Василий Шукшин - Любавины
Макар вьюном крутился меж кольев, часто доставал своим то отца, то брата Ефима.
Егору попадало чаще, но зато его удары были крепче; он все подбирался к отцу… И один раз, изловчившись, угодил ему в лоб. Емельян Спиридоныч глубоко вздохнул, выронил кол и, зажав лицо руками, пошел прочь. Макар последним ударом сзади свалил его с ног. Кинулся к Ефиму… Тот отпрыгнул в сторону и, бестолково размахивая половинкой коромысла, заорал:
– Караул!
Из сеней выскочил Сергей Федорыч. Грянул ружейный выстрел.
– Разойди-ись! Постреляю всех! – завизжал он, клацая затвором берданки.
– Егор… уходим, – Макар побежал из ограды. Егор, прихрамывая, – за ним.
За воротами Макар развернулся и запустил свой кол в Сергея Федорыча.
– Постреляешь у меня!… Хрен моржовый! Дай-ка твой – я им разок по окнам заеду. Все равно теперь родней не быть.
В этот момент гулко треснул и широко в ночь раскатился еще один выстрел берданки; где-то вверху просвистело.
– Пошли, ну их…
– А куда? – Макар высморкался сукровицей в рваный подол рубахи.
– К дяде Игнату пока… А там поглядим.
– Зайдем тогда коней прихватим? Неизвестно, сколько придется бегать. Егор согласился.
– Не торопись только. Плохо мне.
– 12 -
У Игната шел пир горой. Дым, гвалт, обрывки песен, крученый мат… Где-то в углу, невидимая, из последних сил, отчаянно хлопая мехами, взвизгивала гармонь.
Какой– то детина с покатыми плечами в косую сажень во что бы то ни стало хотел пройтись вприсядку. Но его каждый раз вело с ног; он падал, с трудом молча поднимался и, распрямившись во весь свой огромный рост, жеманно подбоченивался, точно по-бабьи вскрикивал: «Ух ты-и!…» -приседал с маху и… заваливался на спину.
За столом, в центре, сидел Закревский. Улыбался, трепал кого-то по плечу, кому-то наливал водку, пил сам… Он первый увидел незнакомых. Остановил на них мутный, подозрительный взор:
– Кто такие?
Макар, не отвечая, презрительно сощурился. Егор искал глазами Игната. Его почему-то не было среди этих людей.
Закревский легко поднялся с места, пошел к Макару. На ходу резко и трезво бросил кому-то:
– Вася, выйди на улицу, посмотри.
Макар сунул руку за пазуху.
– Кто такие? – еще раз спросил Закревский, заглядывая Макару в самую душу.
– Я не могу с тобой разговаривать: у тебя чижелый дух изо рта идет. Отойди маленько, – Макар легонько уперся стволом обреза в грудь ошеломленного Закревского, отодвинул его назад. Тот метнул испуганный взгляд на Егора, опять на Макара, на дверь…
– Где дядя Игнат? – спросил Егор.
Закревский обмяк, улыбнулся, отвел от груди обрез.
– Черти драные… перепугали насмерть! Проходи! – он потянул Макара к столу – Вы Любавины? Отец послал? Золотой старик… Садись. Садись, другом будешь!
Макар спрятал обрез, оберегая избитые бока, втиснулся между пьяными. Никто больше не обращал на них внимания. Егор с трудом пробрался в горницу
Кондрат лежал на кровати с перевязанной головой.
– Ты зачем здесь?
– Так… В гости.
Кондрат приподнялся на локте:
– Дома что-нибудь?…
– Ничего дома… Лежи. Што это за народ здесь?
– Знакомые Игната. Извели меня вконец, паразиты… Вторые сутки пьют.
– А где дядя Игнат?
– В город уехал.
В горницу с бутылкой и стаканом в руках вошел Закревский.
– Вот они, голуби! Так… – он, ласково глядя на Егора, зазвякал горлышком бутылки об стакан, наполнил его с краями вровень, сунул под нос Егору. – Пей! За свободную жизнь… Мне нравится ваша порода.
Егор отвел в сторону стакан:
– Не хочу. Нездоровится.
– Не-ет, выпьешь… – Закревский силой стал совать в лицо Егору стакан. Водка плескалась на руки и на грудь им обоим.
Егор наотмашь вышиб из рук Закревского стакан.
– Пристал как банный лист…
– Вот вы какие! – с восхищением воскликнул Закревский. – Эх! – он трахнул бутылку об пол, качнулся, поворачиваясь. – Но вы не можете быть сильнее меня. Понимаешь?! Вася! – он пинком распахнул дверь горницы, из прихожей тугой волной ударил гул затяжной попойки. – Вася!
В дверях вырос Вася, невысокий человек с окладистой русой бородой. Молодо и трезво поблескивал собачьими глазами на хозяина.
– Пригласи человека к столу, – Закревский показал на Егора.
– А он рази не хочет? – искренне изумился Вася.
– Он ждет особого приглашения.
Вася медленно подошел к Егору. Не успел тот сообразить, в чем дело, Вася сгреб его в охапку и так сдавил, что у Егора от боли глаза полезли на лоб. Вася отнес его к столу, бросил на лавку.
– Сядь тут.
Макар, увидев брата, потянулся к нему:
– Егор! Брательник мой хороший…
Но его кто-то перехватил, увлек в сторону. А Егору услужливо подставили стакан водки. Он выпил. Кто-то подставил еще стакан. Он выпил еще. Поднял глаза – подставлял стаканы все тот же Вася.
Закревский со стороны наблюдал за ними. После второго стакана он подсел к Егору, обнял тонкой рукой за шею.
– Правильно сделали, что пришли. Хочешь денег? Баб?… А? – глаза Закревского блестели неподдельной радостью. – Чего хочешь – говори…
– Я?
– Ты.
– А ты?
– Я хочу дать свободу русскому характеру… Натворить побольше! Мы раскиснем к черту с такими властями. Согласен?
– Не знаю, – Егор снял жиденькую горячую руку со своей шеи. – Не лапай, я не баба.
– Пей еще! – потребовал Закревский.
– Давай.
Рядом громко орал Макар:
– Согласный! Все!… – он заехал ковшом в гущу бутылок и стаканов. – Я такой жизни давно искал, гады милые!… Душить будем!
Егор выпил третий стакан, кинул его куда-то в людей, нашел грудь Закревского, забрал в кулак тонкую белую рубашку, подтащил к себе:
– А я несогласный. Больше не говори мне разные слова… а то ударю.
Хлопала, хрипела и взвизгивала гармонь. Грохотали по полу сапоги, качались стены. Качались и плавали в глазах чужие люди…
На третьи сутки, в глухую полночь, Макар явился домой. Один. На тройке. И вел сзади еще пару своих лошадей, тех, которых они захватили с Егором, когда уходили из дома.
Бросил лошадей посреди ограды, вошел в избу – в новеньком полушубке, в папахе, красивый и смелый. Слегка покачивался.
– Здрасте!
В избе слабо мерцала керосиновая лампа. Не спали. Емельян Спиридоныч лежал на печке, весь обмотанный тряпками, злой и слабый (в той драке ему попало больше всех). Увидев сына, он поманил рукой жену.
– Сходи за Ефимом. Скорей, – шепнул Емельян Спиридоныч.
Макар услышал эти слова, прошел к столу, выложил на белую скатерть два нагана.
– Бесполезно, папаша: пришью на месте, – сел, закинул ногу на ногу. – Я подобру зашел. Сказать, что коней, которых взяли, отдаем обратно. Нас с Егором больше не ждите. На этом до свидания, – он собрал наганы, встал.
Емельян с яростью, беспомощно глядел на него с печки.
– Нашли себе дружков?
– Ага. Верные люди.
– Поддорожники, ворюги… Проклинаю вас обоих!
– Это неважно. Поправляйся, папашенька. Не сердись на нас. А здорово мы вас ухайдакали!…
Мать не выдержала, топнула ногой:
– Варнак ты окаянный! Отец он тебе или кто? Уходи с глаз моих долой!
Макар оглянулся на нее, ничего не сказал. Вышел.
– 13 -
Не мог ничего Кузьма объяснить дяде Васе ни вечером, ни после. Он сам ничего не понимал. Он все время чувствовал, что чем-то обязан Клавке, хотя, сколько ни искал в себе, не мог найти и понять, за какую радость он благодарен ей. Стыдно было смотреть на Клавдю, и он изо всех сил старался, чтобы она этого не заметила.
И вместе с этой неловкостью и тяжелой обязанностью, долгом – не обидеть человека, который непонятно зачем влез в его жизнь, вместе с тихой тоской и болью за какую-то непоправимую ошибку, вместе со всем этим в душе его упорно – днем и ночью – распускалась цветастая радость. Марья… Марья была недалеко. И он знал, что когда-нибудь он возьмет ее за руку и близко посмотрит в ее глаза. Знал, ему не будет неловко и стыдно при ней, а будет очень, очень легко. Он ждал этого часа. И дождался…
Однажды утром, светлым весенним утром, Агафья, собирая на стол завтракать, между прочим рассказала, как вчера братья Любавины приходили сватать Марью Попову. После первых ее слов у Кузьмы вспотели ладони. Он оглох… Не слышал всего, только в конце стал понимать, что она рассказывает.
– …те собрались – да за ними. Там драку учинили! Ухлестали друг друга до смерти.
– Как «до смерти»? – не понял Платоныч. Он внимательно слушал.
– Ну, как… Самого-то чуть живого домой привели. Помрет, говорят.
– Что делают! – воскликнул Платоныч. – А сыновья где?
– Убежали. У них не первый раз такое.
– Вот так сватовство! Ну и чем это кончится?
– Да ничем. Побегают-побегают и придут.
– Куда ж они могут убежать?
– В тайгу. Куда больше.
– Любавины их фамилия?
– Любавины. Макарка у них заводила-то. С малолетства с гирями ходит. Егор – тот вроде спокойнее…
