Елена Съянова - Гнездо орла
И она вошла… поправ все приличия и даже простой расчет: усталость и апатия рейхсляйтера были слишком заметны. Она несколько минут ничего не говорила, просто сидела перед ним — вся в бирюзовом, бирюзовыми же глазами бесстыдно глядя то в его глаза, то на губы и забавляя Роберта наивной решимостью.
— Вы устали… Я велю принести обед сюда, — наконец произнесла она, так же легко и грациозно поднявшись.
— Благодарю, — кивнул он.
Он обедал уже в постели и, кажется, так и уснул с вилкой в руке, смутно помня лишь бирюзовые блики в хрустальном бокале белого вина.
Тем временем Гиммлер выполнил свое намерение и поздним вечером отправился на экскурсию по замку. К его удовольствию, желающих сопровождать его не нашлось.
Генрих сильно изменился за эти годы. Однако трансформации в нем шли так непрерывно, что даже близкие ему люди еще не понимали того, что в конце тридцать седьмого года рядом с ними жил и действовал уже во многом другой человек. Но одно оставалось прежним, лишь усиливаясь со временем: склонность к мистике и пристрастие к таинственным ритуалам, уводящим душу и тело в воскрешаемый, восстающий из праха мир могучего и цельного средневековья. В нем одном, а не в суетном и пошлом двадцатом веке желала бы обитать душа Хайни; в нем черпал он силы для действий, простых и страшных, как удар в спину кухонного ножа.
Гиммлер был фантазер и тоже сочинитель, о чем мало кто тогда ведал. Он так выстраивал свои бастионы, что оказывался неуязвим для самых свирепых и хитроумных атак, ибо враги его часто своими мечами рубили и крошили пустоту. Он как средневековый чародей умел выскользнуть змеею или обратиться в прах под пятой властелина, чтоб после вырасти скалой, о которую затупятся и переломятся самые закаленные мечи. Он жил в этой системе образов, будивших фантазию, насыщавших воображение, в отличие от приземленных коллег, глядевших на сложные ритуалы СС, как на причуды рейхсфюрера, не более. Понимал его, пожалуй, один Гесс, но он в последнее время больше увлекался астрологией и прорицателями, которых расплодил, как воробьев, и всячески защищал от партийных бюрократов. Способны были понять его еще Геббельс и Лей, однако первый чересчур много болтал, а второй был мазохист и совершенно непредсказуем. Когда год назад Гиммлер предложил высшим чинам СС изобразить свои генеалогические древа с гербами для огромного панно, которым желал украсить одну из стен в своей берлинской штаб-квартире, Лей и Геринг, не будучи даже чинами СС, высмеяли идею (как будто кто-то спрашивал их мнения!). Геринг при этом всем демонстрировал свой древний герб, а Лей изобразил какую-то рогатую башку над скрещенными кухонными ножами, как символ исконной профессии своих предков — скотоводства.
Гиммлер и сам не был лишен чувства юмора и в душе очень забавлялся, в частности, над яростными изысканиями рейхсляйтера Бормана в области собственной генеалогии, однако случалось ему и действительно страдать от цинизма коллег.
С годами он все больше отдалялся от ближайшего окружения фюрера и создал собственный круг, где царил дух абсолютного слепого подчинения, безоговорочного согласия со всем, что исходило от него лично, — будь то приказ или частное мнение в любой из областей человеческого существования.
Гитлер же к романтическим «причудам» Гиммлера относился с насмешкой, однако (как и случае с Леем) в «епархию» рейхсфюрера не вторгался.
…Этой ночью, прохаживаясь по галереям замка Шуленбургов, Гиммлер наслаждался самою атмосферой, царящей под его сводами: запахом сырого камня, дуновениями каких-то ветров, загадочными звуками, точно вырывающимися порою из-под каменных плит… Если, бы вышло сейчас ему навстречу привидение, Генрих, пожалуй, озаботился бы лишь тем, как бы его не напугать.
Он запретил охране следовать за собою. Он был один и ощущал себя медиумом, призванным соединить ушедший мир былого величия с рождающимся миром будущего величия СС.
Лей не вернулся в Бергхоф, как обещал, двадцать первого, и это было так непохоже на него, что Маргарита попросила адъютанта Гитлера Фридриха Видемана выяснить, не произошло ли еще чего-то неожиданного. Видеман тут же навел справки и сообщил ей, что никаких неожиданностей больше не было, просто рейхсляйтер принял приглашение графини Шуленбург и, по-видимому, отдыхает.
Двадцать третьего в Бергхофе готовилось маленькое торжество, о котором пока знали лишь единицы, — день рождения Юнити. На самом деле родилась она в другой день, но… «подобного случая может еще долго не представиться», — объяснила она Грете и секретарше Гесса Хильде Фат (которой доверяла), — а потому… дамы — Эльза, Маргарита, Ева Браун и ее младшая сестра Гретль, а также приехавшая к мужу Магда Геббельс и Хильда Фат — принялись за устройство праздника, из мужчин посвятив в свои планы только Гесса и Альберта Бормана, младшего брата Мартина.
Просто поразительно, до чего не любили в Бергхофе (как, впрочем, и повсюду) старшего брата и как симпатичен казался многим младший! Дамам он тоже нравился скромностью, хорошими манерами, а главное — отсутствием основных качеств, присущих Мартину: угодничества перед фюрером и грубости с персоналом и всеми, кого ставил ниже себя.
Мартин и с братом обращался отвратительно, по-особому его унижая, например, подзывал его к себе свистом, как собаку. Альберт, высокий, с приятным открытым лицом, всегда приветливый и сдержанный, в душе очень страдал от грубости брата, но виду не показывал, стараясь хоть как-то отшутиться, особенно перед дамами. Он даже заступался за Мартина, объясняя, что тот просто постоянно переутомляется и потому часто несдержан.
Сегодня, учуяв дамский заговор, старший Борман спросил о нем младшего, на что тот честно ответил, что обещал пока секрета не раскрывать, потому что… Мартин, не дослушав, топнул ногой и заорал, чтоб он убирался из Бергхофа к …ной матери, и немедленно! Вон! Это был приказ. И последняя капля, переполнившая чашу терпения Маргариты. Именно ей выпало пригласить Адольфа на «маленькое домашнее торжество» и, сделав это, она прямо пожаловалась на поведение Бормана.
— Что-то подобное я предполагал, — кивнул Гитлер. — Но я не могу за всем уследить. Хорошо, что ты мне сказала. Видеман переходит на дипломатическую работу, и я возьму Альберта вместо него. А пока постараюсь почаще давать ему личные поручения. Я, конечно, мог бы сейчас вызвать Бормана и как следует его отчитать, но, повторяю, я не могу все держать под своим контролем, а ты не всегда сможешь быть так внимательна. — Он улыбнулся. — Но если хочешь, я все же намылю Борману голову. Нет? Ну, как хочешь. Значит, все собираются в восемь часов?
— Да, в восемь, — кивнула Маргарита. — Юнити просила как можно меньше официоза. И никаких проблем с подарками — только цветы.
— У вас, женщин, странная манера ставить нас на рога, — пожал плечами Гитлер. — Никаких проблем! Да я теперь голову сломаю! Почему было не предупредить хотя бы за день-два?!
Сразу после визита к фюреру Маргариты, о котором Борман, естественно, узнал, его брат был вызван к Гитлеру, и тот дал ему какое-то поручение, что, само собой разумеется, задерживало его в Бергхофе. Мартин сделал соответствующий вывод. Он довольно точно просчитал и поведение Маргариты, и реакцию фюрера. И длинный список особых личных врагов рейхсляйтера пополнился еще одним именем.
Около пяти Маргарита зашла к Юнити, чтобы сообщить ей о реакции Гитлера на неожиданное приглашение. К торжеству все было готово, гости оповещены. Оставалось последнее — туалет Юнити, ее прическа и духи.
В этом отношении Митфорд доверяла Хильде и Магде Геббельс, которая втайне желала этого брака Адольфа, поскольку очень уж досаждала ей Эмма Геринг, мнившая себя «первой леди», хотя эта роль по праву принадлежала Эльзе Гесс или ей самой, «первой матери и хозяйке», по выражению самого Гитлера.
Прическа и духи были, наконец, выбраны. Что же касалось платья и драгоценностей, то в этом вопросе Юнити желала бы положиться на вкус единственного мужчины, обладавшего, по ее мнению, абсолютным чутьем на такого рода ситуации (а «ситуацию» Юнити решила сегодня довести до постели и решительного объяснения), а именно — Роберта Лея, которого ждали в Бергхофе с часу на час.
Лей днем звонил Маргарите, объяснив причину задержки тем, что проспал сутки, и она попросила его поторопиться, сказав о дне рождения Митфорд.
— Какой еще день рождения у нее в ноябре?! Что вы там за комедию ломаете? — начал он таким тоном, что она даже отвечать не стала.
— Лучше бы тебе на него не рассчитывать, — заметила она подруге, когда та заговорила о платье.
— Но мне нужно знать его мнение, — отвечала Юнити. — Я заметила кое-что. Адольфу всегда нравятся те же женщины, драгоценности, цветы и всякое такое. Я подозреваю, что Адольф в этих вещах интуитивно полагается на вкус Роберта. Понимаешь?
