Похититель детей - Сюпервьель Жюль

Как только Эрбен вышел за порог, Бигуа, чтобы успокоиться — после широкого жеста вручения конверта его нервы были напряжены до предела, — поспешил к себе в комнату, сел за швейную машинку и принялся исступленно шить, сам не зная что. Он делал напрасную, бесполезную и, более того, вредную работу, загубив прекрасные отрезы синей и белой ткани.

Жизнь Марсель текла спокойно и благополучно. Изобилие, в котором она жила, — сдержанное, неброское, без излишеств, не вычурное и не выставленное напоказ, — а также образцовое поведение Деспозории, которую можно было застать на коленях за молитвой в любое время дня, в какой угодно комнате, и безупречные манеры Бигуа — все, казалось, готовило девочку к замужеству, причем оно, похоже, состоится в дальних краях, таких дальних, как бескрайняя пампа.

Деспозория стала молиться ревностнее обычного, поскольку тревожилась за здоровье мужа. Она полагала, что с появлением Марсель в доме чудачества полковника усугубились.

Какие мысли занимали его беспокойный ум, оставляя след на высоком лбу и в чертах лица, хотя Бигуа делал над собой усилие, стараясь не выпускать наружу то, что лежало на сердце, не дать выскользнуть ни одному чувству, взбаламутившему душу?

Что на самом деле происходило с полковником, который бродил по квартире в шляпе, хотя вовсе не собирался на улицу?

Иногда Деспозория мягким движением пыталась снять с него котелок, но каждый раз Бигуа вздрагивал, словно жена дотрагивалась до его обнаженного мозга.

И Деспозория отступала и снова шла молиться.

Однажды, вернувшись из цирка Медрано [10], куда они ходили всей семьей — Эрбена позвали тоже, — Марсель переодевалась у себя в комнате и вдруг заметила, как с тихим скрежетом повернулась ручка двери, которую она заперла изнутри на ключ. Это была та дверь, что выходила в коридор.

Кто это? Может быть, мадам Бигуа — она всегда входила к Марсель без стука? Или Антуан? Смуглая горничная? Один из слуг? Что, если это полковник? Или Жозеф? Тот самый Жозеф, рослый, теперь уже семнадцатилетний юноша из соседней комнаты, которого мы пока так мало знаем. Но почему Жозеф внушает девочке такой страх?

Марсель всегда побаивалась этого паренька, уверенного, решительного, ловкого, и ей становилось не по себе от его тумаков — их значение понять было сложно, — какими он порой награждал ее в сумраке коридора. Здесь, в этой части квартиры, безраздельно властвовал его шершавый, еще немного детский голос, в котором звучали неясные упреки (предназначенные неизвестно кому).

Делая уроки, Жозеф хотел, чтобы все в доме разделяли его страдания, и зачастую из его комнаты или из коридора, который он мерил шагами, твердя заученное, доносились ругательства и яростная брань в адрес стихов Гомера, Вергилия или Расина. Дверь своей комнаты он распахивал резким движением, и почти всегда она со стуком ударялась о стену. По отношению к полковнику и его жене Жозеф балансировал на тонкой грани приличия — еще немного, и он заслужил бы справедливый упрек. За столом он накладывал себе еду так, словно ему причиталось все, что лежало на блюде, — это нетрудно было заметить по едва уловимому жесту, каким он подцеплял на вилку или загребал ложкой пищу. Звучно чавкал, положив локти на стол, и держал приборы так, точно это было готовое к бою оружие.

Однажды летом Жозеф залез через окно в комнату Марсель, чуть не сорвавшись вниз. И рассмеялся, когда застал ее только в одном чулке и в шелке пеньюара, едва прикрывавшем стыдливое девичество.

Если ему случалось увидеть Антуана в комнате Марсель, он немедленно приказывал мальчику отправляться к себе и корпеть над уроками. А потом этот юнец, чья гордость была уязвлена, поднимал крик:

— Во всем доме только я один тружусь, не разгибая спины!

Жозефу нравилось пугать близнецов, внезапно выскакивая из-за двери или из шкафа. Как-то раз он чуть не задохнулся, сидя в шкафу и поджидая Джека с Фредом! Или рыскал по всей квартире, рассчитывая застать врасплох Антуана и Марсель — она любила пересказывать мальчику разные истории из книг.

— Да кто он такой, наконец, этот Жозеф? Какова его история? Поделитесь скорее!

Однажды Бигуа бродил в окрестностях улицы Муфтар, высматривая ребенка-мученика. Он был настороже, прислушивался, не раздастся ли где детский плач или всхлипывание, и в любой момент был готов подняться по грязной лестнице, сжимая в кармане браунинг крупного калибра и фонарик, который рассечет темноту своим острым леденящим лучом. И действительно, спускаясь по улице Сансье, полковник уловил тихий плач, который доносился из открытого окна. Весь обратившись в слух, Бигуа вычислил, что звук доносится с пятого этажа. В мгновенье ока он взлетел по лестнице и увидел, что дверь одной из квартир приоткрыта, — кажется, это был именно пятый этаж, хотя полковник не поручился бы наверняка, до того он был встревожен.

Услышав стон, он вошел в квартиру. На кровати пластом лежал мальчик — его сильно лихорадило. Одеяло, простыня и даже матрас промокли насквозь и слиплись в одну серую массу. Прямо над головой ребенка с потолка свисал гнилой окорок — в комнате такие были повсюду, целая дюжина, наверное, а то и больше.

Подойдя к мальчику, Бигуа назвался врачом из городской больницы и расспросил его, что стряслось. Вдруг он почувствовал, как сверху падают какие-то холодные склизкие сгустки: сняв шляпу, он понял, что это черви с окороков. И обнаружил, что вся кровать ребенка кишит червями. Полковник схватил его в охапку прямо с прогнившими простынями и бросился вон из квартиры. Выбегая из комнаты с горячечным мальчиком на руках, он больно ударился лбом об окорок, который висел довольно низко.

Неподалеку, в стороне от посторонних глаз, полковника ждал его автомобиль.

Врач выявил у мальчика тиф. Три недели кряду Деспозория с мужем выхаживали ребенка, ничего не зная ни о нем самом, ни о его семье.

Жозеф никогда не рассказывал о своем прошлом, словно тиф вытравил из его памяти все, стер подробности жизни, протекавшей до того, как он оказался у Бигуа. Иногда посреди разговора с ним полковник вдруг переставал слушать и, глядя на мальчика, погружался в собственные мысли: внебрачный или законный? Может быть, сын грабителя или убийцы? Что, если у родителей сифилис? Квартира, где я обнаружил его, — их дом? Он и вправду ребенок-мученик, или я ошибся и Жозефа просто изолировали как заразного, а родители в общем и целом любили его и предпочли лечить дома, вместо того чтобы отправлять в больницу?

Бигуа хорошо помнил комнату, откуда забрал мальчика. Но что происходило в жизни ребенка на самом деле?

Действительно ли тиф выжег из памяти Жозефа все его прошлое? Полковник склонен был так думать — впрочем, он не был в этом уверен.

Мальчика вылечили, мало-помалу он окреп, в течение года брал частные уроки и, пока еще бледный и изможденный, зато настойчивый и упорный, в четырнадцать лет поступил в лицей Кондорсе. Полковник решил отдать его на классическое отделение — так с Жозефа быстрее сойдет налет квартала Муфтар и всего, что сопряжено с так называемым «недостойным прошлым».

Минуло три года, однако Жозеф по-прежнему оставался чужаком в той среде, к какой принадлежал полковник, — словно кусочек аспирина, который никак не хочет растворяться в стакане с водой. Бигуа редко смотрел ему прямо в лицо и даже с точностью не знал, какого цвета у мальчика глаза и какой нос. Он думал, что рот у Жозефа — тонкая ровная ниточка, между тем как он был очерчен с изгибом. Если Бигуа случалось украдкой и бегло изучить его лицо и обнаружить эту досадную деталь, он предпочитал забыть о ней. А когда их взгляды встречались, насмешливые глаза Жозефа, казалось, упрекали полковника в том, что он присвоил себе роль героя за счет страданий ребенка. Жозеф полагал, что Бигуа взял его к себе ради забавы, от нечего делать — у богачей свои причуды, — просто для развлечения, из желания потешить самолюбие, совершить похвальный поступок! «Надеетесь на благодарность? Не дождетесь! — читалось во взгляде мальчика. — Даже не мечтайте, месье Бигуа, иначе я начну презирать вас так глубоко, что мы вряд ли уживемся под одной крышей».