Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести
Ну, а Приказ 227. — Вадим понизил голос. — Его всем читали. Палаческий приказ! У нас расстреляли отличного комбата Ковалёва. Отказался послать своих бойцов в лобовую атаку без артподготовки и без всякой поддержки. У смершевца был давний зуб на майора, вот и отомстил.
Думаю, испугался Верховный. На каждом фронте — штрафбаты для провинившихся командиров. В армиях — штрафные роты для бойцов и сержантов. Да ещё и заградотряды! Это не от силы, а от отчаяния. И зря! Не тот уже фриц! Да и мы не те, что год назад. Погоди, грянут морозы покрепче, и мы ударим! Да так, что от фрицев пух и перья полетят. Скоро грянет наше наступление под Сталинградом9!
— У нас с тобой и родословная схожа, — улыбнулся Яков, меняя тему. — Оба из духовного сословия. Кто-то из твоих предков был попом, а из моих — раввином.
—По фамилии определил?
— Конечно. Вознесенский, Рождественский, Сергиевский — поповские фамилии.
—Они верили в Бога, мы — в коммунизм.
Вадим был старше Якова на два года, но многое совпадало. Отец Вадима в Гражданскую был комиссаром дивизии в корпусе Уборевича. Умер от туберкулёза в двадцать девятом. Гриша Циперович, брат Яшиной мамы, воевал комиссаром полка во Второй конной армии. Погиб под Перекопом.
Оба они были готовы отдать жизнь за власть Советов. Обоих мучило разительное несоответствие прекрасных принципов коммунизма, в которые они верили всей душой, с тем, что видели своими глазами.
Стемнело. В палате притушили свет. А друзья всё никак не могли наговориться.
— Говорят, вернут царские погоны! — заметил Яша. Все соседи уже спали, можно было не бояться, но он всё равно говорил шёпотом. — Мы всё дальше уходим от заветов революции!
—Термидор начался не вчера, — кивнул Вадим. — Ещё в двадцать восьмом, когда придушили последнюю оппозицию, и усатый взял власть.
—И я так думаю, — признался Яков. — Какую страшную цену мы платим за командармов, расстрелянных в тридцать восьмом!
—Несомненно. И всё же, мы единственная в мире страна диктатуры пролетариата. Я уверен, после войны ленинские принципы неизбежно восстановят.
—Спать, полуночники! — шикнула заглянувшая медсестра.
Друзья замолчали. Вадим протянул Яше свой планшет:
— Завтра операция. Возьми. Если что, прочтёшь стихи, вспомнишь меня.
— Да ты с ума сошёл! — возмутился Яков. — Тут такие хирурги!
—Вернусь, отдашь обратно. — ответил Вадим. — Давай спать.
Утром Сергиевского увезли в операционную. Всё шло по плану. Удачно вынули осколок, не задев сердца. Начали зашивать рану. Оторвавшийся тромб оборвал жизнь Вадима.
***Ноябрь только начался, но в ледяном трамвае было жутко холодно.
Под казённой шинелью у Тани две тёплых кофточки, но она всё равно мёрзла.
У операционных сестёр график не такой, как у палатных. Лидия Петровна будет ассистировать на срочных операциях. Может, и до завтрашнего вечера не придёт. Днём прибыл эшелон тяжелораненых.
А у Тани выходной. Один выходной за две недели! Столько дел надо провернуть! Как бы успеть сделать хоть самые неотложные. Скоро седьмое ноября. Праздник. Надо бы устроить генеральную уборку. Но на это, точно, ни времени, ни сил не хватит.
В комнате на стёклах толстый слой наледи: жилые дома не отапливали. Для буржуйки дров не осталось. Не беда! Можно принести с кухни примус.
Не раздеваясь, только сняв варежки, Таня налила бак холодной воды и поставила на примус. Самая главная и самая трудная работа — стирка!
В противогазной сумке давно нет противогаза, зато она так удобна для всего остального. Нынче там лежал кусок хозяйственного мыла: вчера выпросила у сестры-хозяйки. Полкуска Таня натёрла на крупной тёрке и забросила бурые червячки в бельевой бак. Второй половиной нужно намылить бельё. Первым делом — халаты.
На заводе сотрудникам до войны раз в год выдавали по белому халату. Тётя Лида носила очень аккуратно. Вот и появился запас. А без этого совсем бы худо.
Таня упорно тёрла и тёрла халаты.
«Как мёрзнут руки в ледяной воде! Не дай Бог, останется пятнышко. Тётя Лида ругать не станет, лишь посмотрит с укоризной. Нет уж! Делать надо так, как следует!»
В стирку пошли три наволочки, своё и тётино бельишко, старая простыня.
«Не забыть поставить пару заплаток, пока не начала расползаться», — подумала Таня. Наконец, всё загружено в бак. Пусть стоит до утра, отмокает. Теперь можно и чайник поставить на примус.
Тане было лень заваривать сухую смесь листьев земляники и мяты, привезённую из Белоомута. Девушку вполне устроил чай «белая роза».
Так вкусно пить из нарядной чашки крутой кипяток и макать в блюдечко с рыбьим жиром кусочки подсоленного черного хлеба! Сё- страм в госпитале каждый месяц давали бутылочку рыбьего жира.
Наконец, можно поспать! Таня сняла только юбку и кофту, надела ещё пару тёплых толстых носков и нырнула в холодную постель, под три одеяла. «Надышать, согреться».
Будильник поднял в полшестого. В шесть открывалась булочная
— опоздаешь, и белого уже не достанется. Одевшись как можно теплее, Таня влезла в старые тёти Лидины валенки, подумав: «Пора их отнести в ремонт Капитонычу, пока подмётки держатся», — и поспешила в магазин.
Очередь уже стояла. С неба сыпало, и на платках и шапках лежал толстый слой снега. Люди терпеливо ждали, зажав в кулаке самое ценное — хлебные карточки. Бывает, не дай бог, голодные подростки старались выдернуть карточку и убежать.
В шесть ожил чёрный рупор на столбе. Зазвучал гимн. Толсторожая продавщица запустила первую партию. Сегодня очередь не слишком велика, и с третьей партией Таня зашла в тёплый магазин.
В госпитале кормили вполне терпимо. Таня с тётей Лидой всю неделю экономили, чтобы набрать на целую буханку. Богатство! Уложив хлеб в противогазную сумку, Таня перешла в отдел бакалеи. Очередь небольшая, и Таня отоварила по продуктовым карточкам на ноябрь сахар-песок и перловку. Вот ведь удача! Растянуть бы это хоть на полмесяца.
Дома девушка с наслаждением выпила сладкий чай с ломтем ароматного хлеба, но рассиживаться некогда — снова за стирку. Сперва Таня добавила в бак две столовые ложки силикатного канцелярского клея (этот секрет знали все: халаты и простыни будут куда чище), потом поставила бак на примус: бельё нужно кипятить не меньше двух часов.
Попросив соседок присмотреть за бельём, Таня побежала на рынок.
Трамвай довёз до Зацепы. Вокруг рынка на полверсты толпа: крик, ругань, торговля, матерщина. Тане не до того. В дальнем углу стояли бабы из Подмосковья. Таня удачно обменяла у них буханку хлеба на картошку и овощи — на неделю хватит.
Дома — снова на кухню. Бельё кипело — всё в порядке, можно подумать об обеде.
«Сварить несколько картошек в мундире? Нельзя. Слишком большая роскошь. Значит, опять постный супчик с перловкой. Все нужные овощи есть. Но масло кончилось! В бутылке ни капли. Что делать? —подумала Таня. — Без жиров совсем не вкусно. Не беда! Сварю-ка я в супе пробку. Вон она, какая жирная!».
Пообедав, девушка вывалила бельё в жестяное корыто. Добавила холодной воды. Самая работа — отстирать дочиста на ребристой доске. В буфете на полке стоит в стеклянной банке ещё довоенный запас крахмала. Уже давно соседи не оставляли на коммунальной кухне ничего съедобного.
Отполоскав халаты, Таня накрахмалила их и понесла таз с бельём на чердак. На морозе бельё сохнет быстро, утром останется его только отгладить. В госпиталь надо было прибыть к восьми вечера, успеть на смену до комендантского часа.
***После смерти капитана Сергиевского прошла неделя. Перед отбоем Таня, как обычно, обходила свои палаты. На одеяле у лейтенанта Рабиновича заметила знакомый переплёт:
— Пастернак! «Сестра моя жизнь».
Татьяна хорошо знала своих раненых. Но на этого вихрастого, носатого паренька раньше совершенно не обращала внимания. Немудрено! В её палатах больше шести десятков таких.
Девушка невольно остановилась. Рука сама потянулась к книге.
