Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга
Дамы учтиво его приветствовали, Болдинский сдержанно поклонился. До того как граф вошел, он о чем-то увлеченно рассказывал хозяевам, но теперь потерял мысль, сбился и сидел молча. Дмитрий выразил свое восхищение давешним балом и заметил, что его виновница была необычайно хороша.
— Что, впрочем, естественно, — добавил он, — ведь вы, Софья Михайловна, всегда были прекрасны. И теперь, вернувшись из Парижа, я сожалею лишь о том, что столько времени провел в разлуке с вами.
— Благодарю вас, Дмитрий Григорьевич, — произнесла Софья, раскрыв веер и теперь усердно им дирижируя.
— О, Дмитрий, ты много потерял, — веско заметил Болдинский.
— Теперь я это вижу, — грустно ответил Воронцов. — Но может быть, сумею наверстать? — добавил он, устремив взгляд на Софью.
Та еще продолжала размахивать веером и не смотрела ни на него, ни на Константина. Устремив глаза долу, она о чем-то усиленно думала, что-то переживала, улыбаясь прелестной улыбкою, и хранила молчание.
— Разумеется, мы рады видеть вас, Дмитрий Григорьевич, — сказала Анна Юрьевна и тут же поправилась: — Тем более что Константин Васильевич так увлекательно рассказывал нам о поэзии. Вы знали, что он талантливый поэт?
— Поэт? — Воронцов удивленно взглянул на Болдинского. — Друг мой, ты укрывал талант от всех нас столько лет?
— Нет, право, здесь таланту никакого, — отвечал Константин, слегка смущенный, — тем более что стихи я начал писать тому полгода как.
— Но, Константин, теперь тебе не скрыться, — бравировал Дмитрий, — так прочитай же нам свое творенье.
— Ну что ж, прочту, — сказал Болдинский, гордо выпрямившись:
Я никогда не думал быть поэтом,
И никогда я не стремился наугад
Произносить слова об том, об этом,
Рифмуя строки шатко, невпопад.
Но я мечтал о том, чтоб вы узнали
О моей страсти, о моей любви,
Об том, чтоб вы предугадали,
О чем я давеча поклялся на крови.
— Неплохо, — жеманно определил Воронцов, — есть посвящение?
— Я, честно говоря… — Константин смутился и покраснел, перевел взгляд на Софью и сконфузился окончательно.
— Кому бы ни были посвящены эти строки, — дипломатично приняла участие в обсуждении Анна Юрьевна, — я уверена, что эта особа будет чрезвычайно польщена таким посланием.
— Только в том случае, если эта пылкая страсть взаимна, — безжалостно заметил Дмитрий. — Как вы думаете, Мария Михайловна?
— О, я, право, не знаю, — смутилась Мария, — пожалуй, каковы бы ни были эти чувства, ей, вероятно, было бы лестно то обстоятельство, что ей посвящают стихи.
— О, Мария Михайловна, в таком случае позвольте и мне посвятить вам стихотворение! — воскликнул Дмитрий. — У меня как раз родился один экспромт:
Мария, вы — земная суть,
Обворожительны и хороши собою.
И я мечтаю, что когда-нибудь
Вас назову своей сестрою.
Воронцов достиг желанного эффекта: Мария покраснела, Константин помрачнел, а Софья перестала обмахивать себя веером и пораженно посмотрела на новоявленного поэта. И лишь Анна Юрьевна сохранила прежнюю спокойную улыбку и произнесла:
— Дмитрий Григорьевич, а ведь и вы, оказывается, тайный поэт! Я уверена, что мои дочери с детства относились к вам как к брату и принимали вас в семье как близкого родственника.
— Поэзия, Анна Юрьевна, — удел всякого молодого повесы, — заявил Константин, — а потому нет ничего удивительного в том, что юноша двадцати лет или немного более сочиняет стихи.
— А мне всегда казалось удивительным, что молодые люди становятся поэтами, — возразила княгиня Ланевская.
— Они становятся ими, когда влюбляются, — сказал Дмитрий.
— А вы согласны с этим, Константин Васильевич? — произнесла Софья, с интересом посмотрев на Болдинского.
— О, бесспорная истина, — ответил тот.
— Так, стало быть, вы влюблены, — заключила Софья.
— Пожалуй, так, — согласился Константин, слегка смущенный.
— И вы, Дмитрий Григорьевич? — спросила Софья.
— До безумия, — бойко ответил Воронцов, ослепительно улыбаясь.
— Но вы конечно же не скажете о ней? — едко сказала Софья.
— Не вижу причин делать из этого тайну, — беззаботно ответил Дмитрий.
— Вы уже объяснились с нею? — поинтересовалась Софья.
— Готов сделать это немедленно! — воскликнул молодой граф, вставая с места.
— В таком случае вам следует сперва ее найти, — строго сказала княжна, вставая в ответ. — Прошу меня извинить, я вынуждена вас оставить.
И она легкой походкой вышла из гостиной. Мария сделала гостям реверанс и последовала за ней.
— Ах, господа, быть может, чаю? — предложила Анна Юрьевна.
— Прошу не гневаться, сударыня, я обещал увидеться с братом, — ответил Константин, — очень рад был сегодня видеть вас.
— И мы всегда вам рады, Константин Васильевич, — улыбнулась княгиня, — вы желанный гость в нашем доме.
— Покорнейше благодарю, — поклонился Болдинский, — имею честь.
И вышел. В комнате остались только Дмитрий и Анна Юрьевна.
— Как много изменилось в Петербурге, — заметил Воронцов.
— Вы правы, Дмитрий Григорьевич, — согласилась княгиня, — пока вас не было, здесь все переменилось.
— И как преобразилась ваша дочь, — сказал Дмитрий.
— Софья повзрослела, это правда, — кивнула Анна Юрьевна.
— Я хотел с вами обсудить…
— Надеюсь, не любовные дела, — улыбнулась княгиня.
— Нет-нет, — уверил ее Дмитрий, хоть именно об них и собирался говорить.
И они провели час, беседуя об общих знакомых, о городских сплетнях, о балах — словом, обо всяких глупостях; и за время их разговора ни слова более не сказано было о княжне.
Глава 8
Меж двух сердец пылающих третье разрывалось
Всегда с любовью жизнь в противоречье.
Уильям ШекспирСофья быстрыми шагами направилась в свою спальню, и, оказавшись там одна, она опустилась на кровать, закрыла лицо руками и горько заплакала.
Как, как могла она оставить, забыть свою любовь к Дмитрию? Как он обворожителен, умен! Как храбр и отважен! О почему, почему она придавала какое-то значение словам и уговорам? Как могла она подумать, что Дмитрий, Митя, за которого она всегда мечтала выйти, забыл ее в Париже, разлюбил?
Дура! Как она могла?
Вот он вернулся, страстный и влюбленный. Такой же, как и раньше. Нет! — в сто раз лучше. И он по-прежнему в нее влюблен: сомнений быть не может.
А Константин? Ведь и он в нее влюблен, это видно.
Он красивый молодой человек. Воспитан, обходителен, умен. Застенчив, робок, но прекрасный человек. Он мог бы всю жизнь свою любить ее одну, и ей одной всю жизнь он был бы верен. Но ведь она же, Софья, она его не любит! Она всегда любила одного Дмитрия.
Ах, зачем, зачем Дмитрий тогда уехал? И почему же, почему он не писал? Ну почему он хоть раз в неделю, раз в две недели не мог напомнить о себе? Быть может, он ее не вспоминал? Нет, это невозможно! Как он теперь смотрит на нее, как он глядит, как говорит о ней!
Но Константин, как был он обходителен, какое ей внимание уделял. Как часто к ней с визитом приезжал. Как постоянно он на танцы приглашал. Все слишком далеко зашло. Перед балом в день рождения он пригласил ее на вальс. Она ведь ожидала предложения. Она хотела, чтобы он просил ее руки! И она уж готова была себя ему отдать! Но вот вернулся Дмитрий, и она не решилась танцевать с ним вальс. Она хотела быть женою Константина, ведь за полгода он почти ее пленил. Неужели она его полюбила?
Вошла Мария.
— Сонечка, родная, о чем же ты так горько плачешь?
— О любви! — рыдала Софья.
— Ты его любишь?
— Его — люблю! Которого — не знаю! — в отчаянии ответила Софья.
— Ну перестань же плакать, Соня, давай поговорим, — ласково произнесла Мария.
— Нет, не с тобой я должна поговорить, — сказала Софья, резко вставая с кровати и утирая слезы. — Помоги мне переодеться.
— Куда ты собралась?
— Мне нужно в церковь. Срочно! — воскликнула Софья.
— К отцу Кириллу? — поинтересовалась Мария, вспомнив о духовнике семейства Ланевских.
— На исповедь! Скорее! — возбужденно говорила Софья. — Пойдем со мной, ты нужна мне, дорогая.
Она снова заплакала и бросилась в объятия сестры.
Отец Кирилл был человеком скромным. Когда-то в молодости приняв монашеский обет, он молился Богу в глухом монастыре. Но как-то в монастырь заехал князь Ланевский. Случилось это с двадцать лет тому назад, быть может, года двадцать два. Ланевский был раздавлен, болен и едва держался. Он месяц с небольшим провел среди монахов и подружился там с Кириллом, которому поведал все свои секреты. Общение с ним стало для князя спасением. Он вскоре выздоровел и вернулся в Петербург, где выхлопотал для отца Кирилла приход — тот там с тех пор служил обедню и исповедовал дворянский высший свет.
