Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Врач?!.. Почему эта старуха встала между мной и ею?!.. Всего одна лишь нежная улыбка или доброе слово, особенно от меня, способны уменьшить её боль. Замужество, муж, страдания. В моём доме она не отведала горечи страданий. Милая моя девочка, да сжалится над тобой Аллах. Вкус жизни стал горек… Фахми… Я вижу, что и он безмолвно страдает… Понял ли он смысл боли?… Откуда ему знать, что происходит в сердце матери?!.. Старуха уверена в том, что говорит: её сын встревожил нас без всякой на то причины. О Аллах, внемли моим молитвам, Ту лучше знаешь, что я испытываю. Спаси её, как уже спас меня от англичан. Моё сердце не выдержит этой боли. Милосердие — только у Аллаха, и только Он способен сберечь моих детей от всякого зла. Без этого жизнь бессмысленна. Нет вкуса у радости и веселья, у развлечений и пения; если в меня вонзят острую иглу, я буду молить о благе для всех них, ведь моё сердце — сердце отца. К чему все эти увеселения? Это только пустое времяпрепровождение. Можно ли развлекаться, как обычно я делал по ночам, с тем же радостным сердцем? Как бы мне хотелось засмеяться от всего своего чистого сердца! Но нервы мои напряжены, словно натянутая струна. Мне достаточно посмотреть на Фахми — он упорно напоминает мне о боли. До чего же я ненавижу боль. Мир без боли — это же для Аллаха Всемогущего ничего не стоит. Мир без боли, пусть даже и ненадолго. Там будет и смех, и пение, и забавы. О Милосерднейший из милосердных, спаси Аишу!..

Халиля не было где-то около сорока пяти минут. Он вернулся в сопровождении врача, и оба сразу же вошли в комнату Аиши и закрыли за собой дверь. Ахмад узнал об их приходе и направился к двери гостиной, постоял немного на пороге, окинув взглядом закрытую перед ним дверь, затем вернулся на место и снова сел. Вдова покойного Шауката сказала:

— Вы непременно убедитесь в правоте моих слов, как только услышите врача…

Ахмад поднял голову вверх и пробормотал:

— Прощение лишь у Аллаха…

Вскоре он выяснит правду, и туман сомнений рассеется, каковы бы ни были последствия. Сердце его бьётся стремительно и непрерывно, надо лишь подождать, осталось совсем немного. Его вера в Аллаха сильна и глубока, её ничем нельзя поколебать, так что он предаёт себя в руки Господа. Долго ли нет, но врач выйдет оттуда, и тогда он расспросит его обо всём. К чему вообще врач? Он прежде об этом и не думал. Врач в комнате у женщины?!.. Лицом к лицу?… Но он же врач!.. Что поделаешь?! Самое главное — чтобы Господь наш взял её за руку, а мы будем молить Его о её благополучии.

Наряду с тревогой Ахмад испытывал смущение и негодование. Обследование продолжалось около трети часа, затем дверь раскрылась, и Ахмад встал и тут же прошёл в зал, а за ним — сыновья, и все вместе столпились вокруг врача. Он был одним из знакомых Ахмада, и с улыбкой взглянул на него и сказал:

— С ней всё в порядке, она здорова…

Затем уже более серьёзным тоном:

— Меня позвали к роженице, но по-моему, по-настоящему помощь требуется новорожденной…

Ахмад впервые за целый час вздохнул с облегчением, и с мягкой улыбкой на лице спросил:

— Следовательно, можно верить этому, вы ручаетесь?

Врач с притворным удивлением сказал:

— Ну да, а как же. Но разве вас не волнует ваша внучка?!

Ахмад, улыбаясь, ответил:

— Я пока ещё не знаком с обязанностями деда…

Халиль спросил:

— А есть ли надежда, что она будет жить?

Врач, нахмурив брови, произнёс:

— Всё в руках Аллаха, но по-моему, сердце у неё слабое. Вероятно, она умрёт сегодня ночью, а если ночь и переживёт, то преодолеет нависшую над ней опасность, однако я не думаю, что она будет долго жить. По моим оценкам, жизнь её продлится не больше двадцати лет. Но кто знает?.. Всё в руках одного только Господа…

Когда врач ушёл по своим делам, Халиль повернулся к матери. На губах его играла лёгкая улыбка сожаления. Он сказал:

— Я намерен назвать её Наимой…

Старая женщина с упрёком произнесла:

— Сам врач сказал: «Всё в руках Аллаха». У тебя что, вера слабее, чем у него? Да, назови её Наима в мою честь, и с позволения Господа жизнь её будет такой же долгой, как и жизнь её бабки!

Ахмад отметил про себя:

— Он позвал этого дурака-врача, чтобы тот без всякой на то причины осмотрел тело его жены. Без всякой причины!.. Ну и дурак..!

Он не смог скрыть свой гнев, и едва прикрывая его мягкими речами, сказал:

— По правде говоря, страх лишает мужчин рассудка. Не лучше ли было тебе подумать немного, прежде чем приводить сюда постороннего мужчину, чтоб он разглядывал твою жену?!

Халиль не ответил, лишь оглядел стоящих рядом с ним и серьёзным тоном сказал:

— Нельзя, чтобы Аиша узнала о том, что сказал врач…

69

— Что там случилось, на улице?

Ахмад, быстро вставая из-за своего письменного стола, направился к двери своей лавки, а следом за ним Джамиль Аль-Хамзави и ещё несколько клиентов. Улица Ан-Нахасин была не самой спокойной, далеко не самой. Её гул не спадал с самого рассвета до заката. Во все глотки тут кричали, призывая покупателей, торговались из-за цен, исступлённо приглашали зайти в лавки и шутили с прохожими. Люди разговаривали друг с другом, словно произнося при этом целую речь, и даже самые необычные вещи доносились до ушей Ахмада. Ко всему этому шуму и гаму то и дело добавлялись звон автобусов и дребезжание двуколок. Улица была не из тихих, но внезапно раздался громкий крик, который исходил откуда-то издалека: в начале он казался рокотом волн, затем он стал более низким и сильным, пока не превратился в нечто похожее на завывание ветра, что разнёсся над всем кварталом. Даже на этой шумной улице он казался странным и ненормальным. Ахмад подумал, что это бурная демонстрация, как и следовало считать всякому в эти дни, однако всё сильнее слышались бурные радостные крики, и он подошёл к дверям, но не успел выглянуть наружу, как столкнулся с шейхом Аль-Хара, который стремительно приближался к нему с сияющим от радости лицом:

— Ты уже знаешь новость?

Глаза Ахмада весело заблестели, и прежде, чем он услышал ответ шейха, сказал:

— Нет… Что там?

Шейх воодушевлённо сказал:

— Саад-паша отпущен на свободу…

Ахмад не выдержал и воскликнул:

— Правда?!

Шейх Аль-Хара с уверенностью ответил:

— Сам Алленби объявил это по радио всего час назад.

В следующий миг они оба уже обнимались, и Ахмад ещё сильнее расчувствовался. В глазах его заблестели слёзы, и пытаясь скрыть своё волнение, он засмеялся и сказал:

— Они давно уже объявляют по радио одни лишь предупреждения, а не радостные новости. Что же изменило мнение этого старика?!..

Шейх Аль-Хара заявил:

— Пресвят Тот, Кто не меняется Сам…

Ахмад пожал ему руку, и с криком «Аллах Велик, Аллах Велик! Победа за верующими!» вышел из лавки.

Он встал на пороге лавки, смотря по сторонам улицы, и сердце его ликовало, словно сердце невинного ребёнка, он замечал, какой эффект повсюду произвела эта замечательная новость… В тех лавках, вход в которые преградили их владельцы и покупатели, все обменивались поздравлениями. Из окон высовывались юноши, что напирали друг на друга, а из-за ставень раздавались радостные визги. На демонстрациях, которые формировались экспромтом в кварталах медников, ювелиров и около дома судьи, люди ликовали возвращению Саада. Из окошек минаретов, куда поднимались муэдзины, слышались слова благодарности, молитвы и приветственные возгласы. Десятки колясок-двуколок везли сотни женщин, укутанных в свои накидки, которые приплясывали и напевали патриотические песни. Ахмад видел одних только людей, заполонивших улицу так, что яблоку негде было упасть, а стен даже не было видно: все горланили от радости, и повсюду было слышно: Саад, Сааад! Словно сам воздух был пронизан звуками граммофона, беспрестанно повторявшим это имя. Среди всё новых, подтягивавшихся на улицу людей, распространялась новость о том, что англичане собрали свои лагери, что стояли на перекрёстке, готовые отправиться в Аббасийю. Воодушевление не стихало, и всеобщий восторг не спадал ни на миг. Ахмад такого еще не видел; он переводил туда-сюда глаза, блестевшие от радости, и сердце его готово было выпрыгнуть из груди. В глубине души он повторял вместе с женщинами «О Хусейн…», пока к нему не подошёл Джамиль Аль-Хамзави и не прошептал ему на ухо: