"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

– Ерунда! – твердо сказал я, хотя в душе не был так уж в этом уверен.

После неудачных попыток отлучить от меня Акте (в их числе были угрозы и даже избиения) мать исчезла из дворца. Мне доложили, что она отправилась в Антиум. Я, естественно, по ней не скучал и даже почувствовал нечто вроде умиротворения оттого, что был избавлен от сомнительного удовольствия видеть ее или просто сознавать, что она где-то поблизости. С умиротворенностью пришлось распрощаться в тот момент, когда ко мне в покои доставили письмо от матери.

Я подрагивающими пальцами взломал печать.

Я был оглушен этим письмом.

В голове пронеслось: «Бойтесь греков, дары приносящих». Любой подарок матери, хоть она и не была гречанкой, нельзя было назвать однозначно хорошим.

Мать, верная своему слову, едва прибыв во дворец, прислала мне приглашение посетить ее покои. Тогу я для этого визита, естественно, надевать не стал. Она встретила меня как-то слишком уж приветливо: встала на цыпочки, поцеловала в щеку и ни словом не обмолвилась о моей тунике. Она провела меня в первую приемную комнату и продемонстрировала несколько бронзовых скульптур, которые ей совсем недавно доставили из Коринфа.

– Они твои, – сказала мать. – Но это еще не все, идем.

И она повела меня вглубь покоев, в самую приватную: затемненную шторами и увешанную дорогими гобеленами комнату. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что стою перед огромной, словно озеро Лукрино, кроватью, заваленной шелковыми подушками, мехами и покрывалами. По обе стороны кровати возвышались светильники в форме дерева.

– Так делают на Востоке, – сказала мать. – Я провела исследования и многое узнала.

О чем она вообще? Я стоял и тупо смотрел на постель.

– Это для тебя и Акте. Она ведь из Ликии и на этом ложе будет чувствовать себя как дома.

– Что?

– Можешь переселить ее сюда. Идеальное место для тех, кто ищет уединения. А я обставлю все самым роскошным образом…

– Ты сошла с ума? – закричал я. – Что на тебя нашло? Ты одержима? Что мы здесь делаем?

– Я просто хочу показать тебе, что благосклонно отношусь к твоей… твоей…

– Даже слово не можешь подобрать? Не знаешь, как ее называть?! При одной мысли, что я приведу ее сюда, под твою крышу…

Я круто развернулся, вышел из комнаты и зашагал по длинному коридору обратно к свету. Она обезумела!

Мать побежала за мной – ее изящные сандалии тихо постукивали по мраморному полу, – схватила меня за руку, но я отмахнулся от нее, как от назойливого насекомого. Я дошел до внешней приемной комнаты – мать не отставала и все за меня цеплялась.

– Прошу, не убегай… – прерывающимся голосом умоляла она, – остановись… Прости, если я тебя оскорбила. Я… я не знаю, как тебе угодить. Я пыталась… Я ошиблась.

Я глубоко вздохнул и медленно обернулся. Вот она стоит передо мной. Жалкая, готовая пресмыкаться.

– Да, ты меня оскорбила. Глубоко оскорбила. И я действительно считаю, что ты лишилась рассудка.

Мать склонила голову:

– Мы так отдалились друг от друга, прошу, давай положим этому конец. Я этого не вынесу. Я на все готова ради примирения.

– На все, но только не вести себя нормально.

– Да, признаю, я допустила ошибку; что ни скажи, я со всем соглашусь, лишь бы ты улыбнулся и сказал, что прощаешь, что мы снова близки, как прежде.

Я чувствовал себя беспомощным животным, которое медленно сжимает в своих кольцах змея.

– Мне надо идти! – грубо сказал я.

– Прошу, хотя бы выпей со мной глоток вина в знак нашего примирения. Не руби сплеча, нельзя, чтобы между нами все вот так закончилось из-за моей ошибки.

Она подошла к столу, на котором стоял поднос с чашами и несколькими бутылками, и стала разливать вино.

– Ну уж нет, – рассмеялся я, – вынужден отвергнуть любой предлагаемый тобой напиток. Надеюсь, ты понимаешь причину отказа.

– Но чтобы скрепить мир, мы должны что-то разделить друг с другом… Придумала! – Мать хлопнула в ладоши и приказала вошедшей в комнату рабыне: – Принеси нам чашу со снегом.

Рабыня все исполнила очень быстро.

– Из нашего хранилища для льда, – сказала мать, зачерпывая снег и раскладывая его по двум кубкам. – Прямиком с гор Галлии. Снегу ты можешь доверять?

Она взяла кубок и держала над пламенем в лампе, пока снег не начал таять. Я последовал ее примеру. Мы с кубками в руках стояли друг против друга. Я всей душой, всем сердцем хотел, чтобы все случившееся между нами исчезло, испарилось и мы все начали бы заново. Но больше всего я хотел, чтобы она стала другой, но это было невозможно. И я не смог бы стать другим.

Талый снег отличался по вкусу от простой воды. Мы коротко чокнулись кубками, и комната начала медленно – или быстро? – меняться. Я словно плыл в воздухе над полом из цветных мраморных плит, но видел все очень четко. Мои руки начали удлиняться, а потом медленно – или быстро? – укоротились до прежней длины. Меня охватил дикий восторг, он словно выжигал изнутри. И я вдруг оказался на этой кровати… Вернее, мы оказались, словно завершив свое физическое падение в другой мир. Что это было? Моя скрытая сущность вырвалась наружу? Или это безумие, обычный ночной кошмар?

Снадобье действовало довольно долго. Придя в себя, я понял, что лежу на этой огромной кровати. Лежу голый и дрожу от холода. Рядом свернулась калачиком мать. Тоже голая. Смотрит на меня и улыбается.

– Теперь ты мой, мой навсегда, – пробормотала она, протянув руку и прикоснувшись к моей щеке.

– О боги!

Я соскочил с кровати, судорожно подобрал с пола одежду, натянул тунику через голову и выскочил вон из комнаты, не надев сандалий и плаща. Я бежал так, будто за мной гнался сам владыка преисподней.

Выбравшись из покоев матери – благо стоял поздний час и поблизости никого, кроме обычных стражников, не было, – я остановился перевести дыхание. Мне было тошно, меня будто вываляли в грязи; казалось, еще немного и меня вырвет на прекрасные, не знаю уж откуда привезенные полированные мраморные плиты.

Мать опоила меня и растлила. Она все заранее спланировала. Захотела превратить меня в Эдипа? Решила привязать к себе таким извращенным способом? Меня бросило в дрожь от ужаса и отвращения.

Таким я не могу вернуться в императорские покои, не могу таким вернуться к Акте. Надо отмыться от этой грязи и унижения, и есть только одно место, где я мог это сделать. Сублаквей.

Я мчался верхом на быстрой лошади в сопровождении лишь одного слуги, на виллу мы прибыли только поздно вечером следующего дня. Я не останавливался, чтобы передохнуть или поесть, только менял на ходу лошадей. И наконец замер на берегу самого крупного из трех сотворенных мной горных озер. Серебристая гладь отражала половинку луны. Я нырнул в холодную воду – озноб дарил наслаждение, по коже бегали иголки, словно сшивая меня, разодранного матерью, заново.

Она пропитала снег снадобьем и ждала. Отрава на время лишила меня контроля над собой, но хотя бы жизни не лишила. Смогу ли я отмыться от этой скверны? Я нырнул в черную глубину озера и молил богов, чтобы они помогли мне очиститься. Но как вычистить эту грязь из головы?

Наконец я, смертельно уставший, но чистый, выбрался на берег. Оглянулся и посмотрел на оставшуюся после меня рябь. Озеро сохранило тайну, его сила восстановила меня и отвела зло.