Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Ибрахим, комментируя слова Хадиджи, улыбался, словно для того, чтобы смягчить улыбкой свои слова:

— Однако ты не ограничилась тем, что потребовала свои права, ты ещё и поносила своим языком всё, что находила нужным, если меня не подводит память…

Хадиджа вызывающе подняла голову, на которую накинула коричневый платок, и сверля мужа гневным язвительным взглядом, сказала:

— Если тебя не подводит память?!.. А разве она обременена мыслями или чувствами, чтобы подводить тебя?!.. Ни у кого нет такой же спокойной, уверенной и пустой головы, лишённой всяких мыслей, как у тебя! Твоя память не тебя подвела, господин Ибрахим, а меня! На самом деле, я не выступала против власти твоей матери, мне не было до неё дела, я, хвала Аллаху, достаточно хорошо знаю свои обязанности и умею их выполнять наилучшим образом, но я ненавижу сидеть дома, чтобы мне приносили еду, словно постояльцам в отеле, и помимо всего прочего, я не выношу — как некоторым нравится — проводить весь свой день, только тем и занимаясь, что спать и развлекаться, не занимаясь делами по дому.

Аиша сразу же поняла, что она имела в виду под «некоторыми», и засмеялась, а когда Хадиджа закончила говорить, ласково сказала, словно из сострадания:

— Делай то, что тебе нравится и дай людям — или некоторым из них — заниматься своими делами. Сейчас нет причин горевать — ты ведь сама хозяйка своей судьбы, ставшая независимой вслед за Египтом, и трудишься от рассвета до заката: и на кухне, и в ванной, и на крыше, смотришь одновременно и за порядком, и за курами, и за детьми. А служанка Суидан даже не осмелится и приблизиться к твоим апартаментам или забрать у тебя одного из детей хоть на время. О Боже… К чему все эти хлопоты, когда не так уж много от них проку?!

Хадиджа ответила на это, кивнув подбородком. Она боролась с собой, чтобы не улыбнуться, что указывало на то, что слова Аиши её обрадовали. Тут Ясин произнёс:

— Некоторые люди созданы для того, чтобы командовать, а некоторые — чтобы подчиняться…

Халиль Шаукат, улыбнулся, показывая свои надвинутые друг на друга резцы, и сказал:

— Госпожа Хадиджа — подлинный пример домохозяйки, хотя она игнорирует своё право на отдых.

Ибрахим Шаукат, произнеся после того «Амин», сказал:

— Это полностью и моё мнение, я его неоднократно высказывал ей. Потом я предпочёл молчание во избежание головной боли…

Камаль поглядел на мать — она как раз наполняла чашку Халилю Шаукату заново, — и представил себе лицо отца, вспомнив о его тирании. На губах его появилась улыбка, а затем он перевёл изумлённый взгляд на Ибрахима и сказал:

— Вы как будто её боитесь!

Мужчина, повертев своей крупной головой, сказал:

— Я пытаюсь избежать неприятностей, если нахожу путь к миру, а твоя сестра избегает мира, если находит путь к неприятностям!

Хадиджа закричала:

— Послушайте-ка эту мудрость! — и она указала на мужа, словно обвиняя его. — Ты избегаешь бодрости, если можешь поспать!

Мать, глядя на неё пристальным предупреждающим взглядом, сказала:

— Хадиджа!

Ибрахим похлопал тёщу по плечу и сказал:

— Это у нас дома часто случается!.. Но посмотрите на себя!

Ясин перевёл взгляд с сильной полной Хадиджи на тонкую стройную Аишу, намеренно стараясь привлечь к ним внимание, а потом с каким-то недоверием сказал:

— Расскажите-ка нам о постоянных хлопотах Хадиджи с утра до вечера… где же следы этих самых хлопот?!.. Как будто, это она развлекается, а Аиша работает!..

Хадиджа, раскрыв ладонь правой руки, направила её к лицу Ясина, разведя пальцами, и сказала:

— И от зла завистника, когда он завидует! [62]

Но Аиша не успокоилась течением разговора, который он наконец принял. В её ясных голубых глазах мелькнул протестующий взгляд, и она поспешила защитить свою стройность, игнорируя ясный намёк в замечании Ясина. Терзаемая некоторой ревностью, она сказала:

— Полнота в наши дни больше не в моде, — затем, почувствовав, что Хадиджа повернула голову в её сторону, сказала, — или, по крайней мере, стройность в моде среди многих женщин точно так же, как и полнота..!

Хадиджа насмешливо ответила:

— Стройность в моде среди тех, кто не может набрать вес.

Сердце Камаля затрепетало, когда до его ушей донеслось слово «стройность», и в воображении его возник возник образ высокой стройной фигурки. Сердце его запрыгало под радостную духовную мелодию, из которой пробивалось опьяняющее веселье. Его охватил чистый восторг, и погрузившись в эту спокойную глубокую мечту, он забыл и себя, и место, и время. Он не знал, сколько оставался там, пока не обратил внимание на тень от тучи скорби, которая часто омрачала его мечты. Она была не похожа на навязчивого незнакомца или на какой-то несовместимый элемент в звене, однако незаметно просочилась в его блестящую мечту, словно нить в полотне или мелодия, составляющая часть гармонии. Он глубоко вздохнул, затем мечтательным взором обвёл лица тех, кого издавна любил, и которые, казалось, так или иначе хвалятся своей красотой, особенно светлым лицом, и вспомнил, как когда-то старался пить воду из чашки только там, где остались следы этих губ…

Он в смущении отогнал от себя эту мысль с каким-то отвращением, и почувствовал, что любой образец красоты лишён того, чем обрадует его возлюбленная, а ему следует встать на её защиту, даже если кто-то другой и заслуживает его любви и симпатии.

— Я не люблю стройность, даже у мужчин, — это Хадиджа продолжала говорить. — Вот поглядите-ка на Камаля — ему-то уж точно следует прибавить в весе. Детка, не думай, что учёба — это всё.

Камаль слушал её с презрительной улыбкой, разглядывая тело сестры в жирных складках плоти и мясистое лицо, на котором скрылись даже все недостатки, удивляясь окружающему её счастью и триумфу, и не находя в себе желания спорить с её мнением. Ясин же насмешливо и язвительно заметил:

— Так значит, ты довольна мной? Не пытайся с этим поспорить!

Он подложил под себя правую ногу, а другую поставил на пол. Из-за жары он расстегнул воротник джильбаба, и из неё выглядывала его просторная майка и чёрные густые волосы на груди. Она бросила на него проницательный взгляд и сказала:

— Ты чуток перестарался в этом, и твой жир перешёл на мозги. Но это уже совсем другое.

Ясин вздохнул, словно от отчаяния, и повернулся к Ибрахиму Шаукату, с симпатией и состраданием спросив его:

— Скажи мне, что ты делаешь, чтобы выжить между женой — когда она в таком состоянии — и матерью?

Ибрахим зажёг сигару и затянулся, затем выдохнул дым, вытягивая щёки, как и Халиль, который, сидя в пыльной комнате, не выпускал кальяна изо рта, разве что когда говорил, — затем безразлично сказал:

— Одно моё ухо — из глины, а другое — из теста — вот чему меня научил опыт!

Разгневанная Хадиджа громко произнесла:

— Опыт здесь ни при чём. Опыт совершенно ни при чём, клянусь твоей жизнью со мной. Дело в том, что Господь наш дал ему характер, похожий на мороженое, которым торгует Бадр-турок. Даже если затрясётся минарет в мечети Хусейна, у него ни один волосок на голове не зашевелится..!

Амина подняла голову и посмотрела на Хадиджу с предупреждением и упрёком, пока та не улыбнулась и не потупила стыдливо глаза. А Халиль Шаукат с нежной гордостью сказал:

— Таков уж нрав семейства Шаукат — это же нрав султанов. Не так ли?!

Хадиджа рассмеялась, чтобы смягчить воздействие от своих слов, и многозначительным тоном сказала:

— К сожалению, господин Халиль, ваша мать не переняла этот султанский нрав!

Амина поспешила перебить её, ибо терпение её было исчерпано:

— Нет ни одной женщины, подобной твоей свекрови. Это благородная дама в полном смысле этого слова!!

Ибрахим наклонил голову налево, пристально глядя на жену, и его выпуклые глаза сверкнули, и победоносно вздохнув, он сказал:

— Этому есть свидетель из её собственной семьи, да почтит Аллах мою тёщу…, - затем он обратился ко всем. — Моя мать — благородная дама, и в таком возрасте ей требуется уход и ласка, а жене моей ничего не известно о ласке…