Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
— Давай соберём подкрепление во Фракии. Там мы найдём поддержку, припасы и пищу. Слушай меня, Мардоний. Давай, если возможно, завершим эту войну без нового сражения. Внутренности жертвенных животных по-прежнему остаются неблагоприятными для нас. Не будем же более гневить богов. Они против нас. Пошлём золото грекам — в монетах и слитках, — серебро тоже и все многочисленные питейные сосуды из драгоценных металлов, которые оставил нам царь. Пошлём все эти сокровища грекам! Тем из них, кто сейчас у власти.
Фиванские полководцы одобряют совет Артабаза. Их совет — осторожность. Боги не расположены к персам.
— Боги! — восклицает Мардоний, поднимаясь в полный рост. В безумии, в каком-то экстазе он кричит: — Чьи боги? Греческие, которым мы совершали жертвоприношения?
— Наши боги, — коротко отвечает Артабаз.
— Я принесу новые жертвы, — говорит Мардоний, и полководцы в ужасе смотрят на него. — Чтя персидский закон, я буду биться по персидскому праву. Слишком долго доверялся я прорицателям, родившимся под вражескими небесами. Более я не верю им. Наши боги помогут нам, и армия моя сильна.
Никто не противоречит ему. Он — верховный военачальник. Он всегда хотел этой войны и сейчас, наперекор всем и всему, по-прежнему жаждет битвы.
Тяжело дыша, Мардоний стоит перед персидскими вельможами — драматическая фигура, персонаж грядущих трагедий. Оглядев присутствующих, он произносит вызывающим тоном:
— Знает ли кто-нибудь среди вас об оракуле, предрекающем мне гибель в Элладе?
Все молчат.
Мардоний кричит:
— Раз вы не знаете или не смеете открыть рот, я сам скажу вам правду! Оракул предсказал нам поражение в том случае, если мы ограбим храм в Дельфах. Боги не позволили нам осквернить дельфийское святилище, устроив землетрясение. И мы более не пойдём в Дельфы. Мы уважаем волю богов и будем благодарны им за помощь. Мы разобьём греков.
Он отпускает всех. Мрачные полководцы выходят из шатра.
— Есть одно предсказание, сделанное Бакидом! — говорит снаружи шатра один из фиванцев.
— И что же оно гласит? — спрашивает Артабаз.
Фиванец оглядывается. Все готовы выслушать его. И он шепчет:
…У Фермодонтова тока, на злачных лугах Асопийских
Эллинов рать и вопли мужей, чужеземным наречьем гласящих…
Много погибнет тогда (даже сверх веления Рока)
Луки несущих мидян в смертный час, нареченный
Судьбою.
— Подобных пророчеств множество, — говорит один из фессалийцев.
Соотечественники его начинают шептаться. Артабаз отворачивается. Он ничего более не хочет слышать. Судьба известна ему без всяких пророчеств.
Глава 52
Опустилась ночь. Тёмный беззвёздный покой лёг на равнину, на горы, на реку, на оба берега — ближайший, персидский, и дальний, греческий. Стражи находились на своих постах. Кроме них, все уснули. Тайна дня грядущего сокрылась во сне, безмолвии и мраке, наступило мгновение, полное странной безмятежности, одно из тех, что так часто предшествуют грозам судьбы, и дозорные — едва ли не в страхе перед наступившей тишиной — были начеку.
Греческий отряд заметил одинокого всадника, неторопливо ехавшего от персидского лагеря к греческому. На оклик часового всадник ответил, что хотел бы поговорить с полководцем афинян. Голос неизвестного был властным, и двое из дозорных отправились к старшим по команде известить о прибытии перса.
Окутанные ночной тьмой полководцы вышли на самый край боевого порядка. Укрытый чёрной мантией всадник даже не пошевелился.
— Чего ты хочешь? — спросили его.
Подъехав на два шага, он произнёс:
— Афиняне, я прибыл к вам, чтобы открыть тайну. Молю вас всех: ознакомьте с нею Павсания, если его нет здесь. Во тьме я не вижу, так это или нет. Я — грек. И род мой восходит к самой заре Эллады. Я не хочу, чтобы моя родина склонилась под персидским ярмом. И посему сообщаю вам, что внутренности жертвенных животных остаются неблагоприятными для Мардония. В противном случае битва состоялась бы давно. Тем не менее Мардоний решился на сражение.
— Когда?
— Завтра утром. Он боится того, что ваше войско постоянно растёт. Приготовьтесь. Если не страшитесь сражения, не уходите с места. У Мардония припасов осталось всего на два дня.
— Почему ты предаёшь тех, за кого сражаешься?
Всадник не ответил и продолжил:
— Когда эта война завершится, тогда будьте справедливы к тому, кто из любви к Элладе пошёл на всё, чтобы известить вас о планах Мардония.
— Кто ты?
— Разве вам не знаком мой голос? Я Александр, сын Аминты. Александр, царь Македонии, бывший с посольством у вас в Афинах.
Всадник неторопливо повернул коня. Тёмный силуэт растворился в ночи — мрачный и скорбный, воплощение неуверенности.
Полководцы подняли Павсания. Тот сказал:
— Афиняне! Вы находитесь напротив беотийцев. Лучше будет, если вы станете против персов, ибо с их манерой сражаться вы уже познакомились при Марафоне. Мы, спартанцы, с главными врагами отчизны ещё не сражались, однако боевые обычаи изменников-беотийцев и фессалийцев нам прекрасно известны. Давайте поменяемся местами. Вы уходите направо, а мы налево!
— Мы пришли к тебе с этим же самым предложением, — сказали полководцы афинян.
В тот день афиняне и спартанцы поменялись местами. Беотийцы донесли об этом Мардонию, и полководец немедленно приказал персам стать на место беотийцев, чтобы против спартанцев вновь оказались мидяне. Проведав об этом, Павсаний сразу же приказал афинянам переменить позиции.
На равнину выехал персидский глашатай. Он прикрывал рукою глаза от восходящего солнца.
Перс с насмешкой выкрикнул:
— Лакедемоняне! Вас называют самыми отважными среди всех греков… Вы хвастаете, что ни разу ещё не бежали с поля боя и даже не отступили… Убейте же нас или умрите сами там, где стоите!
С пренебрежительным смехом он добавил:
— Впрочем, всё это враки. Вы уже бежите от нашего меча. Вы предоставляете афинянам честь сразиться с нами. Вместо себя вы выпускаете против нас наших рабов, людей вашей собственной крови, чтобы сохранить в целости свои шкуры. Мы-то думали, что вы пришлёте к нам вестника, чтобы вызвать на бой персидское воинство. А вы трясётесь от страха и за одно утро уже успели целых два раза поменяться местами. Поэтому мы сами бросаем вам вызов. Почему бы нам не сразиться — при равном числе с обеих сторон, — ведь вы самые отважные — ха-ха-ха! — среди греков, а мы в ваших глазах всего лишь трусливые варвары? Пусть исход битвы решится в сражении наших ратей. А потом союзники, если потребуется, продолжат его. Но, на мой взгляд, хватит и того, если вы, спартанцы, и мы, персы, между собой выясним, кого считать победителем.
Надменный вестник стал дожидаться ответа. Он был из тех, кто ничего не видел и не ощущал. Судьба Персии безмолвствовала, молчали и греки. Перс пожал плечами, пренебрежительно свистнул и рысью отъехал назад, к своим, время от времени оглядываясь, чтобы не получить в спину случайную стрелу.
Он донёс Мардонию, что спартанцы боятся сражения, что эти трусы и не подумали дать ответ.
Мардоний пришёл в праздничное расположение духа. Ему хотелось обнять глашатая, безукоризненного, великолепного героя. И он приказал своим всадникам выехать на равнину и раздразнить греков ещё большими оскорблениями. Скоро вся равнина между Асопом и горой Киферон наполнилась всадниками — Бессмертными царя персов. Искрились доспехи, сияло оружие. Они бросали копья, извлекали луки, пускали стрелы отточенными, полными силы движениями. И эти конные лучники, с ног до головы осыпанные золотом, блистающие шлемами и щитами, сидящие на дивных чёрных конях, затмили блёклую равнину великолепием. И стрелы их, вздымавшиеся к небу целыми тучами, не знали промаха — так бахвалились сами стрелки.
Глава 53
Греки не могут ничего противопоставить персидской коннице. Всадники мидян возникают то здесь, то там. Персы как будто бы участвуют в каком-то потешном сражении с греками, однако стрелы их пронзают многих. День выпал жаркий, и персы не позволяют грекам приблизиться к ручью Гаргафии, у которого греческое войско последние дни утоляло жажду. Греки страдают от голода и жажды на раскалённой равнине.
Павсаний держит совет с полководцами: быть может, лучше занять остров, находящийся поближе к Платеям и лежащий между двумя рукавами реки. Ночью можно будет перейти туда, говорит Павсаний, пусть только ради того, чтобы избежать таким образом наскоков персидской конницы. Но вдруг греки ощущают, что в горячем воздухе присутствует некая неопределённость, плывущая вдоль холмов, над равниной, властвующая и над их собственными душами. И они видят это.
Решив ночью перебраться на остров, греки тем не менее терпят весь день насмешки персидской конницы. И против собственной воли восхищаются этими великолепными всадниками. Однако ночью им удаётся перебраться на окружённый водой остров и стать там не столь уж далеко от Герайона, храма Геры, что в Платеях.
