ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ
На предшествовавшем пленуму митинге Ельцин сказал, что „это последний шанс Горбачева. Или он действует, или он лишится нашей поддержки”. Горбачев в очередной раз сманеврировал, но, как отмечал в газете „Уолл стрит джорнал” Ф. Старр, он объединился со сторонниками демократии „только для того, чтобы добить своих противников. Он не признал, что демократы — основа новой структуры общества”. Реалист, как его называет в редакционной статье „Вашингтон пост”, Горбачев себя в этом отношении реалистом не проявил. Он лишь говорил о возможности появления партий в будущем, „на определенной стадии”. То, что признавалось им как реальность, в странах Восточной Европы, отодвигалось в неопределенное будущее в его собственной стране. Был сделан лишь небольшой шаг в сторону создания демократической многопартийной системы, но зато был совершен большой скачок в направлении концентрации громадной власти в руках Горбачева. Следует напомнить, что недавно к своим постам генсека, председателя Верховного Совета и Совета обороны он добавил и титул председателя Российского бюро ЦК. Глава КПСС, сохраняющий за собой все эти титулы, практически монополизирует власть в интересах своей партии, даже если положение о ее руководящей и направляющей роли будет исключено из конституции.
Да и произошел ли отказ от монополии на власть на самом деле? Ведь в интервью американскому телевидению 10 февраля, через три дня после окончания пленума и после принятия новой платформы Е. Лигачев заявляет, что партия не отказалась ни от ведущей роли, ни от роли правящей партии. А социалист Б. Кагарлиций полагает, что уход КПСС с политической арены создал бы вакуум. Однако реформаторы считают, что КПСС дольше оставаться у кормила власти не может. По мнению Ельцина время для полумер и компромиссов прошло. „Мы сидим на вулкане, — предупредил он. — Через некоторое время ни Горбачев, ни кто-либо другой не в состоянии будет управлять. Тогда люди сами примутся за решение своей судьбы. Будет очень хорошо, если это произойдет, как в Восточной Германии и Чехословакии, а что если как в Румынии? Будет кровопролитие. Трагедия!”
Как раз в то время, когда принималась новая программа партии, опять уже в который раз обещавшей изменить жизнь к лучшему, в продуктовом магазине подмосковной деревни Воронки ждали прибытия грузовика с продуктами. В Кремле шли споры о руководящей роли парши, а в Воронках ждали. Грузовик в тот день так и не пришел, и заведующая лавкой, заметив, что случается это довольно часто, все же коммунистов в этом не обвинила, сказав, что росла она в сталинские времена и как жить без коммунистов, не представляет.
А в Москве в десяти минутах ходьбы от Кремля закручивалась в огромную спираль очередь в недавно открытый Макдональд, в котором по случаю окончания „холодной войны” кормили советских граждан горячими американскими гамбургерами. Многие ли из стоящих за ними в очереди понимали, что эта очередь прямой результат той, другой очереди, что тянется там, внизу, на Красной площади к мавзолею, что, если бы не было ее, то не было бы и очередей в Макдональд, что давным-давно была бы уже полна лавка в Воронках, что пока партия того, кто лежит в мавзолее, у власти, подвоза продуктов не будет, как не будет и свободы, без которой изобилие невозможно?
Здание Выставочного зала возвели на том месте, потому что на него, ткнув перстом в карту Москвы, указал тогдашний хозяин столицы Гришин. Теперь оно все время уходит в почву, и по стальным балкам, вбитым в фундамент для его укрепления, неудержимо поднимается влага, разрушая и дорогие картины, и само здание. Да и неудивительно. Площадь, на которой оно построено, испокон веку известна под названием Болотной. Вот так же, несмотря на то, что его подпирали и миллионами жертв, неотвратимо тонул коммунизм. И все же, наблюдая полный провал его в Восточной Европе, Горбачев продолжал повторять, что будущее страны — социализм, который, согласно учению, от которого советский лидер все еще не отказывался, о чем свидетельствовал его ноябрьский манифест, лишь первая стадия коммунизма. Этим во многом и объяснялись его провалы во внутренней политике.
Но успехи его во внешней политике были несомненны. За короткое время он побывал во множестве стран, встретился с Рейганом и Бушем, и при том, что тяжелое внутреннее положение Советского Союза уже ни для кого не было секретом, сумел добиться выгодных соглашений. Если правда, как утверждает шведский исследователь А. Аслунд, и советский валовой продукт вопреки расчетам ЦРУ составляет не 52% американского, а только 20%, то западным лидерам совсем не просто объяснить, каким же образом столь незначительной в экономическом отношении стране удавалось в течение такого продолжительного времени гипнотизировать свободный мир своей военной мощью и вести успешную дипломатическую игру.
В то же время в Кремле пошли и на уступки. Однако вывод войск из Афганистана, соглашение в Анголе, уход вьетнамцев из Камбоджи были не только проявлением гибкости советской внешней политики, но прежде всего результатом давления изнутри и сопротивления, ока-
зываемого советской интервенции, сделавшего ее и оказание помощи тем, за чьей спиной действовал Кремль, невыгодной и дорогостоящей. О том, во что обходится война в Афганистане, какие потери несет там советская армия, было известно Горбачеву еще до того, как он стал генеральным секретарем. Он был в Политбюро пять лет, когда шла война. Но ему потребовалось еще три года, чтобы понять, что лавров победы ему так же как и его предшественникам не добыть, что называемая „сверхдержавой” страна, во главе которой он стал, при всей своей военной мощи не в состоянии сломить сопротивление страны третьего мира. Осознание того, что Советский Союз, хотя и представляет собой в военном отношении сверхдержаву, в экономическом отношении это такая же малоразвитая страна, как и Афганистан, из которого приходилось уходить, заставило кремлевских стратегов переоценить свое положение в мире. Имперя, как шагреневая кожа, начинает сокращать свои растянувшиеся по всему земному шару щупальца. Это явилось признанием того, что она не в состоянии нести бремя принятых на себя обязательств. В конце 1989 года объявляется, что все находящиеся за границей 627 тысяч советских войск будут оттуда выведены в течение ближайшего десятилетия. Все это во многом напоминает то, что происходило в последние годы Римской империи. Как пишет Гиббон, „войска, охранявшие отдаленные провинции, постепенно были выведены... и эти провинции уже более не могли полагаться на запоздалую и сомнительную помощь клонящейся к упадку империи” а кроме того, они нужны были для сохранения власти дома.
Говоря о советских внешнеполитических успехах, надо иметь в виду и то, что Запад желал этих успехов, все время шел навстречу советскому руководителю, вначале провозгласив, что он именно тот человек, с „которым можно вести дела”, затем объявив о конце „империи эла” и наконец заявлением, в котором президент Соединенных Штатов назвал себя „сторонником перестройки”. Уставший от холодной войны Запад при первой же представившейся возможности объявил ее закончившейся и с присущей ему скромностью даже не очень настаивал на своей победе. Правда, в честь нее один городок в штате Северная Дакота все-таки объявил об отмене запрета на продажу советской водки, спрос на которую в Соединенных Штатах, по утверждению главы компании „Пепси-Кола” возрастает на 20—30% в месяц. Еще одним признаком потепления американо-советских отношений могла служить широкая популярность в Новороссийске напитка из смеси водки с пепси-колой.
Стало очевидным, что политика Кремля в 70-е годы, позволив Советскому Союзу захватить ряд стран и достичь военного равенства с США и при одновременных советских затратах 20 миллиардов долларов на Афганистан, Анголу, Никарагуа и участие в других авантюрах, истощила советскую экономику. Детант расшатал советскую систему, вынудил ее расширить контакты с Западом, к тому же „для осуществления своих глобальных притязаний советский режим должен был вводить экономические и социальные институции, которые в конечном счете вели к его подрыву.”
Теперь об этом старались не очень напоминать советским руководителям, чтобы не заставлять их испытывать горечь поражения. Нежелание Запада открыто провозгласить свою победу в холодной войне Горбачева вполне устраивало. На Мальте он выразил недовольство ссылкой Буша на торжество „западных ценностей”. Он считал, что слово „западные” указывает на победу Запада. Ему пошли навстречу, согласившись называть их „демократическими” ценностями. Вот таким образом путем личных контактов ему удавалось воздействовать на западных лидеров, производить на них выгодное впечатление и заставить их распространить это впечатление и на его политику. Цель эта, если не полностью, но все же была им достигнута.
