Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана
А вы думаете, что персы уже отстали от нас навсегда? Не заблуждайтесь! Они не успокоятся, пока не навяжут нам свой шиитский толк и не захватят самые плодородные наши земли. Да и русские все ближе продвигаются к нам от своих холодных земель. Обо всем надо думать, светлейшие, обо всем! Иначе потомкам нечего будет оставить…
С уцмием были согласны все. Разве что на лицах некоторых алимов возникли кислые выражения. Не вернее ли положиться на Аллаха, он лучше ведает, что и кому достанется в наследство…
…На следующий день после обеденного намаза в соборной мечети царственному наследнику дали имя – Умахан – в честь одного из предков, правившего Аварией сто тридцать лет назад.
Глава 3-я
Смена Родины
На улицах бродили объевшиеся на празднике собаки; проклиная горькую судьбу, очищали от мусора величественный Хунзах рабы. Каркали вороны, налетевшие на город темными стаями, и, словно вызванные пернатыми долгожителями, к своим воротам выходили уздени. Некоторые сочувствовали язычникам, иные плевали им вслед. Были и такие, что открыто насмехались:
– Ну, где же ваши языческие песни? Чего так невесело хороните?
– Где хвала истуканам и заклинания против обидчиков?
– Быстро же вы растеряли свою языческую спесь…
– Ух, грязные язычники!
– Да уверуйте же вы хоть теперь, что нет божества, кроме Бога, и Мухаммад пророк Его!
– Напрасно увещеваешь, сосед, они не уверуют. Это же Чарамы! Вместо души, сотканной из света, у них куски из железа…
– Гляди, меч торчит до сих пор в груди! Наверное, и в самом деле вместо душ у язычников куски железа…
– Плевать! Прорвал же мусульманин с помощью Аллаха стальную рубаху язычника, как сгнившую шкуру шакала!
– А кто прорвал-то, кто?
– Не знаю. Говорят, Ахмадилав.
– Вранье! Ахмадилав не прорвал бы эту кольчугу и до скончания века. Это кто-то из сильных воинов, обладающих разящим ударом.
– Плевать, кто прорвал стальную кольчугу! Важно то, что гореть теперь язычнику в аду веками! До бесконечности.
– Ты думаешь, Аллах его сразу бросит в ад?
– Конечно! Язычников не задерживают до Судного дня. Как только чарамы и чарамки – ох и стройные же они бабы!.. – предадут своего отца земле, так его джинны сразу же и утащут в пылающий огнем ад…
– Жалко мне его…
– Дурак! Опомнись. Кого ты жалеешь, язычника? Покайся быстрее, пока Аллах и на тебя не разгневался.
– Астахфируллах, астахфируллах30…
Сыновья, дочери и внуки покойного, среди которых был все-таки и один мусульманин, муж самой младшей дочери покойного, шли, понурив головы, не смея отвечать на обидные слова единоплеменников.
– Бесстыдники! Во всем мире благородные люди уже пропели аш-шахаду, а они все еще молятся своим истуканам…
– Да еще и землю нашу теперь осквернят трупом язычника…
– Всю ночь, наверное, колдовали и молили своих богов о каре…
– Да одна крохотная сура сведет насмарку все их колдовство! Кулху валлаху ахад! Аллаху самад! Ламялид валамюлад валамякуллаху куфуван ахад31!..
Попавшие в немилость к хунзахцам свои же хунзахские уздени и в самом деле просили богов послать на головы всех хунзахцев огонь и молнии вместе с каменным дождем.
Некоторые хунзахцы из любопытства пошли вслед за Чарамам и, чтобы посмотреть обряд захоронения язычников. Но там, у Белых скал, язычников уже ждали вооруженные мечами и саблями ревнители веры. Их было человек двадцать против четырех мужчин, трех подростков и шести женщин с ребятишками.
На покрытом огромными камнями клочке земли лицом к лицу столкнулись безоружные язычники с вооруженными иноверцами. Их горящие злобой глаза не предвещали ничего хорошего. Во главе вооруженных мечами и саблями мусульман стоял старший сын имама соборной мечети Исрапил. Его намерения с первого же взгляда были ясны: он и те, кто стоял на ним, не собирались даже увещевать неразумных, они сразу взяли их в окружение и обнажили клинки.
Из лабиринтов причудливо торчащих из земли скалистых белых глыб, величиной с двух-трех-и-четырехэтажные дома, вырваться было невозможно. Узкие проходы между скалами плотно закрыли собой ревнители Ислама. Язычники опустили на землю гроб и взялись за камни.
– Бисмиллахи ррахмани ррахим! – крикнул Абдурахман. – Руби проклятых Аллахом язычников!
Похоронная процессия пришла в отчаяние – камнями из-под ног много не навоюешь против мечей и сабель. Но беда, как черная птица, по воле судьбы в эту же минуту была обескрылена, словно сраженная метким лучником.
– Повиновение! – раздался, как гром с ясного неба, могучий голос первого тысячника Аварии Шахбанилава. – Кто осмелится поднять оружие, будет казнен на месте! Приказ Светлейшего Нуцала – не трогать Чарамов! Вы слышали меня, безмозглые твари? Думаете, ваша жестокость угодна Аллаху? Я вам докажу, что нет. Вложите свои мечи и сабли в ножны, если не хотите попробовать острие моего меча!
Над высокой скалой, ожидая нечто подобного, оказывается, уже сидели, как в засаде, придворный философ и знаменитый воитель с тремя своими слоноподобными нукерами.
– О неразумные! – воскликнул Гамач, обращаясь к поджавшим свои хвосты ревнителям веры, которые быстренько спрятали свои клинки в ножны. – Разве подобает мусульманам проливать кровь безоружных?! Тем более, женщин и детей? Во имя Милостливого и Милосердного прочь отсюда!
Они спустились со скал к утихомирившимся фанатикам веры.
– Может быть, вы не знаете смысла символа «бисмиллахи ррахмани ррахим»? Так пойдите и узнайте сначала, может, и вразумит вас Аллах светлой идеей человечности…
Ревнители веры, понурив головы, двинулись от Белых скал в сторону Хунзаха, а тысячник Шахбанилав, Гамач и трое нукеров отошли на значительное расстояние, чтобы не мешать язычникам исполнять свой обряд захоронения.
Язычники решили не идти дальше, к своим пастбищам, вырыли глубокую яму под скалой, накрыли гроб крышкой, связали его соломенной веревкой, не очень туго, чтобы легко открылась крышка, когда покойник очнется, согласно их верованиям. Рядом с гробом положили его любимый серебряный кубок, которым он так гордился, рассказывая всем, что он честно поступил с его прошлым владельцем – забрал кубок лишь после того, как зарубил его в бою. А к кубку положили кувшин, такой же серебряный и имеющий столь же воинственную историю. Положили в могилу еще и лук с колчаном стрел и новые сафьяновые сапоги, подаренные ему младшей дочерью совсем недавно. Зар так и не успел надеть их, чтобы покрасоваться перед хунзахцами. Каждый из внуков положил вчетверо свернутые листы желтоватой бакинской бумаги, на которых они ночью написали письма сыновьям Бечеда, великим аварским богам.
Засыпав могилу, Чарамы разровняли землю и пересадили на нее куст молодого шиповника.
Они долго молились тут своим богам, пританцовывая, хлопая в ладоши и подпевая себе древние гимны о загробном мире, где боги дают пиры в честь героев. Мужчины и мальчики, женщины и девочки то падали ниц, сокрушаясь от горя, то вставали и громко смеялись, а то и вовсе начинали бегать по кругу, хлопая и выкрикивая имена богов, в которых они верили, как в своих покровителей, имеющих реальную силу над законами природы.
– …Как бы я хотел, чтобы они приняли наконец-то Ислам, – задумчиво проговорил Шахбанилав, до ушей которого иногда доносил ветерок слов язычников. – Хоть и крепкие парни у этих Чарамов, но недолго они продержатся среди нас, мусульман. Да и мне самому неприятно, что они не такие, как мы. Вот только убивать их за это – сущая дикость!
– Да, мой друг, ты прав… Времена религиозных союзов в Аварии прошли безвозвратно. Им надо или принять Ислам, или сменить Родину, покинуть нашу священную страну навсегда…
Они дождались, пока семейство Чарамов отправится в город, и сами двинули вниз, пустив вперед нукеров.
– Ты заметил? – спросил философ воителя. – Во время пира Нуцал посадил в подземелье Абурахима…
– Нет, – качнул головой воитель.
– Когда в разговоре шамхал сказал, что форель не водится в соленом море, Нуцал разгневался на визиря.
– Да? А причем здесь форель?
Гамач рассказал, как прошлым днем Абурахим решил щегольнуть красноречием и привел в сравнение форель в волнах Каспия, а он тут же подметил его незнание. Нуцал, и так злой на визиря, тут пришел в негодование. Все знают, как раздражают Владыку невежественные речи.
– Знаю, знаю, хотя и сам он, к великому моему сожаленью, не блещет умом. Только с этим ничего не поделаешь, он – монарх, а я – слуга, солдат Престола аварского.
– Твои слова подтверждают еще и то, что визирь не пробыл в темнице и одного часа.
– Как так? – сильно удивился Шахбанилав.
– Вмешалась Нажабат-нуцалай. Она сама явилась в тюремный двор и приказала страже освободить Абурахима.
