Галина Полынская - Король ветра
Обзор книги Галина Полынская - Король ветра
Галина Полынская
Король ветра
Глава первая
Первая лошадь в моей жизни появилась в четырнадцать лет. Однажды утром отец привез маленького пони двухлетку. Пони был коричневым и плюшевым, как игрушечный медвежонок, с длинной растрепанной челкой и крутым нравом. Крошка-лошадка, скорее всего, была твердо уверена, что в ее жилах течет дикая кровь арабских скакунов. Он вытворял все, на что мог быть способен норовистый конь: брыкался, кусался, становился на дыбы в самую настоящую «свечку», носился по лужайке так, что из-под его копыт летели комья земли вместе с аккуратно подстриженной травкой; он фыркал, похрапывал и даже пытался бодаться. Я с удивлением наблюдала за этим светопреставлением из окна дома, а я ведь представляла пони мирными, флегматичными существами.
Вскоре крошка немного подустал и остановился, не выпуская, однако, из поля зрения отца и тихо стонущую от ужаса маму, и я решила, что пора бы с ним познакомиться. Я вышла из дома и спустилась к ретивому скакуну.
– Не подходи к нему, Ирис! – крикнула мама. – Он опасен!
– Дочка, – предупредил отец, – осторожнее!
Пони смотрел на меня большими, красивыми шоколадными глазами из-под растрепанной челки и в этих глазах так и прыгали бесенята. И я поняла, что мы обязательно подружимся.
– Привет, – сказала я, подходя к нему поближе, – меня зовут Ирис, а тебя, скорее всего, будут звать Громом.
Пони чихнул и переступил с ноги на ногу. Я подошла к нему и погладила жесткую, упрямую, как и он сам, гриву. Малыш стоял смирно, продолжая меня изучать, а потом вдруг ткнулся бархатной мордочкой в мою ладонь, выпрашивая чего-нибудь вкусненького. Маленький Гром выбрал себе хозяйку, и с этого момента только мне и удавалось с ним справиться, поэтому все заботы о строптивце легли на мои плечи, и заботы эти не были мне в тягость. Я часами могла заплетать его гривку в косички, подравнивать челку, делать начес, укладывая, как заправский парикмахер, в общем, мой Гром всегда щеголял причесанным по последней моде.
– Поразительно, – говорила, бывало, мама, глядя, как я вожусь со своим закадычным плюшевым другом, – как она умудрилась так его приручить?
– Умеет найти подход к лошадям, – улыбался отец, – это редкий дар.
Я этот разговор слышала, собой погордилась и вскоре забыла, даже не подозревая, какую роль в последствии сыграют лошади в моей жизни.
* * *В Австралию родители привезли меня еще в бессознательном возрасте. Отец, преподаватель МГУ, ехал работать по контракту, да так и остался в кенгуриной стране со мной и мамой. Со временем они купили небольшой домик в спокойном зеленом пригороде Сиднея, и с самого детства два языка – русский и английский, стали для меня родными. Родители не позволяли мне забывать, откуда я родом, куда тянутся мои корни. Хоть мы и не поднимали каждое утро российский флаг на лужайке перед домом, я всегда знала и чувствовала – я русская и гордилась этим.
Отец обожал лошадей и даже мечтал иметь собственную маленькую конюшню на пару стойл. Грома он купил в частном разорившемся зооцирке, не в силах устоять перед человеческим, умудренным глубоким жизненным опытов взглядом шоколадных глаз. В зооцирке пони продемонстрировал себя с самой наилучшей стороны, проявив свою истинную сущность только оказавшись в нашем дворе. Но, невзирая на все его выкрутасы, мама с папой любили лошадку, хоть и предпочитали делать это на расстоянии.
Если к Грому решался подойти кто-нибудь кроме меня, в плюшевого конька словно бес вселялся, казалось, он увеличивается в размерах, сила его удесятеряется, а из ноздрей, того гляди, повалит дым и посыплются искры. Если к нам все еще решались придти гости, они вынуждены были стоять за забором, не имея никакой возможности войти на нашу территорию, смотрели на свирепую лошадку, роющую копытками землю и надрывали горло, вызывая меня. Я выбегала и уводила Грома, разочарованного тем, что так и не удалось кого-нибудь лягнуть или куснуть, а значит, день потерян. До его появления в нашем доме, мы думали завести собаку, но в этом больше не было необходимости – у нас был прекрасный сторожевой пони.
Глядя на Грома, отец все больше и больше склонялся к мысли, что коники у нас должны быть обязательно и даже начал строительство конюшни на три стойла. Обрадовавшись, что у Грома скоро появится компания, мы усердно помогали. Мой пони содействовал преимущественно тем, что выжидал, когда зазевавшийся рабочий окажется к нему спиной и с разбегу таранил его пониже поясницы. Рабочий отлетал в другой конец недостроенной конюшни с различными пожеланиями в адрес всех лошадей вместе взятых.
Но, мечте отца не суждено было сбыться, вскоре он заболел, и его отправили в санаторий. Мы с мамой надеялись, что там он окрепнет, но болезнь усугублялась, пришлось лечь в больницу. Все мамино время теперь было занято отцом, и мы с Громом оказались предоставлены сами себе. Конюшня осталась недостроенной и быстро заросла травой.
Надежды на то, что отец поправится, оставалось все меньше и меньше и, к тому моменту, когда я закончила школу, он умер. Как я ни готовилась к этому, известие о том, что папы больше нет, застигло врасплох. Я никак не могла представить своей жизни и жизни вообще без высокого подтянутого улыбающегося отца, который слишком любил жизнь, чтобы взять вот так и уйти из нее.
После его смерти изменилась не только мама, но и Гром. Он стал тихим и флегматичным. Мама говорила, что лошадиные годы берут свое, а я была уверена – он скучает по папе.
Долго я пыталась смириться с тишиной и пустотой, обрушившейся на наш дом, а потом собрала чемодан и поехала к огням большого города претворять в жизнь мечту о карьере актрисы. Сколько можно было видеть сны о том, как я умираю от любви в объятиях Ретта Батлера, и прямо таки уношусь ветром, или как улыбаюсь, сверкая вампирскими клыками и вершу судьбу Трансильвании на пару с Дракулой, или несусь по дикому Западу, а вокруг стаями бродят Клинты Иствуды… В общем, я села на розовое облако, поставила рядом свой чемодан и понеслась покорять радужные просторы фабрики грез. Я и не сомневалась, что стоит мне только показаться на пороге любой киностудии, как меня тут же осыплют главными ролями, я прославлюсь, и с телеконференций буду передавать приветы маме.
Вскоре выяснилось, что мое горячее желание стать звездой никого не волновало, и подобных мне оказалось подозрительно много… Но, в школу актерского мастерства я все же поступила. Существовала школа при киностудии «Синема-Парк». Так как все киностудии для меня поголовно были «Парамаунтами», я и мысли допустить не могла, что «Синема-Парк» может быть хотя бы рангом ниже.
Училась я вместе с длинноволосыми парнями с отсутствующими взглядами и целым поголовьем блондинок с кроваво-красными губами и стеклянными, длинноресничными глазами. Я с выражением читала бессмысленные тексты, добросовестно училась падать так, что бы не расколоть себе голову об пол, изображала животных, душевнобольных таксистов, фехтовала, дралась – всего не перечислись. Но, чем дальше продвигалось мое обучение, тем яснее я начинала понимать, что «Синема-Парк» не самая лучшая киностудия на свете, скажем прямо – просто дрянь. В основном гнался ширпотреб, поставленный на конвейер: дурацкие триллеры, от начала до конца залитые кровью настолько похожей на кетчуп, что только кусков болгарского перца не хватало, клонированные боевики-фэнтези, где полуголые лоснящиеся мужики спасали блондинок в коротеньких платьицах от чудовищ с усталыми резиновыми мордами, а так же комедии, над которыми могла смеяться разве что какая-нибудь малолетняя балда.
Все это было крайне грустно, но надо же хоть с чего-то начинать свою карьеру, тем более, я слишком уже успела пропитаться киношной атмосферой. Мне нравился этот мир, полностью оторванный от реальности, нравились даже эти, с позволения сказать, «грезы», коими регулярно снабжала мир «Синема-Парк».
Усердие, с которым я вгрызалась в гранит кинематографических наук, со временем вознаградилось – мне начали давать роли, вернее, рольки или даже – ролюшки. Моим первым выходом на съемочную площадку был эпизод в массовке – я играла лицо в толпе, с надеждой смотрящее на потного качка с деревянным мечом, уходившего спасать нашу деревню от целлулоидного дракона. Я страшно волновалась, казалось, все камеры нацелены именно на меня и все софиты только на меня и светят, не смотря на то, что в толпе топталось еще тридцать статистов.
Обливаясь потом я, с ужасной надеждой смотрела на качка, думая о том, надеясь, что именно этот эпизод станет решающим в моей жизни, что увидев такую потрясающую игру, меня заметят и пригласят на большую роль, быть может даже со словами.
По завершению съемок, я извелась, ожидая возможности хоть краем глаза увидать черновой, монтажный вариант. Лучше бы я этого не видела… лучше бы меня вырезали! Во-первых, я с трудом себя узнала, во-вторых, я была донельзя похожа на насмерть перепуганную овцу, которой внезапно сильно поплохело с желудком. Я готова была написать завещание и застрелиться, но, видя, что никто на меня не показывает пальцем и не смеется, постепенно успокоилась. Джек пота в этот раз мне не выпало, оставалось набраться терпения, учиться и ждать, когда же крупно повезет.
