Еремей Парнов - Заговор против маршалов
Полпред внимательно выслушал, всем видом изображая сомнение, и, обронив несколько ни к чему не обязывающих замечаний, заговорил об испанских делах. Советский Союз ожидал от Франции более решительных действий.
Через несколько минут он, не прощаясь, покинул зал и поехал прямо в полпредство. Дежурный шифровальщик захлопнул нашумевшую книгу Павленко и схватил блокнот.
ПОЛПРЕД СОВЕТСКОГО СОЮЗА ПОТЕМКИН — НКИДДаладье пригласил вашего полпреда для беседы, в ходе которой сказал, что из надежного источника им стало известно о планах германских кругов осуществить государственный переворот в СССР. Предположительно, опорой должны служить лица из командного состава Красной Армии, враждебно настроенные к руководителям страны. Германия намерена заключить с новым режимом военный союз, направленный против Франции.
Даладье ссылался на то, что такого же рода сведения получены французскими военными кругами от русских эмигрантов. Он предупредил, что более конкретными сведениями не располагает.
53
Через четыре дня после пятиминутного свидания с Герингом посланник Мастный попросил срочно связать его с Прагой и дал номер канцелярии президента. Разговор предоставили без малейшего промедления.
— Наши западные друзья подтверждают заявление второго человека,— срочность заставила пренебречь конспирацией.— Мне необходимо говорить лично с вами. Когда разрешите вылететь?
— Если можете, то прямо сейчас.
Мастный глянул в окно: утро обещало быть солнечным, но крыши домов по другую сторону улицы купались в молочном тумане.
Только бы не помешала погода!
Погода не помешала, зато подкачал самолет. Пилот жаловался на неполадки в шасси. Но механики из «Люфтганзы» помогли устранить неисправность, и самолет с посланником благополучно поднялся в воздух.
Машина из Града поджидала прямо на летном поле. Беседа с президентом продолжалась чуть больше часа.
Поблагодарив посланника, Бенеш вызвал Крофту и попросил пригласить советского полпреда.
— На двадцать второе апреля, в десять часов,— он сделал пометку на перекидном календаре. В запасе было почти десять дней. Вполне достаточно для проверки.— Найдите доктора Новака,— велел секретарю.
Начальник политической полиции прибыл только под вечер: в Либереце генлейновские молодчики взорвали полицейский участок.
— Свяжитесь с вашими немецкими коллегами и отправляйтесь в Берлин,— президент устало провел рукой по глазам.— Инструкции получите перед отъездом...
— Я должен позвонить Мюллеру?—не поверил своим ушам доктор Новак.
— Если германской секретной полицией заведует именно этот господин, то я не понимаю, что вас так удивляет. Договоритесь о встрече и поезжайте. Министр Геринг обещал, что нашему представителю окажут любезный прием.
Сергей Сергеевич Александровский, член партии с 1906 года, принадлежал к элите советской дипломатии. Он великолепно зарекомендовал себя еще на службе в Берлине, где трудные ситуации считались нормой не только в нынешние, но и в прежние, благословенные времена. Проработав несколько лет полпредом в Каунасе и Хельсинки, он получил назначение в Прагу и только здесь понял, что значит настоящее счастье. Древний таинственный город совершенно заворожил его своей праздничной и легкой простотой, скрывающей трагизм и мистику столетий. Свободно владея и чешским и словацким языками, Сергей Сергеевич чуть ли не каждый день делал для себя удивительные открытия. В лабиринтах Старого города совсем иначе раскрывались дали времен, с обостренной свежестью воспринимались как новейшая, так и классическая литература, музыка, живопись. Дом Фауста с дыркой в крыше, откуда черт унес студента, польстившегося на неразменный талер, дом Моцарта, рыцарские замки, подворье Мальтийского ордена — все вековые загадки Европы протяжным эхом откликались средь башен и стен.
«В Словакии меня принимали за силезского чеха,— писал он в личном письме наркому после поездки по стране,— на Моравии — за словака, а в Чехии — за чехословацкого немца».
Он обожал веселые кабачки, чешскую, еврейскую, немецкую кухню, легко сходился с художниками, артистами. Жена, бывшая примадонна Венской оперы (когда-то пела вместе с несравненным Карузо), заразила его страстью к органной музыке. Вдвоем они зачитывались Мейринком, Кафкой, а Библа и Незвала он открыл для себя сам. Благоговел перед Чапеком. По воскресеньям отправлялся с Коваржиком, старостой певческого союза, удить в горных ручьях крапчатую форель. Сочная, яркая, почти нереальная жизнь. И радостно, и страшно от того, что праздник длится так долго и за все придется платить непомерной ценой. Тем сильнее било по сердцу невольное сравнение спокойно- торжественной, как в менуэте, Праги с ожесточенно- суетливой Москвой, отгороженной от остального света неприступными стенами.
В отделе кадров ему предложили заполнить новую анкету и написать биографию. Особенно интересовались родственниками жены, урожденной Клары Спиваковской: кем приходятся, где живут, чем занимаются? Попросили уточнить и по возможности вписать каждого. Ищи их теперь, разметанных по всей Европе, а то и за океаном.
Были вопросы и по социальному происхождению. Казалось бы, давно все прояснено. Да, отец, Сергей Васильевич, действительно происходит из старинного дворянского рода, но эксплуататором никогда не был. Жил адвокатским трудом, защищал в суде социал- демократов, в частности Куйбышева, вступил в РСДРП сразу после Октября, получил от Советского правительства пенсию. Какие еще могут быть неясности? Ну если надо, он, конечно, напишет опять.
В состоянии всеобщего помрачения — судили Пятакова, Радека, Сокольникова — тут была своя, пусть извращенная, но все-таки логика. Л осадок остался тяжелый. Даже подумалось, что не дадут выехать: вызов дипломата в Москву нередко служит прелюдией ареста.
И все это жарким, разрывающим сосуды приливом бросилось в мозг, когда Эдуард Бенеш заговорил о заговоре Тухачевского.
— Такого просто не может быть, господин президент! — задыхаясь от возмущения, перебил Александровский.— Никакие доводы не смогут меня разубедить в полной непричастности маршала Тухачевского. Он благородный человек, герой гражданской войны, наконец, русский офицер... Несколько поколений его предков верой и правдой служили России с оружием в руках. Для победы Советской власти Тухачевский сделал больше многих и многих! Поймите, господин президент, сама мысль о его предательстве, измене родине, воинскому долгу представляется дикой, абсурдной. Простите, господин президент, но это просто невозможно... Извините мне мое волнение,— едва остыв и опомнившись, он ощутил гнетущую неловкость. По счастью, разговор велся с глазу на глаз, что, конечно, не извиняло несдержанности.
Бенеш с удивлением взирал на стоящего перед ним пунцового от возбуждения, бурно жестикулирующего человека. Пожалуй, в своих излишне эмоциональных выражениях он вышел не только за рамки дипломатического протокола, но и элементарного почтения по отношению к главе государства. Единственное, что его оправдывало, так это совершенно очевидная искренность, не то чтобы редкая, но совершенно немыслимая для посла. И, конечно, добрый чешский язык. Да и лицом он смахивает на рядового пражанина, раскрасневшегося от полдюжины кружек, регулярно перемежаемых рюмочкой бехеровки. Может, действительно пьян? Нет, не похоже...
— Прошу внимательно выслушать, господин посол,— холодно отчеканил Бенеш.— Речь идет о судьбе » наших стран, а возможно, и всего мира. Дело более чем серьезное.
— Я все понимаю, но прошу произвести тщательную проверку. Ведь я обязан немедленно уведомить о нашей встрече Москву!.. Подумайте, господин президент, как это может отразиться на судьбе Тухачевского...
Неуместная горячность Александровского вызвала легкую досаду, не более. Поколебать президента, а уж тем более остановить могли бы только неопровержимые факты. В политике эмоции не имеют ровно никакого значения. Бенеш долго, возможно даже слишком долго, выжидал, прежде чем прийти к окончательному решению, и уже не желал никакой отсрочки. Однако он сам, без чьего-то влияния, направил министериальдиректора Новака и еще одного высокопоставленного чиновника в Берлин для окончательной проверки. Поэтому имело смысл подождать до их возвращения.
