Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— И кто из нас будет героем книги: я, Аида или Будур?
Тут Будур воскликнула: «Я!» И Камаль, обняв её, сказал: «Договорились»… Затем ответил на вопрос Хусейна:
— Это останется секретом, пока книга не появится на свет!
— И какое название ты выберешь для неё?
— Хусейн путешествует вокруг света!
Все трое взрослых громко засмеялись из-за того, что им напомнило это название: так называлась пьеса «Варвар путешествует вокруг света», которую давали тогда в театре «Мажестик». В связи с этим Хусейн спросил:
— Ты ещё не проложил себе путь в театр?
— Нет, сейчас достаточно и кино…
Хусейн, обращаясь к Аиде, сказал:
— Автору нашей книги не дозволено проводить время вне дома после девяти часов вечера!
Аида насмешливо заявила:
— В любом случае, он лучше тех, кому разрешается путешествовать вокруг света!
Затем она повернулась к Камалю и с нежностью, что способна заранее заставить принять её точку зрения, сказала:
— Разве и впрямь так уж плохо, если отец желает, чтобы сын вырос, беря пример с него и стал таким же энергичным и уважаемым человеком?! Разве неправильно, что в своей жизни мы стремимся к высокому положению, богатству, титулам и званиям?
«Оставайся там, где ты есть, и богатство, престиж, высокие титулы сами будут стремиться к тебе, и каждый захочет целовать землю, по которой ты ходил. Как мне ответить на твой вопрос, если сам ответ предполагает, что я должен свести счёты с жизнью? Горе твоему сердцу, Камаль, ибо оно желает недостижимых высот!»
— Здесь совсем нет ничего предосудительного…, - затем, ненадолго прервавшись, он продолжал, — но при условии, что его темперамент будет тому соответствовать!
Она вновь заговорила:
— А какой темперамент не соответствует тому?! Удивительно, что Хусейн не отказывается от этой утончённой жизни, стремясь достичь чего-то ещё более возвышенного. Нет, господин мой, он мечтает о том, чтобы жить и не работать, пребывая в безделье и праздности! Разве это не странно?!
Хусейн засмеялся и саркастически спросил её:
— А разве не так живут принцы, которых ты обожаешь?
— Да потому что выше этого уровня жизни просто ничего иного нет. И куда тебе с ними ровняться, лентяй?
Хусейн развернулся в сторону Камаля. В голосе его звучали нотки гнева:
— В нашей семье есть правило, которому все следуют: работать ради умножения богатства и дружбы с влиятельными людьми. За всем этим стоит титул бека. И после всего того ты ещё должен стараться вдвойне, ибо с помощью богатства и дружбы с элитой приобретёшь титул паши. И наконец, высшая цель твоей жизни — это заискивание перед принцами. Ты должен довольствоваться этим, ибо звание принца нельзя получить ни упорным трудом, ни достоинствами. Известно ли тебе, сколько мы потратили на последний приём принца в нашем доме?… Десятки тысяч фунтов были брошены на покупку новой мебели и редких диковинок из Парижа!
Аида возразила ему:
— Эти деньги не были потрачены на то, чтобы завоевать расположение принца только из-за того, что он принц, а из-за того, что он — родной брат хедива. Мотивом заискивания перед ним была дружеская верность хедиву, а не лесть и пресмыкание. Ни один разумный человек не станет это оспаривать.
Однако Хусейн упорно настаивал на своём:
— Но папа не прекращает укреплять свои связи с такими политиками, как Адли, Сарват, Рушди и другими, которых нельзя уличить в верности и преданности хедиву!.. Разве в этом нет смирения с мудрым выражением, что цель оправдывает средства?…
— Хусейн!..
Она закричала на него таким голосом, которого Камаль прежде и не слышал: то был голос высокомерия, обиды и попрекания, словно она хотела тем самым предупредить Хусейна, что подобные вещи нельзя произносить, по крайней мере, во всеуслышание, в присутствии «постороннего». Лицо Камаля покраснело от стыда и боли, а ощущение счастья от присоединения к семье любимой, парившее над ним целый час, постепенно сошло на нет. Она же держала голову высоко; губы её были плотно сомкнуты, а в глазах сверкал хмурый взгляд, хотя на лбу её не было от него и следа. В целом, она производила впечатление разгневанной женщины, но гнев её был достоин королевы или знатной особы. Камаль не видел её прежде в таком волнении, и потому глядел на её лицо с изумлением и ужасом. Ему стало очень неловко, и даже захотелось придумать какую-нибудь отговорку, чтобы под её предлогом отстраниться от продолжения этого разговора. Но не прошло и нескольких секунд, как он очнулся от своего бессознательного состояния, и принялся любоваться прелестным царственным гневом на её ангельском лице, наслаждаться пламенной гордостью, властным презрением и мрачным превосходством. Аида сказала, словно обращаясь к одному слушателю — Камалю:
— Дружба папы с теми, кого ты упомянул, уходит корнями в далёкие времена, ещё до низложения хедива…
Тут Камалю искренне захотелось рассеять эту тучу, и он шутливо спросил Хусейна:
— Если ты так думаешь, то как тогда можешь питать презрение к Сааду Заглулу только потому, что он учился в Аль-Азхаре?
Хусейн безмятежно рассмеялся и ответил:
— Я ненавижу подобострастие перед знатными людьми, но это не означает, что я питаю уважение к простому люду… Я люблю красоту и презираю уродство. К великому огорчению, красоты очень мало среди народных масс!..
Тут в разговор вмешалась Аида, которая своим сдержанным голосом вставила:
— Что ты имеешь в виду, говоря о подобострастии перед знатными людьми? Это порочный и осуждаемый путь для тех, кто не из нас. Я считаю, что мы тоже относимся к знатным людям, и мы не заискиваем перед ними, без того, чтобы они не заискивали точно так же перед нами…
Камаль вызвался ответить Хусейну, искренне веря в свои слова:
— Это непреложная истина…
Но Хусейн сразу же поднялся и сказал:
— Хватить уже сидеть. Давайте продолжим наш путь…
Они встали и продолжили идти дальше, в сторону сфинкса. Небо было пасмурным, на горизонте собрались облака, заслонив и закрыв солнце прозрачной завесой, из-за которой выходил белый свет, сочившийся безмятежностью и красотой. По дороге им встречались группы студентов и европейцев: мужчин и женщин. Хусейн сказал Аиде, по-видимому, он хотел её успокоить, но не прямо, а косвенно:
— Эти европейки смотрят с большим вниманием на твоё платье. Ты удовлетворена?
Её губы раскрылись в восхищённой улыбке, и она с облегчением и твёрдой уверенностью в себе ответила, с милой гордостью задрав голову:
— Естественно…!
Хусейн засмеялся, а Камаль только улыбнулся. Брат её обратился со словами к другу:
— Аиду считают законодательницей мод и парижского стиля во всём нашем квартале…
Всё ещё улыбаясь, Камаль сказал:
— Естественно…
Аида вознаградила его за это мягким и нежным смехом, похожим на воркование голубки, очистившим его сердце от немногочисленных следов, оставленных странным аристократическим спором!..
«Мудрец — тот, кто знает, куда ставить ногу перед тем, как сделать шаг. Ты тоже должен знать своё место, оно не среди этих ангелов. Возлюбленная, что взирает на тебя поверх облаков, возвышается даже над своей ближайшей роднёй. Что в этом такого странного?!..У неё не должно было быть ни родных, ни семьи. Видимо, она выбрала их себе, чтобы они служили посредниками между ней и её преданными рабами. Восхищайся её спокойствием и пылом, скромностью и высокомерием, наступлением и отходом назад, довольством и гневом. Всё это её качества. Утоли любовью своё жаждущее сердце, посмотри на неё. Песок мешает ей идти, и живость её здесь уже не такая шустрая, а шаги становятся всё длиннее, и торс её, словно ветка, качается на слабом ветерке. Однако она придала себе новый вид своей изящной походкой, равной в своей грациозности её обычной очаровательной ходьбе по мозаичной тропинке в саду. А если обернуться назад, то можно заметить её мягкие следы, отпечатавшиеся на песке. Знай, что она — это ориентир на неизвестной дороге, по которой бредут путники в поисках вершин страсти и озарения счастьем. Во время своих предыдущих визитов в эту пустыню твой день проходил в играх и прыжках, равнодушных к дуновениям скрытого смысла, так как бутон твоего сердца ещё не раскрылся… Но сегодня его лепестки, пока влажные от росы, источают восторг и вибрируют от боли. Если тебя и лишили твоего спокойного неведения, зато взамен даровали небесный трепет…, жизнь сердца и напевы света…»
