Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Не волнуйся, как-нибудь выйдем из положения. Скажи мне лучше, что слышно о Серпьери?

— Простите, синьора графиня, но в этой суматохе я совсем забыл доложить вам. Граф будет к обеду.

— Хорошая новость, спасибо, Джованни.

— Что мне делать?

— То же, что и обычно. Накрывай стол.

Марта опустилась в кресло. Она не произнесла ни слова, сидела, уставившись в пространство, будто онемела. Арианна подошла к окну, посмотрела на пруд; лил дождь. Только кувшинкам не было никакого дела ни до погоды, ни до грохота карет по брусчатке, ни до выкриков офицеров, отдававших команды солдатам. Они спешили захватить богатую добычу, торопились опустошить ее дом.

Это ее вовсе не касается, решила она. Это происходит с какой-то другой женщиной. Той, что с возмущением жаловалась при каждой плохой вести: сколько можно! Ту женщину звали Арианна, она была молодой девушкой, дочерью крестьянина Рафаэля. А она — графиня Веноза, и подобное событие не может вывести ее из равновесия. Что, собственно, изменилось? Она называла его высочеством эрцгерцога Фердинанда, теперь будет точно так же величать Наполеона. У нее отнимают коллекцию шедевров изобразительного искусства — приобретет другие. Купит меньше, столько, сколько потребуется, чтобы не выглядел жалким их дом, построенный Джулио с такой любовью. А остальные деньги, которые заработает, использует более разумно. Съездит в Швейцарию, привезет оттуда драгоценности, акции. Приобретет незримые ценности, такие, какие никакой захватчик отнять не сможет. Попросит совета у падре Арнальдо.

Что изменилось в Милане? На первый взгляд, почти все. И почти ничего по существу. Только люди, которые пришли к власти, ведут себя вульгарнее, они более алчные, чем сверженные властители. Но если она не возмущается, то что же изменилось? Даже вот этот дождь, что стучит в стекла неторопливо и бесстрастно, точно в ноябре, напоминает, что жизнь продолжается, и ей не следует волноваться. Это всего лишь один из множества эпизодов в ее жизни.

Чужие лошади топтали только что постриженную лужайку, служанки кричали, плакали, зажимали уши, чтобы ничего не слышать. Джизелла и Фауста, ее горничные, время от времени заходили на цыпочках к Арианне, страшно бледные, прижав руки к животу, и, молча побродив по комнате, уходили. Ждали от хозяйки хоть какого-нибудь утешения. Но у нее ни для кого не находилось никаких слов. Слова тут не помогут.

Марта взялась за вышивание, старательно втыкая иголку в ткань. Очень хорошо, одним только взглядом она, дорогая Марта, сумела сказать столько для нее важного. Нужно быть сильной, надо подавать пример прислуге. Желание Марты — ее желание. Она — глава семьи, и ей важно сохранять полное спокойствие. Но она более чем спокойна, она равнодушна. И надеется, что Марта гордится ею.

Арианна отошла от окна и села перед зеркалом. Хорошо, что отправила Марко, Ассунтину и Антониетту с падре Арнальдо. Им и без того досталось немало горя — хоть нового безобразия не увидят. Она не сомневается, что при помощи священника они обретут там хоть немного покоя и отдохнут, а без них она чувствует себя свободнее и может рискнуть. И не опасается, что случится еще что-нибудь более страшное.

Арианна внимательно осмотрела свое лицо. Нет, она не изменилась. Так чего же ей беспокоиться? Она взяла расческу и, глядя на Марту, вставшую за ее спиной, принялась делать прическу.

— Дорогая, какое платье наденешь? Зеленое подойдет?

Она не ответила. Положила расческу и взяла коробочку с тенями для глаз. Неторопливо набрала лопаточкой краску и аккуратно наложила голубой тон на веки, потом темно-золотистый на брови. Эти два цвета хорошо сочетались. Ее лицо опять обрело свежесть. Достаточно было неделю поспать вдоволь и хорошо питаться, чтобы вернулись прежние краски.

Голод, трудности, ужас и физическое напряжение, которые она перенесла за три месяца на вилле «Летиция», не отразились на ее лице. Смерть, ужасная смерть Джулио и Сальваторе, их чудовищно разбухшие в воде тела, раны на голове, которые она видела впервые в жизни, не оставили ни единой морщинки. Операция на колене, которую понадобилось сделать собственному сыну, и тот человек, которого пришлось убить, и дом, сгоревший у нее, на глазах — любимая вилла «Летиция», — не искалечили ее внешности. Падре Арнальдо отпустил ей грех убийства, но сама она не могла простить себя, забыть этот широко открытый рот, хватавший воздух. Ведь она лишила солдата жизни, оборвала ее, отняла у него радость существования. А ее лицо, несмотря ни на что, осталось таким, как прежде, даже круги под глазами не появились, и кожа гладкая.

— Синьора графиня, они заканчивают погрузку скульптур, взятых на первом этаже. Сейчас поднимутся сюда.

Это вошла Джизелла. Арианна посмотрела на ее отражение в зеркале. Девушка была бледна, веки опухли. Она ужасно испугалась, и Арианна понимала ее, однако сама не испытывала никакого страха, только нежность к столь перепуганной девочке.

— А вам разве не страшно, синьора графиня? — спросила она.

— Нет, Джизелла, теперь мне уже не страшно. Да и ты не бойся. Они ничего не сделают. Унесут скульптуры, заберут картины, но нам ничего не сделают. Возвращайся к себе, дорогая, и успокой остальных. Скоро приедет граф Серпьери и составит нам компанию. Иди, помоги сервировать стол. Скажи Джованни, чтобы накрыл на двоих в соседней гостиной.

Джизелла вышла.

— Подойдет такое? — спросила Марта, показывая в зеркало платье персикового цвета с белым кантиком на рукавах.

— Нет, не это! Оно слишком идет мне. Не хочу надевать его для графа Серпьери. Это излишне. Хоть я и готова стать его любовницей, не следует столь открыто предлагать себя.

Марта нахмурилась и ушла в гардеробную за другим платьем.

Персиковое платье, подумала Арианна, она еще ни разу не надевала, и не хочется делать это впервые для графа Серпьери. Да, но тогда для кого же? Джулио больше нет. Она перебрала в памяти всех друзей мужа. Никто не достоин такой чести. Может быть, Марио? Да, для него она надела бы это платье. Она удивилась. Марио она больше никогда не увидит. Они злобно оскорбляли друг друга при последней встрече. Хуже, чем неприятели, готовые столкнуться на поле битвы. Но бойцы осыпают оскорблениями противника, чтобы распалить себя, обрести силу и мужество, отогнать мысли об отступлении и действовать безжалостно. Падре Арнальдо как-то рассказывал ей об этом. Именно так вели себя и они с Марио. А может, Марио и не был вовсе таким озлобленным, может быть, только ей одной все представляется в таких кровавых тонах.

За последние три месяца она видела столько крови. Слишком много мертвых. Сначала тело мужа; потом там, в Арсенале, трупы на вилле «Летиция» и брошенные на дорогах… Нет, хватит воспоминаний.

Она осмотрела свое лицо, желая убедиться, что не переусердствовала с красками. Опять вошла Джизелла, остановилась у балкона, всхлипывая.

— Ну, что там еще случилось? — спросила Арианна.

— Еще кареты подъехали, — сквозь слезы проговорила девушка, — они увезут у нас все, даже кровати. Что мы тогда будем делать?

— Успокойся! Зачем им кровати! Им нужны картины, что амсят тут, на втором этаже.

Арианна хотела подкрасить губы, но они дрожали. Ладно, решила она, улыбаясь, графиня Веноза не должна унижаться до чувств, какие владеют ее служанками. Она — графиня. Самое большее, что она может позволить себе, — швырнуть помаду в зеркало и вскипеть гневом против Бога, этого безжалостного тирана, заявить Ему, что их дом был лучше любого рая, пока не убили Джулио. Пока не явился Наполеон.

Внезапно оглушительный грохот потряс весь дом, как будто упала с большой высоты статуя. Даже зеркала задребезжали. Арианна положила помаду и прислушалась, глядя на мертвенно-бледную Марту, съежившуюся в кресле и зажавшую уши. Чей-то голос на чужом языке ругал кого-то во дворе, произнося слова, не предназначенные для дам.

Возле зеркала стояли два флакона с духами. Арианна взяла один из них в форме амфоры и понюхала. Нет, запах слишком резкий. Выбрала другой флакон, цилиндрический, и капнула на мочку уха, на запястье, за корсаж.