Королева Бона. Дракон в гербе - Аудерская Галина

— Погаси свечи в канделябрах, оставь те, что подальше, рассеянный свет — это то, что нам нужно.

Испанский гранд первым вошел в зал, и, к удивлению Боны, вместе с ним шествовали оба ее бургграфа: Виллани и Паппакода. Она нахмурила брови, но тут же на губах ее появилась приветливая улыбка. С высоты своего трона она смотрела на посла короля Филиппа. Он был в черном бархатном камзоле, на шее сверкала алмазная булавка. Чем-то, быть может живым, проницагельным взглядом, посол напомнил ей Кмиту. Кто знает, возможно, этот граф влиятелен или хочет быть таким же влиятельным, как владелец Виснича в последние годы жизни Сигизмунда, когда триумвират был всесилен?

Склонившись в низком поклоне, взмахнув шляпой, почти подметая перьями пол, посол заговорил:

— Имею честь приветствовать герцогиню Бари от имени моего господина, короля Испании, Нидерландов, Неаполя, герцога Милана, Сицилии и государя многих заморских стран.

— Рады вас видеть, ваше сиятельство. Вы доставили нам послание от короля Филиппа? Письма? — спросила Бона, протягивая руку для поцелуя.

Он отрицательно покачал головой.

— Мне поручено провести всего лишь предварительные переговоры. Пользуясь случаем, я хотел бы выразить свое восхищение высокочтимой принцессе италийской и в ее лице королеве польской.

— Ваша милость, судя по всему, вы успели договориться с Мадридом? В противном случае — какие мы с вами можем вести предварительные переговоры?

Граф даже не пытался делать вид, что вопрос его озадачил, и мгновенно ответил:

— О ссуде, о ней я уже говорил с бургграфом Бари.

— С одним из бургграфов, — тотчас поправила его Бона. — Хорошо. Однако вы думаете о военных расходах, а я — о наместничестве в Неаполе.

— Да-да, разумеется, но только после того…

— Понимаю, — оборвала она. — Как здоровье больного?

— Увы, он плох, совсем плох. Именно потому я и прибыл сюда.

— Вот как!.. Сумма была названа королем Филиппом?

— Да. И не раз. Еще до осеннего похода Испании надобно более… — на секунду он заколебался, — более четырехсот пятидесяти тысяч дукатов.

— О, это огромные деньги!

— Смею предполагать, что у польской королевы в неаполитанских банках довольно золота…

— Золото нужно мне самой и моей династии, — ответила Бона.

— Смею заметить, ваше величество, — возразил граф, — ведь и доходы вице-короля Неаполя тоже весьма значительны. К тому же король уделил бы герцогству Бари особое внимание.

— Предпочитаю, чтобы, ведя войны, он забыл о нем, — сухо сказала королева.

— Со своей стороны я, королевский посол, постараюсь не напоминать моему государю о некоторых вассальных герцогствах, поскольку у него их предостаточно.

— Ваше молчание так дорого стоит?

— Разговор с вами, ваше величество, похож на поединок искусных фехтовальщиков, — не без удивления отметил гранд.

— О, как бы мне хотелось быть мужчиной, — вздохнула Бона. — Шрам на лице от удара шпагой, возможно, украсил бы меня, как украшает он вас, граф.

— Он свидетельство того, как защищают честь прекрасной синьоры. Вернее, ее доброго имени, а не моего мужества.

— Ваши слова дают мне право надеяться, что мои дела в надежных руках, — она приветливо улыбнулась. — О них мы поговорим завтра, когда вы отдохнете после утомительной дороги… За это время я успею обдумать ваши предложения.

Склонившись в низком поклоне, граф вышел. Паппакода проводил гостя в отведенные ему покои.

— Как вы полагаете, ваше сиятельство, она поверила? — не удержался казначей.

— О да.

— Необходимо подготовить письмо от короля. Без его подписи она нам не поверит.

— Понимаю. Надо сказать, она очень молодо выглядит, гораздо моложе, чем вы говорили. Должно быть, была настоящей красавицей, но, как и все итальянки, с годами расплылась.

— Королева гораздо старше, нежели вы думаете, — пробурчал Паппакода.

— Быть может, но протянет еще долго. Поэтому, если она согласится ссудить нам деньги на короткий срок, мы не сможем их вернуть вовремя.

— А золото из Перу, доставляемое на ваших каравеллах?

— Они частенько идут ко дну, порой на них нападают английские пираты. Король Филипп грозится направить свою Непобедимую армаду к Британским островам и потопить суда этих корсаров, но вначале он должен расправиться с Францией и Римом, а потом отправить суда на помощь Нидерландам, ведь там еретики отказывают в послушании. Золото королевы Боны рядом, его не надо везти из Перу или Мексики. Только вот что… Вдруг она надумает восстанавливать свои замки?

Замок в Россано почти совсем развалился.

— Для этого королеве вовсе не потребуется суммы из банков Неаполя. Того, что хранится в Бари, хватит на все ее прихоти.

— Стало быть, все ее золото да и герцогство после ее смерти достанутся моему королю? — скорее подтвердил, нежели спросил Броккардо.

— Этого я утверждать не могу, — немного подумав, произнес Паппакода. — Королева весьма расточительна, любит роскошь…

Граф нахмурил брови.

— Вот как? Я и не знал об этом, — сказал он с ноткой неудовольствия в голосе.

Дня через два граф распрощался, получив заверение Боны, что, как только от короля Филиппа будет получено письмо, неаполитанские суммы перейдут в его распоряжение сроком на пять лет. Граф пытался добиться большего срока, не королева была непреклонна: если она сама, по собственному желанию откажется от наместничества в Неаполе, долг должен быть немедленно возвращен. Да, она хочет быть повелительницей Неаполя, но более двух лет, пожалуй, ей не выдержать. Чего доброго можно и заболеть от тяжких трудов, примером тому нынешний наместник. Она позволит себе еще лет пять побыть молодой, а им дает пять лет на покорение Франции и вывоз золота из заморских краев.

Услышав эти рассуждения, граф улыбнулся, он воспринял их как милую шутку.

В ожидании письма от Филиппа Бона вновь тосковала, изнывая от скуки. Как-то, прогуливаясь среди рододендроновых деревьев, она услышала прерывистые звуки флейты, замиравшие, как сигналы трубача на башне Мариацкого костела в Кракове.

— Ты слышала? — взволнованно спросила она Марину.

— Нет, не слышала…

Бона вспыхнула от гнева, как это обычно с нею бывало.

— Никогда ничего не слышишь, ничего не помнишь, ничем не интересуешься! После словесного поединка с Броккардо, когда мне перед его отъездом удалось настоять на своем и пообещать Филиппу только четыреста тридцать тысяч, а недоданные двадцать тысяч заплатить графу за посредничество, меня все время гложет тоска. Ничего не делаю, ни с кем не вижусь. Здесь нет ни ученых диспутов, ни балов, ни карнавалов! Как весело было на Вавеле! Где шуты, карлицы?

— Пришлют вскорости, — поспешила успокоить свою госпожу Марина.

— Где письма? Вести из Неаполя о здоровье наместника, а быть может, о трауре?

— Пока нет, — вздохнув, ответила камеристка.

— И никаких вестей из Кракова? — Нет.

— А из Яздова? От дочери Изабеллы, королевы?.. От моих управляющих в Мазовии?

— Тоже нет.

— Нет! Черт побери! Вели позвать Виллани. Быть может, он знает что-нибудь, что могло бы меня развлечь, разогнать застывшую кровь. Ну ступай, да поскорее!

Бона обстоятельно расспросила Виллани о религиозных распрях и деяниях Филиппа в Нидерландах. Не может ли случиться нечто подобное в Неаполе, когда она будет там правительницей?

— Едва ли, — ответил Виллани. — Король обязан установить мир в стране, где еретиков больше, чем католиков и представителей инквизиции, вместе взятых. Он сидит как на бочке с порохом, население требует отмены эдиктов против еретиков, выступает против тирании. У него грозный противник — Вильгельм Оранский, непримиримый враг святой инквизиции, духовного суда, пыток и костров, на которых сжигают грешников — так называет этих несчастных один из великих деспотов и сам великий грешник — испанский король.

— Разве инквизиция в Италии не так строга, как в Мадриде или Антверпене и Брюсселе?

— Нет. Король Филипп говорил, что в Нидерландах еретикам пощады быть не может, без пыток, топора и костров там не обойтись.