Алла Панова - Миг власти московского князя
От напряжения Михаил чуть не плакал. Он столько лет не по своей вине был лишен отцовского внимания, что теперь боялся чем‑либо не угодить ему. Что есть силы стараясь не показать своего волнения, он сурово хмурил брови, решив, что именно так должен выглядеть сын настоящего воина, каким считал своего отца.
Ярослав Всеволодович едва только въехал на широкую площадь перед палатами и оглядел встречающих, сразу же увидел и радостное лицо Феодосии, и своих малолетних сынов, стоящих рядом с ней на нижних ступенях крыльца. Он быстро окинул взглядом знакомые лица, а затем, устремив свой взор на Михаила, с трепетом ожидавшего этого момента, направил коня к сыну.
Княгиня видела, как князь что‑то говорил сыну, а тот в ответ кивал, глядя на отца широко распахнутыми глазами. Затем они вместе направили коней к самому крыльцу, где Ярослав Всеволодович незаметно кинул взгляд в сторону своего отпрыска, который ловко, как заправский воин, соскочил на землю.
К Феодосии они подходили вместе: улыбающийся князь шел рядом с Михаилом, положив широкую ладонь на плечо сверкающего от счастья сына.
Эту встречу Егор Тимофеевич увидел теперь словно наяву и радостно заулыбался. «Как хорошо тогда было! И дома лад, и живы были все… — подумал он. — Как время быстро пробежало! Кажется, что только вчера Андрей друга Мишуткой называл, а теперь князя Михаилом Ярославичем величать надобно».
Воевода поднялся с лавки, подошел к столу. В сумраке он нащупал ковш с водой, отпил немного, а потом налил из него тепловатой жидкости в ладонь и плеснул себе в лицо. Но то ли печь была слишком жарко натоплена, то ли сам он горел от внутреннего жара, только вода мало помогла, и воевода, снова взяв ковш, вылил остатки его содержимого себе на темечко. Егор Тимофеевич еще немного бесцельно побродил по горнице из угла в угол, с некоторой опаской дотронулся до шершавой печи и, что‑то ворча себе под нос, побрел к лавке.
Еще вчера удобное ложе теперь казалось ему слишком жестким и узким, он потеребил подушку, лег на спину и снова уставился в потолок.
Да, время и в самом деле пробежало очень быстро. Вроде бы только недавно он провожал Андрея в его первый поход с княжеской дружиной, а уж без малого десять лет прошло, как любимого сына с ним нет.
Тяжело вздохнув, воевода стал вспоминать, как незадолго до того самого похода он, отправившись с княжичем на охоту, прихватил с собой и сына. Егор Тимофеевич считал охоту хорошим испытанием для стрелка. Ведь одно дело — бить в недвижимую цель, и совсем другое — в юркого зверя или быстрокрылую птицу. К тому же и поразить их следовало с одного выстрела, да и постараться не испортить шкурки.
Андрей умел это делать мастерски, а вот для княжича, который уже довольно метко стрелял из лука, на первых порах эта задача была не по силам. В тот раз он злился, ревностно наблюдал за своим повзрослевшим другом, вновь и вновь пускал стрелы, но, увы, все они пролетали мимо живой цели.
— Не горюй, княжич, — говорил Андрей, — научишься. Отец не даст соврать, и я поначалу немало стрел в небо выпустил, а теперь‑то, сам видишь, любого зверя с одной стрелы бью. А у тебя глаз острый и рука твердая, походишь на ловы с мое, наверняка лучше меня станешь дичь бить.
Михаил хотя и взглянул на Андрея недоверчиво, но в глазах княжича уже не было злобы, а светились они надеждой. Он ничего не сказал, а лишь благодарно посмотрел на старшего друга, мнению которого доверял с тех самых пор, когда Андрей заставил его, болезненного изнеженного ребенка, оторваться от крыльца и бежать сломя голову по пыльному княжескому двору.
Успокоившись, Михаил решил еще раз попытать счастья и на этот раз, к удивлению гридей, издали наблюдавших за забавами княжеского сына, попал в селезня.
Раненая птица затрепыхалась беспомощно, стала быстро снижаться, отчаянными рывками все же пытаясь улететь подальше от злополучного места.
Как и все остальные, словно завороженный, княжич наблюдал за этим падением и, когда селезень где-то за высокими камышами наконец плюхнулся в воду, услышал за спиной хорошо знакомый голос:
— Вот видишь, попал.
— Да–а, попал, — ответил удивленно княжич и неожиданно для всех ринулся к воде, решив во что бы то ни стало самостоятельно достать птицу.
Увидев Михаила, который, уже окунувшись с головой в студеную воду, хватаясь за ломкую высокую траву, пытается двигаться в том направлении, куда упал подстреленный им селезень, Андрей первым бросился на помощь другу. Он хорошо знал, что всего несколько шагов отделяют того от края ямы, которая неминуемо потянет его в холодную глубину, а стремительное течение быстро унесет вдаль свою легкую добычу, как уже наверняка унесло оно и раненую птицу.
Впервые за свою жизнь оцепенев от ужаса, не в силах двинуться с места, Егор Тимофеевич, кажется, целую вечность стоял на берегу, понимая, что сейчас может произойти непоправимое.
На самом деле уже мгновение спустя и он вслед за своим сыном кинулся в студеную воду. На глазах гридей, со всех ног бросившихся к берегу, он несколькими огромными прыжками, поднимая тучу брызг, преодолел пространство, отделявшее его от детей, и молниеносно сгреб в охапку и княжича и сына. Тот еле–еле удерживался на ускользающем из‑под ног краю коварной ямы, но сам крепко держал за свиту Михаила, который только благодаря другу не ушел с головой под воду.
Лишь когда Егор Тимофеевич и первый подоспевший к нему на помощь дружинник вынесли мальчиков на берег, все вздохнули с облегчением.
Однако радоваться было рано.
Если крепкий телом Андрей, из‑за беспокойного нрава уже не раз побывший в разных переделках, мог без последствий перенести очередное испытание, то для княжича, хоть и вполне теперь окрепшего, купание в студеной осенней воде невесть чем могло обернуться.
Костер, к счастью, заполыхал очень быстро, но пока его разводили, детей раздели донага, обтерли чьими‑то рубахами и надели на них чьи‑то свиты, потом, усадив обоих к огню и разыскав у кого‑то в калите непочатую сулею, напоили хмельным медом.
Только после этого обратили внимание на то, что и сам Егор Тимофеевич, все это время отдававший приказания, успел в этой суматохе скинуть только вымокшую свиту и теперь, блаженно глядя на спасенных детей, стоит у костра босой, в мокрой рубахе и мокрых портах. Его помощник, уже скинув с себя вымокшую одежду и разложив ее у костра, грелся рядом, то одним боком, то другим поворачивая к огню сильное молодое тело. Для них тоже нашлась сулейка с медом, и, отхлебнув из нее по очереди, они переглянулись и неожиданно засмеялись. Их смех подхватили все.
Смеялись и княжич, и Андрей. Михаил, кажется, наконец‑то понял, что был на волосок от гибели, но по детской наивности не верил, что его жизнь так нелепо могла оборваться.
Княжич стал со смехом рассказывать, как сначала опешил, оказавшись в холодной воде, которая была гораздо холоднее, чем он ожидал, упомянул и о том, как решил, что сможет удержаться за ломкий камыш, но только обрезал руки. Для достоверности он всем протягивал ладони с едва заметными темными линиями, и взрослые с неподдельным вниманием смотрели на детские руки. Затем княжич стал рассказывать, как испугался, когда почувствовал, что почва под ногами куда‑то исчезла и его словно кто‑то потянул вниз, в черную бездну. Однако хоть он пытался говорить со смехом, но холодок испытанного ужаса пробежал по спине и у него самого, и у всех, кто был свидетелем случившегося.
— Я скажу отцу, и он отблагодарит тебя и Андрея за мое спасение — вдруг серьезно сказал княжич и тут же со смехом стал вспоминать, как почувствовал, что кто‑то схватил его за свиту, отчего ему стало трудно дышать.
«Пожалуй, благодарности не миновать, — подумал тем временем Егор Тимофеевич, — только какой? Под горячую руку попадешь, можно и в поруб[31] угодить, а то и головы лишиться».
Награды, правда, никакой не было, но и в опалу наставник княжеского сына не попал.
Он не стал ничего скрывать, а сразу же по возвращении в город рассказал обо всем Ярославу Всеволодовичу. Тот, зная о счастливом конце истории, все же для вида сурово отчитал Егора Тимофеевича за недогляд, но затем смягчился и вполне спокойно выслушал его, согласившись с тем, что Михаилу надо бы научиться держаться на воде. На том и порешили.
С опаской ждали окружающие, не расхворается ли княжич, что раньше бывало даже из‑за меньшей напасти, но он, к всеобщей радости, как и до купания в студеной воде, был бодр и весел.
Вскоре князь отправился в очередной поход, пообещав Михаилу, что в следующий раз обязательно возьмет его с собой. Вместе с дружиной родной дом впервые покинул и Андрей, а Егор Тимофеевич, помня о своей ответственности, стал еще больше времени проводить с сыном Ярослава Всеволодовича.
