Алла Панова - Миг власти московского князя
Еще раз Михаил Ярославич внимательно посмотрел на звездное небо, но теперь почти без трепета, а скорее с благодарностью за то, что это бездонное пространство вернуло ему утерянную было уверенность в своих силах.
— День завтра, по всем приметам, ясным будет, — сказал князь вслух, — вот и посмотрим, какая она, Москва, — добавил с усмешкой и вдруг, ощутив холод, поспешил в теплую опочивальню.
Свежий воздух, принесенный князем в горницу, колыхнул пламя лучины, коснулся лица Макара. Тот поежился, осоловело приоткрыл один глаз и, никого не увидев, опять погрузился в безмятежный сон.
В тот самый момент князь уже стоял в опочивальне перед образами. Он бережно дотронулся до створок небольшого металлического складня, подаренного ему матерью, когда князь отправлялся в свой первый поход.
«О тебе радуется Благодатная», — медленно шевеля губами, в который уже раз прочел Михаил Ярославич слова, вырезанные на серебряном поле. Потом он бережно провел кончиками пальцев по лику Пресвятой Богородицы, доброжелательно смотревшей на него с небольшой иконы, вставленной в центральную часть складня.
Молитва князя была недолгой. Он воспринял вернувшееся к нему душевное спокойствие как дар самого Неба и теперь желал только одного — не потерять его вновь и выполнить то, что задумал. Неожиданно для себя Михаил Ярославич ощутил, как навалилась на него усталость, и он, быстро раздевшись, лег в постель.
Теперь ничто не угнетало душу князя, и он, едва коснувшись подушки, с легким сердцем погрузился в сон.
4. Воспоминания воеводы. Детство князя
Путь от княжеских палат до жилища воеводы был недальний. Еще в первый день, осматривая строения, приготовленные для прибывших с князем людей, Егор Тимофеевич остановил свой выбор на крепком небольшом доме. От этого дома, примостившегося к забору, которым была огорожена княжеская усадьба, до нее самой было всего три сотни шагов, а до гридницы и того меньше.
В давно покинутом Переяславле у воеводы была хорошая усадьба, о которой он старался не думать. Сегодня, побывав в гостеприимном доме посадника, воевода словно увидел ее воочию и теперь никак не мог отделаться от этих воспоминаний.
Егор Тимофеевич раньше часто мечтал о том, как, оставив службу, вернется в Переяславль и заживет в свое удовольствие с любящей его женой и в окружении заботливых детей. Однако навестить семью ему удавалось нечасто, и со временем он заметил, что жена не бросается, как бывало прежде, ему навстречу, не целует, не обнимает горячо, не радуется привезенным подаркам, а смотрит исподлобья, холодно. Из некогда пригожей худенькой девушки, с которой его свели отец с матерью, она превратилась в толстую сварливую бабу.
Оказалось, что и дети выросли без него. Не ластятся к отцу, не просят рассказать о том, что он видел, где был, как когда‑то делал это старший сын, Андрей, который уже не первый год служил службу в княжеской дружине.
Дочки погодки думали теперь лишь о женихах, искать которых, по мнению жены, следовало только среди богатых и знатных, а их, как известно, на всех не хватает. А поскольку Егор Тимофеевич ничем здесь помочь не мог — да, к своему удивлению, почему‑то и не хотел, — то дочери также глядели на него холодно, а иногда и с плохо скрываемой злостью, которая делала их миловидные лица уродливыми.
Младший сын, вместо того чтобы биться со сверстниками на деревянных мечах да стрелять из лука, набираясь мастерства и силы, проводил дни в обществе каких‑то теток и старух, которыми был полон дом и которые, как утверждала жена, пытались исцелить не только ее, но и мальчика от каких‑то тяжелых недугов. Воевода же, несмотря на несколько ранений, все еще обладавший немалой силой и крепким, как у молодого, телом, заметил у сына только один недуг — неумеренность в еде.
Однажды, найдя среди какого‑то старья деревянный меч Андрея, он даже попытался обучить сына искусству владения этим оружием. Однако из такой затеи ничего не вышло. Дебелый отрок с красными пухлыми щеками столбом стоял посреди заснеженного двора, неуклюже взмахивая мечом, когда растрепанная простоволосая жена с истошным криком выскочила на двор и поспешно увела его. Неделю до отъезда Егора Тимофеевича она отпаивала сына какими‑то снадобьями, громко причитая, что муж хотел уморить ее кровиночку.
Эта поездка надолго запомнилась Егору Тимофеевичу, и потому, даже если иногда возникала возможность навестить семью, он без малейшего сожаления оставался с дружиной.
После гибели Андрея он был в этом доме всего раз. Тогда, сам чудом уцелев и зная о том, что Переяславль не миновала горькая участь нашествия, Егор Тимофеевич, забыв обиды, спешил к семье, чтобы узнать, живы ли, помочь, если в том будет нужда.
Усадьба его хоть и была разграблена погаными, но большая ее часть уцелела после пожара, а сгоревшее можно было легко восстановить. Главное — все остались целы и невредимы.
Ему казалось, что постигшее всех несчастье должно что‑то изменить в их отношениях, и воевода был горько разочарован, увидев, что даже общая беда не смогла сплотить семью. Помянув старшего сына, он без сожаления покинул Переяславль и отправился во Владимир, где новый великий князь собирал под свое крыло всех, кто остался жив.
Добрые семейные отношения, о которых когда‑то мечтал воевода, он увидел в доме московского посадника. Увиденное разбередило душу старого воина. Только сейчас, добравшись до крылечка своего нового жилища, он понял, насколько одинок. С нежностью он потрепал гриву немолодого коня, который, будто поняв, как тяжело его хозяину, потянул свою морду к бородатому лицу. Воевода похлопал гнедого по загривку и отдал поводья холопу.
В доме печь была жарко натоплена. Воевода снял свиту и улегся на лавку.
Обычно едва он успевал закрыть глаза, как моментально засыпал, проваливаясь в темную пустоту, но сейчас уснуть не смог. Он поднял веки, тупо поглядел на низкий потолок и зажмурился, надеясь, что уж на этот раз уснет. Но вместо черной пустоты перед глазами замелькали знакомые лица, послышались возбужденные голоса и удары мечей.
Воспоминания, которые, как ему казалось, были запрятаны в самые глубокие тайники его памяти, возникли перед ним.
Из последних сил воевода старался не пустить их в сегодняшний день, но, пролежав некоторое время с закрытыми глазами, в конце концов понял, что сон к нему почему‑то не идет. И, поняв это, он уже больше не ждал сна, а неохотно, словно подчиняясь неведомой силе, погрузился в тяжелые воспоминания.
«Может, этого требуют те, о ком я старался не думать, не бередить свою душу, жалеючи себя? Но так, наверное, нельзя, — решил он. — Надо их помнить, чтобы они жили хотя бы в памяти тех, кто обязан им своей жизнью».
Егор Тимофеевич положил руки под голову и ничего не видящими глазами уставился в темный потолок.
«Помнит ли Андрея кто‑нибудь, кроме меня? — спросил он себя и сам себе ответил: — Может быть, только мать его, да и то сомнения в этом берут. А те, с кем он в одной дружине был, едва ли не все голову на Сити сложили. Князь Михаил, может, еще помнит, все‑таки детство их вместе прошло…»
Слабая улыбка тронула губы воеводы, когда он представил, как его Андрей играет с княжеским сыном.
Андрей был не только старше Михаила почти на три года, но гораздо сильнее и выше его на голову. Он уже без чьей‑либо помощи взбирался на коня, хорошо умел управляться с деревянным мечом, легко крутил детскую палицу и метко стрелял из лука, и хоть был еще мал, но с ним не гнушались меряться силой и отроки княжеской дружины. Они, правда, слегка подыгрывали ему, но вида не показывали, чтобы не обидеть маленького отважного воина.
В ту пору Егор Тимофеевич еще не был воеводой, а ходил в походы в старшей дружине князя Ярослава Всеволодовича, да и по отчеству его никто не величал. В одном из таких походов он был тяжело ранен, и ему пришлось надолго оставить мысли о каких‑либо сражениях. Окрепнув и встав на ноги, он приходил на ристалище, где оттачивали свое мастерство дружинники, и мог не раз видеть, с какой завистью во взгляде наблюдает за ними маленький княжич.
Все знали, что Михаил Ярославич слаб здоровьем и часто хворает. И хоть постриги[28] давным–давно прошли и он, как и все княжеские сыновья, был посажен на отцовского коня, и даже проехал на нем большой круг, но воинскому ремеслу, которым князьям подобает владеть, его, похоже, никто учить не собирался.
Правда, сначала Ярослав Всеволодович поручил воспитание Михаила одному из своих старых дружинников. Однако после того, как мальчик в очередной раз занемог и едва ли не месяц пролежал в горячке, отец от этой идеи отказался и, вернув несостоявшегося наставника в дружину, кажется, вовсе потерял всякий интерес к ребенку. Теперь княжич обычно проводил время с матерью, которая начала учить его грамоте, долгими вечерами читала ему жития святых и рассказывала разные поучительные истории из жизни князей.
