Иван Полуянов - Седьмой патрон
Замок звякнул. Дверь обозначилась светлым проемом.
— Зря тревожитесь, ничего от меня не добьетесь! — выкрикнул Куделин.
— Заглохни, — походя пнул его Петруха. — Нужен ты нам, падаль.
Не издав ни звука, Куделин откинулся навзничь.
— Времени в обрез! — предупредил воевода, остановившись передо мной. — Встань, когда с тобой разговаривают! Юношу украшает послушание старшим. Надеюсь, ты обдумал свое положение. Ученик реального училища, возможно, будущий инженер, и какой нонсенс, прости господи — в одной компании с большевиками.
Петруха осклабился:
— Ласковый теленок двух маток сосет.
— Мичман, займитесь тем, что приказано.
— Слушаюсь.
Петруха опустился на колени и принялся обыскивать Куделина.
Перешли друг с другом на «вы», — отметил я про себя.
Меня трясло, я стискивал зубы. У них все подстроено: Петруха пересел на проходивший пассажирский пароход, чтобы опередить караван. Буза на буксире, карта лоцманская пропала с мостика, баржа чуть не села на мель… Подстроено, рассчитано до мелочей!
— Полагаюсь на тебя, — по-отечески доброжелательно внушал воевода, точь-в-точь как прежний дядя Вася. Я предлагаю тебе быть с нами. Душой и сердцем. Честно и преданно. Риск? Да, есть. Но плата, Серж!
— Наличными? — подхватил я. Думал, он возмутится. Ничуть.
— И наличными, — веско подтвердил воевода. — Главное все-таки в будущем. Родина не забудет сына, пришедшего ей на подмогу в тяжкую годину смуты и разврата.
— Послушайте, как же быть со щепочкой?
Наверное, держался бы я иначе, когда б не Хабарка, не гибель карбаса, с которой и начались мои мытарства.
— М-м, какая щепочка? — наконец свел брови воевода.
— Беленькая. Она всплыла, когда в карбас хлынула вода. Вы что — пересекли топором шпангоуты? Чтобы мы отплыли подальше — и на дно?
— Не вякай, — закричал Петруха. — Кто кого топил!
— Мичман, я вас призову ли к порядку? — опять с ласковой снисходительностью попенял воевода. Выдержал паузу и обратился ко мне:
— Борьба, ее логика беспощадна. На острове размещался пункт сбора, — предельно буду откровенен. Офицеры-дружинники, они в этот час бьются с оружием в руках на улицах Архангельска. Патриоты прорывались на Север через облавы на вокзалах и пристанях, через засады на дорогах. Подставить их под удар, когда желанная цель близка? Рассуди, ты бы иначе поступил в моем положении, при моих обязательствах? — Я видел, воеводе стоило немалых усилий, чтобы владеть собою. — Имею, Серж, один вопрос: как понимать, что баржа следует под усиленной охраной?
Всерьез он? Ян да мой отец-калека — это охрана?
Дядя Вася — ну да, прежний, доброжелательный дядя Вася — покачал головой:
— Серж, ты невнимателен. За вами неотступно держался пароход с вооруженным отрядом. Мы кое-что предприняли, буксир остановился. Тотчас пароход приткнулся к берегу… Что у вас в трюмах баржи? Я жду ответа. Не советую испытывать мое терпение. Клянусь: друзьям я верен, врагам же пощады от меня не ждать!
Подскочил Петруха, держа в руке клочок бумаги:
— Штауб!
— Прикусите язык! — я думал, он выругается, обзовет напарника болваном. — Без имен, без имен, сколько вам повторять.
И вырвал у Петрухи бумажонку, впился в нее глазами.
— Где вы взяли, мичман?
— У Фомки, — мотнул головой Петруха на Куделина, неподвижно, лицом вниз, лежавшего на полу. — В пиджаке нашел. Вот печать Совдепа, ключи — это из карманов Фомки. А пиджак этого…
Штауб?
Он — Штауб?
Распрямив бережно бумажку на ладони, Штауб побледнел.
— Откуда она у тебя? Говори, быстро!
А, это телеграмма? Да поднял на мостовой, хотел вернуть при случае и забыл.
— Я жду…
Я молчал. Все равно не поверит.
— Тварь! — лицо его исказилось. — Так ты следил за нами? Понятно, почему наши пути беспрестанно пересекаются… Обошел! Меня обошел… Раздавлю тлю! Теперь мне понятно, почему на Хабарке были взяты наши, почему чекисты сделали налет на дом Зосимы Савватьевича. Мичман, слышите: он нас обошел!
И этот принимает меня не за того, кто я есть! Штауб, где твоя проницательная осмотрительность, не дурак же ты, а сколько лебезил вокруг меня, как поднимал меня — в моем-то мнении? Не тот я… Не за того меня принимаете!
Стуча босыми ногами по ступеням, в погреб ссыпался Якунька.
— Бают, буксир пары пускает. Поторопитеся, господа хорошие!
— Мичман, где обещанные подводы? Повстанцы… В душу, в печенку!
Якунька крутился, из кожи лез попасть господам на глаза.
— Ваши благородия, киньте целковенький. Буду за кучера, до пристани в один дых домчу — стриженая девка косы не переплетет.
— Цыть, — цикнул Петруха. — Тебя еще не хватало.
— И-их, погибла Расея, коли так! — ничуть не смутился Якунька. — Пьяных-то мужиков бабы по избам уволокли, с кем на подвиг поедете, ваши благородия?
Штауб кивнул на меня:
— Этого с собой, мичман. Быстро… Быстро!
Приступ
Рать заметно поредела. У крыльца толклось, пьяно гомонило: «Жись за обчество кладем!» — десятка полтора мужиков. Кто с чем — у кого обрез или ружье, у двоих лишь винтовки, у кого — совсем ничего.
Раздувая ноздри, крыл воевода: «Дорвался народец-богоносец, так-перетак!» — и мужику, в пьяной радости полезшему к нему лобызаться, врезал по зубам:
— Нализался, быдло!
Бранился воевода отменно, а когда умолкал, скулы каменели, как булыжники. Пытался сколотить отряд, чем попало вооруженный, хмельной, но отряд, силу.
— Мы ить воевать не подряжались, ваш-бродь, — робко заикнулся побитый.
— Я подряжу, если еще хочешь, — осклабился воевода.
Подогнали подводы: исполкомовскую бричку и телегу. В бричку Петруха кинул какой-то мешок и вытянулся перед воеводой.
— Благодарю, мичман, — Штауб не ожидал уже такой расторопности и растрогался, поцеловал Петруху трижды, крест-накрест, приговаривая: — За верность отечеству… За службу… За ум и сердце!
Йгнаха прослезился:
— Сын… сын ить… Почесть-то какая! — и вдруг спохватился: — А куда мы? Забыли вражину!
Едва он скрылся за углом, невесть откуда хлопнул выстрел. По железной кровле забарабанила картечь.
— Погреб… — хрипел Игнаха, вывалившись из-за угла. — На замок заперт!
Воевода — он один остался на месте, мужики рассыпались кто куда — перекосил безгубый рот в усмешке:
— Не ты ли меня, борода, уверял, что нет у вас просоветчиков? Упаси боже, если обманул!
Якунька выскочил:
— Не, ваше благородие… не! То не просоветчик, то, поди-ка, Микола с озера. Аль Олекса. Спьяну завсегда пуляют.
Штауб махнул рукой:
— По подводам! Куделин ваш никуда не денется… Живо, мужики, время не терпит. С богом в путь!
Лошадей не жалели. Промчались через село подводы — пыль столбом. Мы в бричке на рессорах еще держались, но из телеги у самой околицы кто-то вывалился — невзначай, а, может, и нарочно.
Несут кони. Комья грязи брызжут из-под копыт.
Бабы на лугу сено копнили — побросав грабли, кинулись за кусты. Плелась по дороге старуха — закрестилась, шмыгнула проворно в сторону и присела, накрыв голову подолом сарафана…
— Русь святая! — воевода стискивал челюсти. — Народ-страдалец… так-перетак!
Напротив пристани в ложбине у дороги кособочился полуразвалившийся сарай: крыша съехала, обнажив стропила, точно скелет.
Якунька лихо осадил лошадь — то была опять Игнахина кобыла — возле коновязи: трава выбита копытами, валяются ошметья выбеленной дождями соломы, кучи ссохшегося навоза.
— Прекрасная позиция!
Штауб скинул жаркую суконную тужурку. Рубаха-косоворотка странно изменила его облик: был воевода-гроза, вновь стал дядя Вася. Вилы ему дай, пойдет сено копнить, и кортик вовсе лишний болтается на боку.
Я тянул шею. Стоит баржа на расчалках. Поодаль, у дебаркадера, буксир.
Нигде ни души…
— Хорошая позиция — половина успеха. Дело, мужички, пустяковое. С буксира команда разбежалась. На барже всего двое. Подавим их огнем. Впрочем, полагаю, до стрельбы не дойдет.
«Что он затеял? — во рту у меня было противно сухо, зубы лязгали. — Зачем я ему нужен?»
— …Возьмем эту баржу, — продолжал воевода, — подорвем, затопим ее на фарватере, перережем Двину. Баржи, которые из Архангельска пойдут, тут станут. Ваши будут. С мануфактурой, крупчаткой. Ваши трофеи, чудо-богатыри! А там подоспеют повстанцы с Ваги, Шенкурска… Задача ясна? — Штауб, не дождавшись ответа, поднял руку. — К берегу, мужики!
— Нам способней отселева, — раздалось несмело. — Из-за амбара пульнем. Как-никак, у меня ружжо.
— И мне, и мне ружжо, — путался под ногами Якунька. — Истинный крест,, послужу обчеству.
Вот язва! В мою сторону и не смотрит…
