Томас Фланаган - Год французов
— Джон — глупый мальчишка, — мягко сказал он. — Ты-то это понимаешь? И Джордж его предупреждал, и я. А теперь, того и гляди, жизнью за свое безрассудство поплатится. И тебе нужно приготовиться к худшему. Знаю, это трудно. Знаю, ты любила его.
А что знал отец о том, как цепенеет от истомы ее тело в пылких объятиях Джона, как сладостно прикосновение его губ, как желанно ощущение его плоти через шерстяную ткань одежды. Отец знал лишь слово ЛЮБОВЬ. Люди в супружестве как-то устраиваются.
— А как вы с мамой впервые встретились? — спросила она.
— На балу. — Старику вопрос был и удивителен, и приятен. — В Роскоммоне, в доме О’Конноров. Мы с братом, отцом и матерью — твоими дедушкой и бабушкой — добирались туда два дня. Мы с братом были вооружены, хотя по протестантским законам католикам запрещалось носить оружие. Но в те дни на дорогах было опасно: полно грабителей, разбойников, пеших да конных. В ту пору как раз образовался первый Католический комитет, и Чарлз О’Коннор и лорд Френч представляли провинцию Коннахт. Бал — очень удобный повод для папистов собраться и обсудить петицию о правах. Но и потанцевали, помнится, на славу, такие прелестные женщины, нежные лица, легкие платья, полумрак, неяркие свечи. Всю ночь нам играл знаменитейший арфист Арт О’Нил. Матушка твоя стояла средь других девушек, на голову выше остальных. Выше я женщин не встречал. Я спросил мать — твою бабушку, — кто это, она говорит — из семейства Мак-Брайдов. Дважды я танцевал с ней в ту ночь, хотел и в третий раз пригласить, да она не пошла, злых языков убоялась. Разумеется, она права. Умная была женщина, да ты и сама знаешь.
— Но не будь Католического комитета, не было бы и бала, — заметила Элен.
Слова. Абстрактные понятия. Комитеты, петиции.
— Ну почему же, был бы, — неуверенно ответил Трейси. — В те времена балы, да еще какие, устраивали частенько. Да и музыка тогда была не то что теперь. Настоящих арфистов уже нет. Как и настоящих поэтов. — Он покачал головой. — Когда-то народ наш был велик, и музыку с поэзией мы почитали не меньше, чем наши деды. Но все это время мы жили изгоями на собственной земле.
— Изгои общества остались и поныне. — Элен отвернулась от отца, чтобы он не видел злых слез, затрепетавших на ресницах. — Тюрьмы Баллины и Каслбара битком набиты преступниками, и их ждет суд.
— Это совсем другое дело, — сказал отец. — Те, кто сидит сейчас за решеткой, — мятежники, они восстали с оружием против короля. А Католический комитет объединял людей благородных. И воззвание свое мы начали, объявив о своей преданности королю. Этот омерзительный недомерок немец — наш законный государь! Впрочем, женщинам не понять. Их разумом не объять необъятное.
«Необъятное». У отца в кабинете на деревянной подставке громоздился поистине необъятный — больше полуметра в диаметре — идеально круглый глобус: голубые океаны, желтые, бурые и коричневые континенты. Идеально круглый, словно выточенный из единого куска. Подтолкнешь пальцем, и закрутится он вокруг бронзовой оси, перепоясанный по экватору полоской оливкового дерева, запестрят перед глазами океаны и материки. Но вот замедлит он бег, остановится, и, если приглядеться, увидишь, что все-таки он из двух половинок: тонкая, почти невидимая ниточка протянулась от полюса к полюсу, перерезая океаны и материки. Но до чего ж искусно соединил половинки умелец-мастер!
— Пропал урожай, — сказал она, глядя на желтые поля, когда почувствовала, что пересилила слезы.
— Такого богатого урожая лет десять не было, — вздохнул Трейси. — А батраков не сыскать — борются за свободу в тавернах Киллалы.
— Не все, — вставила Элен. — Кое-кто отвоевался, в Каслбаре сидит.
Они пошли в дом, отец, к удивлению Элен, не говоря ни слова, обнял ее. Уже в доме он наконец прервал молчание:
— У Джона есть друзья. Ты скоро в этом убедишься. Мы оба скоро убедимся.
Два дня спустя Элен оседлала одну из двух кобылиц, которых не забрали французы, и поскакала на север, в Балликасл, к Грейс Мак-Доннел. По дороге ей повстречалась кучка людей, человек восемь-десять, трое с пиками, один перепоясан ремнем, из-за него торчал пистолет. Они узнали Элен, поздоровались, приложив руку ко лбу. Год свободы.
— На этой дороге, мисс Трейси, вы в безопасности, точно в родном доме, — уверил ее мужчина с пистолетом. — От берега моря и до Киллалы — республика.
Среди гортанных ирландских слов «республика» прозвучала по-английски.
— Значит, все, что у нас здесь творится, и есть республика? — спросила она.
— Так называется, — ответил мужчина. — Это значит, что земля теперь наша, нам ею владеть.
— Что ж, название неплохое, — сказал она, — не хуже других.
— Скоро вся Ирландия будет нашей от глубинки и до моря. Поднимается великая Гэльская армия в центральных графствах. Они с нашими парнями из Мейо объединятся и с французами, а у тех страшная огромная пушка.
— То будет великий день, — сказала она и на прощание коснулась короткой кожаной плеткой полей бархатной шляпы.
— Это верно, — поддакнул тот.
— Окружили меня восемь голодранцев да толстопузый крестьянин, перетянутый ремнем, — рассказывала Элен своей подруге, Грейс Мак-Доннел. — Пополнили свой запас английских слов еще одним: республика. Ох, уж эти слова, с ума меня сведут.
— Но ведь каждое из них тебе слышать не впервой, — мягко, но не без яда ответила Грейс. — В любом воззвании этих слов хоть отбавляй, и внизу подпись Джона, президента Республики Коннахт.
— Республика, президент. Не зря, видно, в наших краях испокон веков латынь в школах учат.
В опустевших конюшнях уже не пахло лошадьми, и от этого, казалось, усадьба потеряла своеобразие. Элен сидела в спальне Грейс, напротив хозяйки, за столиком, накрытым к чаю: чайники, тарелки, ломти хлеба с маслом, горшочек с вареньем.
— Тот, что с ремнем, сказал, что в центре поднялась Гэльская армия. И что республика будет от глубинки и до моря. Это, видимо, строка из какой-нибудь кабацкой песни, но он произнес ее так, точно сам только что сочинил.
— Такие фразы говорят сплошь и рядом, — согласилась Грейс, — и дай бог, чтоб это оказалось правдой. Бедный Рандал сейчас как раз где-то в центральных графствах, а с ним почти все наши крестьяне. Тебе б тоже за их дело молиться день и ночь надо. Победит Гэльская армия, и распахнутся ворота каслбарской тюрьмы, и Джон как на крыльях к тебе прилетит.
— Гэльскую армию разгромят, — сказала Элен. Она сосредоточенно разглядывала чашку, которую бережно держала обеими руками. — Солдаты английского короля разобьют их и придут в Тайроли, дай только срок. Нетрудно предсказать, что нас ждет в ближайший месяц. Англичане этот остров не выпустят из рук, что им тысяча французов да три-четыре — крестьян с пиками. Вот как все обстоит на деле, а остальное — пустые слова, воззвания да зеленые знамена. Любой ребенок, пораскинь он с часок мозгами, тебе это скажет.
— В жизни от тебя такой глупости не слышала, — возмутилась Грейс. — И откуда такая уверенность: говоришь, будто по катехизису читаешь. Не сомневаюсь, это все отец тебя подучил. Но он жил в старые времена, а мы — в новые. Впрочем, и мой отец не лучше. Старики словно останки древних лосей, что находят в торфяниках. Кости побольше слоновых. Тебе не довелось, как мне, стоять у ворот, провожать мужа, а с ним и сотню крестьян. У Рандала было два страшенных пистолета да шпага, с которой ходил в бой при Огриме кто-то из его предков.
А сколько еще всякого найдено в торфяниках, подумалось Элен: броши и браслеты темной золотой филиграни, скелеты в истлевших одеждах, остатки богатого убранства, клинки, столь источенные ржавчиной, что их перерубали лопаты тех, кто заготавливал торф.
— Что ж это за новые времена, если их уже сто лет мечом меряют, да еще от битвы, которую народ проиграл.
— Вот посмотришь, — убежденно сказала Грейс, — скинем мы протестантов, хватит, натерпелись у них в ярме. Была эта земля когда-то нашей, нашей ей и быть! — Она положила руки на колени и продолжала по-ирландски: — Поднялся народ Гэльский, его не сломить.
Ростом она, не в пример брату, была невелика, но Держалась, как и он, дерзко и самоуверенно, говорила горячо, и за словами так и виделась бесшабашная улыбка ее легковерного брата.
— Народ поднялся, точно прилив на море, — спокойно возразила Элен, — но за приливом следует отлив, море их и поглотит. Англичане уже захватили весь Коннахт, от Атлона до Баллины, а в Каслбаре никого не осталось. Вот они и заполнили тюрьму мятежниками. И мой Джон там, дожидается суда. А разобьют англичане повстанцев в центральных графствах — и пехота, и кавалерия их двинется в Тайроли, да еще и Денниса Брауна с собой захватят. Вот тебе и республика, и все воззвания, и вся твоя Гэльская армия. И говорить тебе сейчас лучше всего по-английски, ведь англичане будут сейчас устанавливать порядки и законы в Коннахте, как и было со времен Огрима, а то и с более ранних.
