Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного
Но на лице Елены не отразилось ничего.
Положив земной поклон, Вяземский поцеловал ее. Поцелуй затянулся, и она отвернулась с приметною досадой.
От Серебряного не скрылось пристальное внимание, с каким Морозов всматривался в жену и в подходившего к ней очередного гостя.
Василий Грязной облизнул губы перед тем, как поцеловать Елену, а после поцелуя хватанул еще чарку и утерся рукавом. Брякнув бубном, вышел за дверь.
Дружина Андреевич ничего не мог прочесть на лице жены.
— Подходите, гости дорогие, прошу вас! — он снова наполнил чарку.
Басманов откинул свои шелковые волосы, улыбнувшись, подошел к Елене и расцеловал ее в обе щеки, еще раз улыбнулся и чмокнул в губы.
Морозов снова наполнил чарку, и Серебряный двинулся к Елене.
Муж не спускал с нее глаз.
Под тяжелым взглядом Морозова Серебряный поцеловал Елену.
Когда губы их соприкоснулись, она задрожала и ноги под нею подкосились.
— Я нездорова… — пролепетала она. — Отпусти меня, Дружина Андреич… Ноги не держат меня.
Морозов подхватил Елену.
— Эх! — сказал он. — Вот женское-то здоровье! Для нее в новинку обряд, так ноги и не держат! Да ничего, пройдет. Эка невидаль!
Поддерживая Елену, Морозов повел ее в светлицу.
— Прошу вас, государи, — обернулся он. — Обождите меня здесь.
В сгустившейся темноте опричники окружали дом со всех сторон.
Кто-то присвистнул по-особенному. Ему тут же ответили. В доме брякнул бубен Грязного. Приблизясь к Басманову, Вяземский сказал ему на ухо:
— Ну? За дело?
— Тише! — моргнул тот, кивнув на Серебряного. — Если этот услышит, будет большой шум.
— Тогда он у меня первый получит! — Вяземский схватился за нож.
Они посмотрели на Серебряного.
Тот думал о своем, не обращая на них внимания. В светелке Елены Морозов вынул из-под опашня длинную пистолю.
— Зачем ты не сказала мне, что любишь его?
— Господи!.. Дружина Андреич, пожалей меня! — умоляла Елена. — Будь милостив!
— Вы что ж, думали, я дам себя одурачить? — он грозно повернулся к жене, в глазах его была холодная решительность, — Ужели этот молокосос думал, что ему сойдет с рук? Что я не сумею наказать его?
— Ты что?… Дружина Андреич? — Елена с ужасом взглянула на мужа, на пистолет, закрыла лицо руками.
Морозов усмехнулся.
— Не дрожи. Тебя я не убью. Возьми свечу, иди за мной. — Он взвел курок и подошел к двери. Елена не двигалась. — Свети мне! — прошептал Морозов.
В эту минуту со двора донесся громкий шум. Ночь взорвалась хриплым лаем сторожевых псов, криками, руганью. Пронзительно заржал конь.
Морозов замер. Елена упала на колени.
— Меня, меня убей! — просияла она в отчаянии. — Я одна виновата, убей меня! Я не хочу, я не могу пережить его! Раньше меня убей! Я обманула тебя!
Морозов со страхом смотрел на свою жену. В этот миг снизу раздался крик:
— Измена!.. Предательство! Остерегись, Дружина Андреич!
То был голос Серебряного. Узнав его, Елена бросилась к двери.
Морозов оттолкнул жену, задвинул запор и укрепил дверь на железный крюк.
На лестнице послышался стук сабель. Шум во дворе усиливался.
Сторожевые псы, сорвавшиеся с цепи, ринулись было на опричников.
И тут же темными комами мяса покатились по двору, оставляя за собой кровавый след.
Повсюду метались тени людей.
Раздвигая столпившихся на крыльце, опричники тащили бревно.
— Отворяй!! — орали они, вышибая припертую дверь, — не то всех передушим!
— Запалю-у-у-у! — размахивая горящей головней, истошно вопил Хомяк. С ревом, все разметая, толпа ворвалась в ночное тепло дома.
На лестнице, ведущей наверх в светлицу, дрались на саблях два князя — Серебряный и Вяземский. Дрались не на жизнь, а на смерть. Несколько ударов нанес Серебряный Вяземскому. Кровь алыми лепестками выступила на белом кафтане.
Борьба, проклятия, громкие крики и падения заполнили лестничный пролет. Шла яростная драка.
На помощь Вяземскому спешило все больше его людей. Тонкая и крепкая веревка с петлей на конце захлестнула Серебряного и сбросила его со ступеней, открыв Вяземскому дуть.
Дверь светлицы затрещала от ударов. И одновременно дом осветился пламенем пожара.
— Боярин! — кричал Вяземский. — Отопри, не то весь дом раскидаю по бревнам!
— Не верю, князь! — отвечал Морозов. — Еще не видано на Руси, чтобы гость бесчестил хозяина! Вспомни, кто ты, Афанасий Иванович!
— Опричник я! Была у меня честь, да вся вышла!.. Отопри! — повторил князь, напирая на дверь, — Всю Москву пущу на дым, а Елену добуду! Не тебе, старику, ей владеть!
Дверь с треском повалилась, и Вяземский явился на пороге, озаренный пожаром, с переломанной саблей в руке. Белая атласная одежда его была истерзана, по ней струилась кровь.
— Отдай добром! — заревел он.
Морозов выстрелил в Вяземского почти в упор, но рука изменила ему. Пуля ударилась в косяк.
Князь бросился на Морозова. От удара рукоятью сабли Морозов упал навзничь почти рядом с Еленой, лежавшей без сознания на полу.
Вяземский наклонился к ней, подхватил на руки и понес вниз по лестнице, метя ступени ее распущенной косой.
У ворот дожидались кони. Сидя в седлах, Грязной и Басманов молча глядели, как пламя обхватило дом Морозова. Оттуда несся разноголосый вой и треск. Опричники, озверев, разносили все в щепы.
Они увидели, как Вяземский поднял Елену на коня, как сам, цепляясь за гриву, влез в седло.
Басманов заерзал в седле, указал на них Грязному.
Раненый Вяземский поскакал со двора вместе с полумертвой боярыней. Голова его моталась из стороны в сторону.
— Куда он? — спросил Басманов Грязного.
— В свою рязанскую вотчину. Куда ж еще!
— Не доедет… Что ж, пора и нам, а?
— Выпить бы. Осьмой день пью. Помру, если не приму.
Кто-то подхватил сенную девку Пашу под мышки, поволок в сад. Двое, суетливо, мешая друг другу, кинулись ему помогать.
Тем временем Михеич, поддерживая Морозова, провел его через калитку к берегу Москвы-реки. Морозов молчал, потерянно водя головой, едва справляясь с собою. Дойдя до воды, Михеич стал валиться под тяжестью боярина.
Тогда тот, собрав последние силы, сам влез в смоляную лодку, а Михеич оттолкнул ее от берега.
На воде растопленным золотом играли огненные отсветы пожара.
Во дворе сваливали в кучу награбленную утварь, одежду. Хомяк, упиваясь видом всепожирающего огня, потирал руки.
— Ай, весело!.. Вот пир так пир!
Слуга Морозова лежал с пробитой головой. Над ним наклонился молоденький опричник, глядел на черную лужу вокруг лица.
— Ты что ль убил? — Хомяк тряхнул его за ворот.
— Не, тесак омочил только, — отозвался опричник и тупо посмотрел на Хомяка. — Еще дышит! Вишь, пузыри пускает.
— Бить надо до смерти! — сказал Хомяк. — Боярин-то его где?
— Убег, — пролепетал опричник. — Увезли по реке. Догнать?
— Черт с ним! Не до него теперь!
— Где князь?… Князь где? — подбежал к Хомяку стремянный Вяземского.
— А пес его знает, где твой князь! — ответил тот, оглядываясь.
Опричники делили добычу. Хомяк двинулся к ним.
— Где князь?! — догнав его, снова завопил стремянный. Хомяк хрястнул его между глаз.
— Раззява! Харю б тебе своротить! На конь! Скачи за ним!
Стремянный заверещал и бросился через двор к Басманову и Грязному.
— Хомяк! — прибежал другой опричник, — Что велишь делать с Серебряным?
— Веди сюда!
Серебряного привели связанным, с огромным синяком под глазом.
Хомяк усмехнулся.
— Я говорил, что нельзя тебе верить! Уж я бы вас всех князей да бояр… — он зло сплюнул.
Серебряный незаметно распутывал узы на руках. Хомяк отставил ногу, стал спрашивать с настойчивостью пьяного:
— Говори, как на исповеди. С кем задумал измену? С кем хотел пойти на царя? Кому душу продал?
И тут, в полутьме, нежданно-негаданно Хомяк получил страшный удар в глаз и тотчас еще удар ногою под низ живота. Хомяк завопил, упал. Согнувшись, покатился по земле.
Серебряный бешено рвался из рук опричников, которые сзади накинулись на него, пригнули, повалили на землю, надели на руки цепь.
— Крестом клянусь, попомнишь ты у меня! — хрипел Серебряный..
— Порешить? — спросил молодой опричник у скорченного Хомяка.
— Ни-ни!.. Не трогать, — со стоном ответил тот. — Мы его милость к слободе отвезем, с почетом! Вы все видели, как он князя Афанасья Иваныча саблей рубил?
— Видели, видели!
— А как наших крошил?
— Видели! Он пятерых завалил!
— А будете в том крест целовать перед государем?
— Будем, будем!
Хомяк подошел вплотную к князю и, затягивая цепь на руках, прошептал:
— Припомню я тебе твои плети!
Серебряный плюнул ему в лицо. Хомяк криво улыбнулся, утер рожу рукавом.
