Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Ага, скажи это папе, и он обязательно удовлетворит твою просьбу, запустив тебе в лицо тарелку с бобами.

— Ух, ещё один новорожденный, уже через час-два. Папа будет дедушкой, а мама — бабушкой, а мы станем дядями. Это очень важно. Интересно, сколько детей появляются в этот самый момент на свет?… И сколько людей видят этот свет последний раз в этот же самый миг?.. Нужно сообщить бабушке. Я могу сходить в Харафиш для этого, если не пойду сегодня на работу в школу!

— Мы же сказали тебе — нам нет дела до твоей школы, ты сам лучше скажи об этом папе, и он одобрит твою идею.

— Ух. Аиша, наверное, очень мучается от боли. Бедняжка. Муки родов не смягчат ни золотые волосы, ни голубые глаза. Господь наш, укрепи её. Зажжём свечи. Мальчик или девочка?… Кто лучше?… Конечно, мальчик. А может, у неё первенцем будет девочка, как и у её матери? Почему бы первенцу не стать мальчиком, как у нашего отца?.. Ха-ха. Когда наступит время идти в школу, её ребёнок уже появится на свет, а я так и не смогу его увидеть. А ты хочешь увидеть, как он родится?.. Конечно, хочешь. Но отложи это желание, пока у тебя самого не появится ребёнок!..

Больше всех от этой новости был взволнован Камаль: она занимала его разум, сердце и воображение. И если бы не чувство, что за ним следит школьный инспектор, наблюдая за каждым его движением и даже покоем, чтобы сразу же сообщить обо всём его отцу, он не смог бы преодолеть побуждение, звавшее его в Суккарийю. На уроке в школе он был бездушным телом, ибо дух его блуждал по Суккарийе. Он задавался вопросом о новорожденном, чьего появления на свет ждал столько месяцев, с любопытством пытаясь раскрыть этот секрет. Однажды он стал свидетелем того, как окотилась кошка, когда ему было лет шесть. Он обратил внимание на её истошные завывания и бросился к ней под навес из плюща на крыше, и обнаружил, что она извивается от боли, а глаза её выпучены наружу. Следом за тем он увидел, что пылающее тело её разваливается на куски, и одним прыжком отскочил в сторону с громким криком. Это воспоминание бродило где-то в недрах его памяти и давало о себе знать, даже заставляя его вновь и вновь отскакивать назад в страхе, и веяло вокруг него, словно назойливые мухи. Но он не стал поддаваться страху и не мог представить себе, что между кошкой и Аишей существует подобная связь — одно дело животное, а другое — человек. По его мнению, это как небо и земля, несравнимы друг с другом. Но что-же тогда происходит сейчас в Суккарийе?… Какие чудеса творятся с Аишей?… Все эти вопросы ставили его в тупик, и ответов на них не было.

Едва он покинул школу после полудня, как тут же бегом пустился по дороге в Суккарийю. Он вошёл во двор дома Шаукатов еле дыша, и прошёл прямо к двери, что вела на женскую половину, и тут глаза его встретились с глазами отца, который сидел, переплетя руки на набалдашнике трости, что стояла между ног. Он был неподвижен и словно пригвождён к своему месту, хлопая глазами как загипнотизированный, не шевелясь и не моргая. Ахмадом овладело какое-то постыдное, грешное чувство, которое он не понимал, и ожидал, что на него вот-вот обрушится кара за это, а также страх, что распространился по всему телу, пока он не пустился в разговор с кем-то, кто сидел рядом с ним. Он обернулся к Камалю, и тот отвёл глаза, судорожно проглотив слюну.

В этот момент в глубине комнаты мелькнули силуэты Ибрахима Шауката, Ясина и Фахми, прежде чем Камаль успел броситься в комнату. Он вприпрыжку поднялся по лестнице и уже достиг этажа, где были покои Аиши, толкнул полуоткрытую дверь и наткнулся на Халиля Шауката, мужа Аиши, который стоял в зале. Он увидел также дверь в спальню, которая была закрыта, откуда до него донеслись голоса женщин, что разговаривали друг с другом: его матери и вдовы покойного Шауката, а также третий голос, который был ему незнаком. Камаль поприветствовал супруга Аиши и спросил его, внимательно и радостно глядя на него:

— Сестрица Аиша уже родила?

Мужчина предупреждающе поднёс к усам указательный палец и сказал:

— Тссс…

Камаль понял, что вопросы здесь неуместны, и даже его приход сюда, как бывало раньше, не приветствуется, и засмущался от неловкости, причину которой и сам не знал. Он хотел подойти к закрытой двери, но голос Халиля остановил его — он не без досады воскликнул:

— Нет…

Камаль удивлённо повернулся к нему, но мужчина быстро произнёс:

— Спускайся вниз, хитрюга, и поиграй там…

Душа мальчика ушла в пятки и он неповоротливо отступил назад. Ему было невмоготу подобное недостойное вознаграждение за ожидание длиною в целый день, и когда он дошёл до порога зала, до ушей его донёсся странный голос, что исходил из запертой комнаты. Он казался высоким и тонким, затем становился более грубым и хриплым, заканчиваясь долгим предсмертным хрипом. Затем на миг он прекратился, а потом послышался глубокий жалобный вздох, который поначалу показался ему необычным, словно он не знал, кто же испустил его. Но мучительные нотки в этом голосе выделялись посреди всего этого пыла, хрипа и стонов и свидетельствовали о том, что он, без сомнения, принадлежал его сестре, или точнее, растворившейся, расплавившейся Аише. После того, как глубокий стон повторился, Камаль убедился в своём предположении, и задрожал всеми фибрами души. Ему вдруг показалось, что он видит, как она вся скрючилась от боли, что напомнило ему ту кошку. Он повернулся к Халилю и обнаружил, что тот сжимает и разжимает ладони со словами: «О Милостивый Господь!», и ему снова почудилось, как тело Аиши сжимается и разжимается, словно ладони её мужа. Он больше не мог владеть собой и выбежал вон из комнаты, плача и закрывая рот. Когда он дошёл до конца женской половины дома, его слух привлекли чьи-то шаги, что следовали за ним по пятам, и он увидел служанку Суидан, которая в спешке спускалась вниз. Она прошла мимо него, не обратив никакого внимания, пока не остановилась у порога на женской половине, а затем позвала своего господина — Ибрахима, и тот поспешил к ней. Он сказала ему: «Слава Аллаху, господин мой», и ничего к этому больше не прибавила, даже не дожидаясь его ответа. Она лишь повернулась на пятках вокруг себя и поспешила к лестнице, затем без колебаний поднялась, а Ибрахим вернулся к мужчинам с сияющим от радости лицом. Лишь один Камаль не знал, что ему делать. Но не прошло и минуты, как Ибрахим вернулся в сопровождении Ахмада, Ясина и Фахми, и мальчик посторонился, пока они не прошли мимо, затем поднялся вслед за ними с бешено колотящимся сердцем. Халиль встретил пришедших у входа в покои жены, и услышал слова её отца:

— Слава Аллаху, всё благополучно…

Халиль мрачно пробормотал:

— Слава Аллаху за всё, что Он дарует…!

Ахмад с интересом спросил его:

— Что это с тобой?

Тот, понизив голос, сказал:

— Я пойду за врачом…

Ахмад с тревогой спросил:

— Для новорождённого…?

Тот ответил ему, кивнув в знак согласия:

— Для Аиши!.. С ней не так всё хорошо, как хотелось бы. Я сейчас приведу врача…

И он ушёл, оставив после себя явное ощущение беспокойства и тревоги. Затем Ибрахим Шаукат пригласил их в гостиную, и они молча прошли туда. Через некоторое время появилась и вдова Шауката, и заметив их, улыбнулась, что вселило в них уверенность. Она села и объявила:

— Бедняжка долго страдала. Силы её истощились, но это непроизвольное состояние, и скоро пройдёт. Я уверена в своих словах, но мой сын сегодня, кажется, испытывает страх без причины, так как нет никакой надобности во враче. — Затем она тихо прошептала. — Врач наш — лишь Господь Бог, и Он один может врачевать…

Ахмад больше не был в состоянии сохранять свою обычную серьёзность и невозмутимость перед детьми, и в тревоге спросил её:

— Что с ней?… Я не могу её увидеть?

Женщина улыбнулась и сказала:

— Ты её скоро увидишь, она здорова и хорошо себя чувствует. На самом деле, это мой сумасшедший сын без всякой на то причины вас всех встревожил…

За этой широкой, сильной грудью, за этой солидностью и решительностью, внушающей уважение, скрывалось величайшее страдание, а за этими ничего не выражающими глазами таились сдерживаемые слёзы… Что произошло с его малышкой?.