлетворится той работой, которая обеспечит ему успех при опоре на влияние отца, которое гарантирует ему в конце концов должность, к которой он стремится. Я не нашёл этому объяснений, кроме одного: гордость, что вынуждает его добиваться успеха и нещадно толкает вперёд. Разве не так? Что ты думаешь об этом?
Камаль честно ответил:
— Хасан — молодой человек, чей характер и сообразительность достойны восхищения…
— Я слышал, как мой отец говорил однажды о его отце, Салим-беке Сабри, что тот — исключительно справедливый судья, за исключением политических процессов…
Это мнение совпало с мнением Камаля, ибо он и прежде знал, что Салим-бек Сабри на стороне либерал-конституционалистов, и он саркастически заметил:
— Это значит, что Хасан — великолепный юрист, но не пригоден быть судьёй.
Хусейн громко захохотал и сказал:
— Я же забыл, что разговариваю с вафдистом…
Камаль, пожав плечами, ответил:
— Но твой отец не из вафдистов!.. Представь себе, что Салим-бек Сабри выступает в трибунале по делу о заговоре и убийстве против вафдистов Абдуррахмана Фахми и Ан-Нукраши!
Придали ли его слова о Салим-беке Сабри облегчение Хусейну? Да, это ясно было видно по его красивым глазам, не привыкшим ко лжи или лицемерию. Вероятно, это можно было отнести к соперничеству, которое обычно возникало — независимо от воспитания, учтивых манер и такта — между сверстниками. Шаддад-бек был миллионером, капиталистом, обладавшим положением в обществе и авторитетом, не говоря уже о его исторической связи с хедивом Аббасом, тогда как Салим-бек Сабри был судьёй в верховном суде — такой пост пленял людей прямо-таки до степени почитания судей как святых. Поэтому было неизбежно, чтобы высокий пост и огромное богатство обменивались время от времени злобными взглядами.
Хусейн кинул на сад, простиравшийся перед собой, спокойный взор, к которому примешивалась некоторая грусть. Ветви пальм лишились листьев, а кустики роз оголились, пышная зелень сада поблёкла, и с уст бутонов исчезли улыбки цветов. Сад казался погружённым в печаль перед приходом зимы. Указав рукой перед собой, Хусейн сказал:
