Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

Он действительно очень небольшого роста, отметила Арианна, наверное, верхом на коне полководец выглядит величественнее.

Не зря же знаменитые художники, как, например, Давид, писали Бонапарта на горячем, вздыбленном скакуне.

Пока Наполеон беседовал с Мельци д’Эрилом, он показался Арианне слегка неуклюжим.

Теперь же она заметила в его лице некоторое высокомерие.

Впрочем, поправила себя Арианна, и все это ей, вероятно, только кажется, уж слишком она взволнована.

Она еще раз внимательно всмотрелась в Наполеона.

Нет, сейчас, когда генерал спокоен, он даже не лишен обаяния.

— Что за трагедия у вас, синьора?

— Когда ваши войска были почти у ворот Милана, убили моего мужа.

— Как? Кто?

— Его и моего родственника, сопровождавшего мужа, избили палками, потом связали им ноги и бросили вниз головой в канал, — она умолкла, борясь с подступившими слезами.

Наполеон взял ее под руку и остановился:

— Кто эти негодяи, скажите мне! Я отдам их под суд.

Арианна увидела, что лицо Бонапарта помрачнело, скулы его напряглись.

Она опустила голову:

— Я не знаю кто. Какие-то миланские фанатики, которые именем революции безрассудно мстили знати. А мой муж, как вы, конечно, знаете, немало сделал для Милана, борясь за терпимость и свободу идей. Граф Веноза был просветителем. Он выступал против крайностей Французской революции. Будь он жив, то стоял бы сейчас рядом с Мельци д’Эрилом.

Наполеон понимающе кивнул.

— Синьора, у вас есть дети? — поинтересовался он.

— Да, у меня сын, ему пять лет. Он был ранен, но теперь ему лучше.

— Что я могу сделать для вас? Вам нужны деньги?

— Нет, генерал, благодарю, я как-нибудь выйду из положения. Я пришла попросить вас вернуть мне две вещи, которые мне особенно дороги. Мой муж собрал большую галерею живописи и скульптур. Его коллекцию у меня отобрали. Я понимаю, Франция сейчас очень нуждается в средствах. Но там были две картины, с которыми мне очень больно было бы расстаться. Два полотна работы Аппиани. Портрет моего мужа, Джулио Венозы, и мой портрет, написанный в годы моей юности на Тремити.

— А вы жили на острове?

— Да, на острове цвета розы и меда, над которым летают тысячи королевских чаек и множество альбатросов. Эти несколько островов архипелага Тремити похожи на корабли, вставшие на якорь посреди моря — такие они, мои острова, крохотные.

— Мой родной остров тоже чуть больше корабля, — сказал Наполеон, задумчиво глядя вдаль. — Мать родила меня под грохот пушек, крики умирающих и стоны порабощенных. И мой отец вручил ей кинжал, чтобы она держала его возле люльки. В детстве я скрывался среди скал и с тоской смотрел, как уходят в море парусники. Корабли приходили и уходили, а я вынужден был оставаться на месте, словно чайка, запутавшаяся в колючках.

— Я тоже потихоньку плакала, когда исчезали парусники. И с радостью встречала их возвращение, мечтая когда-нибудь уплыть на своем собственном судне. Я покинула свой остров, но глухой ночью и на судне контрабандистов.

Они опустились на мраморную скамью. Лицо Наполеона по-мальчишески оживилось.

— Вот как? На судне контрабандистов? Значит, ваша земля тоже изгнала вас. И я, знаете ли, — признался он доверительно, — уплыл на паруснике. Смотрел, как мой остров исчезает в летних сумерках. Трижды возвращался я освобождать его. И в конце концов корсиканцы изгнали меня как француза. Сердце мое переполнялось ненавистью, я жаждал мести, когда видел, как остров, удаляясь, сливается с морем. И я стал смотреть в другую сторону, на запад, на берег Франции, который двигался мне навстречу, необъятный и величественный. Чувства радости и освобождения вытеснили ненависть из моего сердца. Теперь Франция — моя родина. Корсиканцы считали, что отправляют меня в ссылку. Они заблуждались. Ведь я повсюду ощущаю себя как дома. Поэтому Италия — тоже моя родина.

— И я, когда обосновалась на севере, почувствовала себя как дома. Я живу в Милане, и мне хорошо здесь.

— Вы гордая и отважная женщина, — сказал Наполеон, поднимаясь. Он галантно подал Арианне руку, помогая встать. — Вы напоминаете мне мою мать. Именно таковы итальянские женщины. Они прежде всего матери. Мне жаль, что вы в трауре. Вам больше подошел бы белый цвет, моя дорогая островитянка.

Арианна покраснела. Он считает, что ей к лицу его любимый белый цвет, подумала она. Белое платье всегда идет красивым женщинам. Они молча шли рядом. Арианна старалась не смотреть на Наполеона. Она трепетала от волнения. Бонапарт вызывал в ней необъяснимую робость.

Превосходство этого человека не имело ничего общего с другими людьми, которых Арианна встречала прежде, будь то интеллектуалы или аристократы. В воспоминаниях о своей жизни на Корсике Наполеон проявил и столь характерное для итальянцев воображение, и тонкую иронию, и даже поэзию в описании острова. Арианна встречала немало людей, отличавшихся глубоким умом и вкусом, таких как Джулио. Жизнь сталкивала ее также и с дельцами, не знавшими предрассудков и снисхождения, готовыми на все ради успеха в коммерции. Однако встреча с Бонапартом поразила ее до глубины души. К этому великому человеку не подходили обычные мерки. Он не был ни плохим, ни хорошим, ни мягким, ни жестоким. Ее удивило то, что он оказался наделен живым воображением, но в то же время от него веяло леденящей бесчувственностью, словно окружавшие его люди были всего лишь пешками в его игре. Он был во главе государственных переворотов, по его приказу отправлялись на верную смерть тысячи солдат… но его волновали и трогали женские слезы.

Пожалуй, мир еще не знал такого феномена. Характер, манера держаться, интонация, жесты — все в нем отмечено необычностью, невероятностью. Арианне подумалось, что Наполеон ни у кого не может пробудить ни дружеских чувств, ни любви — именно из-за титанической силы своего воздействия. Люди не способны до конца понять его. Они боятся генерала, они восхищаются им, они просят у Бонапарта денег и милостей, которыми он осыпает их, но они не в силах разгадать его замыслов, его побуждений. Наполеона невозможно понять, а значит, невозможно и любить его как обычного человека. Ему суждено абсолютное, беспредельное, немыслимое одиночество. Именно оно и побудило его вступить в противоборство со всем миром. Словно гениальный шахматист, он бросил вызов сразу всем гроссмейстерам земли и твердо намеревался победить в этой партии.

Один против всего человечества.

Эта мысль заставила Арианну содрогнуться.

Прощаясь, Наполеон взглянул прямо в глаза Арианне.

— Обещаю, вам будут возвращены ваши семейные реликвии, — он поклонился, поцеловал ей руку и добавил: — Удачи вам, синьора. Свято храните в душе детство, которое так похоже на мое, и наши с вами морские соленые корни.

— Непременно, генерал.

ИНТЕРМЕЦЦО

Ночью мне приснилась война. Солдаты в наполеоновской форме.

Потом вдруг война в наши дни — какую я видела в детстве Развороченные бомбами дома и между развалин бегущие куда-то люди. Я еще совсем молода, со мной моя маленькая дочка, я бегу вместе со всеми. А потом я уже в каком-то длиннющем составе, который направляется в Германию, и догадываюсь, что меня везут в лагерь смерти. Понимаю, что я в ловушке, хочу вырваться из нее, спасти свою дочь. Девочка плачет, и я стучу кулаками в наглухо закрытые окна. Мои руки уже изранены в кровь, но я ничего не замечаю, кроме дочери. Не могу допустить, чтобы она погибла. И стучу, кричу, кричу без конца.

Я проснулась взволнованная и перепуганная.

Мне казалось, я спала очень долго, но было еще только четыре часа утра. Вспомнился рассказ Виргилии: бегство Арианны, ее отчаянные усилия спасти сына, и я поняла, что существует какая-то необъяснимая связь между тем, что происходило с нею, и моим сновидением, может быть, даже с моей жизнью. В какой-то момент показалось, будто я в бреду: не могу понять, где она, а где я. Мне почудилось, будто рассказ Виргилии приснился мне, а мое сновидение было продолжением ее истории.