Станислав Брехов - Смертельная печаль. Саби-си
«Когда наступит очередное изменение моей участи, ждут ли меня впереди побои и издевательства или?..» От этой мысли голова идет кругом. «Могу ли я надеяться вновь увидеть свой дом?»
Мои мысли прерывает звук открывающейся двери.
На пороге появляется охрана. Ну, вот и ответ на мой вопрос. Меня ведут, что бы его услышать.
В комнате сильно накурено. Дым от сигарет щекочет не заживший нос.
Советский офицер в чине капитана стоит у окна и курит, не обращая внимание на мое появление.
Меня усаживают на стул. Ну что теперь, к чему мне готовить себя?
Офицер, не двигаясь с места, сосредоточенно смотрит в маленькое зарешеченное окно. Пауза затягивается, он курит до тех пор, пока сигарета не обжигает его пальцы.
Подходит к столу, садится, тушит свой окурок, внимательно смотрит мне в глаза, подвигает ко мне лежащую на столе пачку сигарет. Очевидно, бить сегодня меня не будут.
– Ну что же, давайте начнем наше знакомство. – Офицер продолжает пристально смотреть мне в глаза. – Я не буду настаивать на диалоге, по крайне мере сегодня. Сегодня я буду говорить, а Вы будете внимательно слушать. Надеюсь, я говорю не очень сложно, и Вы меня понимаете. Ведь вы неплохо говорите по-русски, верно?
Он заглядывает мне в глаза в надежде увидеть в них согласие. Но напрасно, я безучастен. Я выбрал позицию созерцателя, смотрю на все происходящее как будто с потолка. Не стану расслабляться, буду по-прежнему ждать побоев и издевательств. Так мне проще сохранить стойкость.
– Мы знаем, Ваше имя – Синдзи Тойода. Нам известно Ваше звание и должность, номер воинской части и даже цель, с которой Вы летели и были сбиты. Вы офицер военной разведки, родом из почтенной самурайской фамилии. Только теперь все это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что Вы военнопленный, а война закончена. И закончена, как Вы понимаете, не в пользу Японии. Нужно ли объяснять Вам, что Вы теперь никакой оперативной ценности не представляете. Бить Вас давно перестали и больше не будут. Смысла нет, как нет его и в Вашем поведении. Нам осталось решить, будете Вы жить дальше или нет. Разведка это наука и наука прагматичная, во всяком поступке должна быть логика. Вот и в Вашем дальнейшем поведении должно найтись место смыслу, только это позволит сохранить Вам жизнь. А жизнь, как Вы понимаете, с поражением не заканчивается. Япония никуда с карты мира не исчезнет, просто ее будут строить по-новому. Строить так, чтобы впредь она не мешала спокойно жить соседям. Ваша страна потерпела поражение, и поражение это настолько сокрушительное, что без посторонней помощи ей скоро не оправиться. Ей будут помогать извне, но и сами японцы должны помочь ей в этом. Разве не в этом теперь Ваш долг, долг молодого мужчины, самурая, сына образованного человека? И пусть Вас не мучает совесть по поводу присяги. Ваш император отрекся от престола, следовательно, и от обязательств перед Вами. Теперь перемены так скоро проявят себя не только в общественной жизни Японии, но и в сознании ее граждан. «У всего есть начало и всему должен быть конец», так, кажется, написано в Ваших книгах?
Как много времени мне понадобилось тогда, чтобы понять, для чего проводились все эти бесконечные беседы, нескончаемая череда дней, нескончаемая череда искушений.
Довольно скоро я все понял, когда догадался о том, что мой отец, очевидно, займет высокий пост во вновь создаваемых силах самообороны Японии.
– Вашему отцу понадобится Ваша помощь, Вы должны подумать о том, как принести пользу своей стране, – вот что я слышал тогда.
Мог ли я не согласиться с такими доводами?
Вот я и решил, что единственным выходом для меня тогда была бы смерть. Я буду готовить себя к ней, и пусть я останусь один на один со своим безумием, ни что уже меня не остановит.
Смерть все упростит, расставит все на свои места, и мне не придется делать этот страшный выбор.
«В ситуации „или-или“ невозможно сделать правильный выбор, в ситуации „или-или“ всегда выбирай смерть», – как мне теперь эта мудрость понятна. После случившегося ничто уже не может решаться легко в моей жизни. Впереди меня ждет только боль, причем настолько мучительная, насколько это возможно вынести человеку.
Тогда я спрашивал себя, могу ли я, хотя бы мысленно, просить совета своего отца, чтобы он подсказал мне, как поступить? Каким хотел бы видеть мое решение, что сильнее в нем? Желание видеть рядом сына, пусть даже ценой возможного предательства, или принять его жертву, но знать, что тот до конца остался верен принципам своих предков, оставаясь самураем до конца. Попирая смерть, как если бы она вовсе ничего не значила по сравнению с честью. С честью воина.
В какой-то момент я понял, что думать так не смею. Не могу я перекладывать решение даже мысленно, даже частично, ни на кого. Это должен быть лишь мой путь, и сделать его мне следует так, чтобы потом за это решение мне не было стыдно, в чьи бы глаза я ни посмотрел.
Так или иначе, объяснить этот выбор вряд ли мне когда-нибудь представится возможным, да и сделать это почти нельзя. Слишком многое нужно объяснить из того, в чем и сам не всегда разбираешься.
Решение придет само – итогом всего моего прошлого. Разве не в этом заключается смысл воспитания? Не прятать своего ребенка от всех проблем этого сурового мира, а подготовить его к ним. Дать ему все то, необходимое в будущем, что поможет ему справляться с бедами и невзгодами этой жизни. Заложить в нем запас знаний и условных рефлексов для выживания и добиться от него понимание сути вещей для того, чтобы в любой ситуации оставаться человеком благородным и принципиальным.
Эта идея моих родителей и учителей должна дать мне возможность и силы сделать правильный выбор. Миром правят идеи, а я часть этого мира и должен помнить их. Они укрепят меня в минуту, когда смерть, возможно, приблизится ко мне так близко, что я почувствую ее дыхание.
Как мне сейчас приятно думать о всех моих учителях, о моем отце, понимать его справедливость, когда он воспитывал меня в суровых условиях и был так требователен ко мне.
Опыт старого солдата давал ему право понимать, что жалость лишь враг хорошего воина, и готовить к трудностям возможной войны нужно с детства.
Да, теперь я и сам понимаю, как должен поступить. Это мое решение непременно будет одобрено отцом.
Раздумья оставили меня. На смену им пришла твердая уверенность в том, что я должен делать, как поступать.
Очевидно, моя перемена не осталась незамеченной. Допросы стали проходить быстрее и все реже, вскоре прекратились вовсе. Что это означает для меня? Всего лишь то, что я должен готовить себя к смерти.
«Оставь надежду всяк сюда входящий.»
Капитан смотрит на меня прямым жестким взглядом, возможно, эта наша последняя встреча или одна из последних.
– Все эти месяцы мне хотелось надеяться, что мы сможем понять друг друга и помочь. Во всяком случае, мне Вам хотелось помочь. – Его взгляд становится мягким, проскальзывает какое-то подобие улыбки. – Теперь, спустя многие дни общения, мы начали понимать друг друга. Не правда ли? А ведь сначала Вы и говорить со мной не желали? Так сколько же должно пройти времени для того, чтобы понять, что я Вам не враг, но, правду сказать, пока и не друг. Это лишь до тех пор, пока мне не станет ясно, что Вы стремитесь мне навстречу. Поймите, при всем моем к Вам благорасположении, есть еще дело, и оно требует от Вас понимания момента. Если сегодня нам не удастся договориться, возможно, для моего руководства это будет сигналом о том, что Вы бесперспективны. Вы понимаете, что это означает для Вас?
Он сделал паузу, закурил и отошел к окну.
Теперь мне кажется, что этот капитан в действительности не такой уж плохой человек.
Но он делает свою работу, а эта работа заключается в том, чтобы сломать меня.
Эта диалектика войны и личности здесь играют все же не первую роль, хотя и не последнюю.
Идеи – вот что главное, вот что решает все, сейчас и всегда.
– Я не знаю, каково будет решение трибунала, – он возвращается к столу, – но оно будет суровым, это решение. Если Вы меня не поймете. Если не захотите сами помочь себе. Вы военный преступник, а не просто военнопленный. Мы знаем, что вы не служили в отряде 731, но легко может обнаружиться ваша связь с ним. Это означает для Вас большой срок. Возможно максимальный – 25 лет лагерей. Это статья 58 УК РСФСР: «шпионаж и оказание помощи международной буржуазии». Уж мы-то с Вами знаем, что в Вашем случае это будет заслуженным наказанием.
Едва заметно прищурившись, он смотрит мне в глаза.
– Вы же не простой солдат. Ваша группа направлялась на территорию СССР с целью организации диверсионных и террористических актов. Вы, как ее командир, должны были отдавать непосредственные приказы на исполнение этих актов. А это уже террор и убийства, возможно, и гражданского населения. Да, нужно заметить, что Вас арестовали до совершения этих актов, но все же. Одного этого уже достаточно для того, чтобы применить к Вам самое суровое наказание. В условиях войны – достаточно. Думайте, думайте.
