Ведуньи из Житковой - Тучкова Катержина

Весь остаток того дня, когда Сурмена ушла, они ждали. Миновал полдень, прошла вторая половина дня, приближался вечер, стемнело.

Сурмена не возвращалась. Она не вернулась ночью и даже на следующее утро — Дора не пошла в школу и до самого обеда просидела с Якубеком перед домом.

И тут на дороге внизу показались фигуры. К их дому карабкались две женщины и двое мужчин.

Дора с опаской наблюдала за этой четверкой. Она видела, как люди несколько раз останавливались, чтобы перевести дух на крутом склоне; во время очередной такой остановки она разглядела на одном из незнакомцев полицейскую форму. Тогда она схватила Якубека за локоть, и они укрылись от них внутри, в доме. Сев на лавочку у окна, дети взялись за руки. Дора успокаивала разнервничавшегося брата, говорила, что ничего особенного не происходит, что, может, эти люди идут не к ним. Однако уже через несколько минут они вошли в дом и сразу без разрешения заняли всю комнату. Полицейский остался у дверей, с любопытством оглядываясь, второй мужчина сел к столу и извлек из кожаной коричневой сумки стопку бумаг. Женщины какое-то время бродили по тесному помещению, потом та, что была повыше, вышла в садик и, как видела в окно Дора, направилась к хлеву.

— Где вы спите? — внезапно обернулась к Доре вторая женщина, пониже ростом. Вопросительно указала на печь и на узкую деревянную койку у стола: — Предполагаю, что здесь спит пани Сурменова. Вы же оба ночуете наверху, так? Вместе с братом?

Дора кивнула.

Женщина развернулась, сосредоточенно осмотрелась, пересчитала внимательным взглядом бутылки самогона, стоявшие на полке, и застыла за спиной мужчины, заполнявшего графы в формулярах, которые вывалились из стопки и заполонили собой весь стол. Якубек прильнул к Доре, обхватил ее вокруг живота и вжал голову в ее колени. Она чувствовала, как он дрожит.

— А что вы, собственно, хотите? — робко спросила Дора. — Тети Сурменовой нет сегодня дома.

Женщина мельком взглянула на нее и кивнула.

— Мать Ирена Идесова умерла в 1966 году, верно? Отец отбывает наказание. Единственная родственница пани Сурменова в настоящее время находится в заключении, так? У вас есть в Житковой другая родня?

Дора испугалась. В заключении? Как это?

— В заключении? В тюрьме? — пробормотала она растерянно.

— Так есть у вас в Житковой другая родня? Я задала вопрос.

Дора неохотно подтвердила:

— Багларовы… это наша крестная, а больше…

— Запиши, надо будет проинформировать.

— Тетя Сурменова в тюрьме? Почему? Что с ней? — повторяла Дора снова и снова, но никто не обращал на нее внимания.

Якубек дрожал все сильнее.

— Сзади есть корова с теленком, примерно пятнадцать кур с петухом и стая уток. Нужно как можно быстрее отогнать их вниз, в сельхозкооператив, — сказала, вернувшись, высокая костлявая женщина.

Дора принялась ловить ртом воздух. Неужто они заберут скотину, пока тети нет дома?

— Так где же тетя Сурменова? — снова спросила она, на этот раз сердито.

— Где тетя? Где тетя? — отозвалось с ее колен, это испуганный Якубек вторил ее вопросу.

Но их тут точно не было, их не замечали.

— Вы можете сказать нам, где тетя Сурменова? — крикнула наконец Дора, которая не могла больше выносить это подчеркнутое невнимание. Женщины дернулись и скривили лица. Та, что вернулась после осмотра двора, протянула в ее сторону руку и, почти тыча в Дорин лоб указательным пальцем, прошипела:

— Видите, она его нервирует? Она его нервирует, с этим мальчиком что-то не так… держите его, держите… вы можете его утихомирить?

Кожа на щеках и на шее у нее натянулась — вот-вот лопнет, она таращила глаза и широко разевала рот, она походит на смерть, мелькнуло еще в голове у Доры, когда та вскочила, готовая броситься на эту тетку. Она хотела напугать ее, но главное — подавить рыдания, рвавшиеся из груди. Однако ее резкий прыжок свалил на пол Якубека. Он начал трястись и изгибаться в первых корчах.

А потом события покатились одно за другим, словно остаток того дня занял всего минуту — настолько стремительно все развивалось. У Якубека случился припадок, он извивался у их ног, и ей не давали успокоить его, да она и не знала, выйдет ли это у нее без Сурмены, он корчился до тех пор, пока мужчина, который до сих пор не отрывался от бланков, не поднял его и не побежал с ним вниз с холма, к Грозенкову. За ним поспешала женщина, недавно считавшая их скотину, она с охапкой бумаг ковыляла по дорожке через луг, а саму Дору, когда она рванулась за ними следом, схватил за руку полицейский — схватил крепко, сурово, повелительно. Ее так и не отпустили, хотя она просила, кричала… а Якубека тем временем куда-то уносили, вроде в медцентр, вроде потом его отправят в специальное учреждение социальной опеки, где ему будет лучше, потому что Сурмена все равно не вернется. А что будет с ней? С ней? Она поедет в интернат, под присмотр воспитательниц, до ее совершеннолетия осталось всего несколько лет. А Сурмена? Сурмена? С Сурменой покончено, Сурмена убийца, мошенница и агент мелкой буржуазии, Сурмена подрывает авторитет республики, Сурмена погибла в глазах общества. И это был конец — на долгие годы.

ПАРДУБИЦКИЙ НОКТЮРН

Металлические двери архива закрылись за ней в тот день в десять минут шестого. Она разбиралась в деле Сурмены до самого последнего мгновения, до тех пор, пока это разрешалось, так что архивариусу пришлось чуть не силой выдворять ее из здания. По-прежнему пребывая мысленно среди машинописных страниц, она остановилась на улице, не зная, что предпринять.

Площадь перед архивом заливали последние солнечные лучи бабьего лета. Она медленно вошла в это согревающее озерцо и направилась к скамейке под раскидистой липой в сквере посреди площади. Она думала о том, что изучила едва треть Сурмениной папки и добралась только до момента их разлуки. Вечер и ночь, которые предстояло пережить до утра, когда она сможет продолжить, казались ей бесконечными.

Она прикидывала, не стоит ли ей отправиться в почти трехчасовую поездку обратно в Брно, чтобы утром снова сюда вернуться, но в конце концов решила, что это неправильно. Надо остаться в Пардубицах.

Дора подставила лицо солнцу и закрыла глаза. Она устала. После напряженных усилий выжечь в памяти каждое слово, напечатанное на листках папиросной бумаги, резало глаза и давило виски, будто кто-то сжимал ей голову клещами. Желудок сводило то ли от голода, то ли от волнения, то ли от того и другого вместе.

Двадцать лет, подсчитала она, они ходили за Сурменой по пятам, чтобы в конце концов пришить ей этот аборт. Полнейшая бессмыслица!

Дора была уверена, что ничего подобного у них никогда не происходило, Сурмена бы за такое попросту не взялась. С отвращением помотав головой, она со вздохом встала. Надо найти гостиницу, поселиться там, поужинать и лечь спать. И рассортировать в мозгу все новые сведения. И упорядочить записи в синей рабочей тетради, вот уже несколько лет перехваченной широкой резинкой, чтобы не выпали вложенные туда карточки, вырезки и заметки на клочках бумаги. Она возьмет один из чистых белых листов, что почти всегда лежат в ящике гостиничного стола, иногда с логотипом отеля, иногда без него, и сделает короткий перечень дат и событий, из которых теперь складывается новая карта Сурмениной жизни. Составленная ими, их соглядатаями.

Дора медленно прошла через парк и свернула на улицу, выведшую ее к площади с чумным столбом посередине. Шум центра города был ей неприятен, так что она развернулась и опять побрела по узким боковым улочкам.

Гостиница «У Чемпиона», украшенная вывеской со вставшим на дыбы конем, казалась достаточно большой, чтобы на следующие два вечера гарантировать ей покой. Ужин она попросила принести в номер.

Удобно устроившись на кровати, Дора ела и одновременно листала страницы тетради. Первые записи относились к середине восьмидесятых. К тем годам, когда она только-только — помаленьку, потихоньку — подбиралась к житковским ведуньям.