Валентин Азерников - Долгорукова
О, это был тонкий ход! Лорис прекрасно знал, что Александр тотчас вздыбится. Так оно и случилось.
— Какое их собачье дело! — рявкнул Александр. — Отчего все стараются вмешаться в мою личную жизнь. Я им устрою укорот! Кто там у него?
— Прежде всего Победоносцев с Катковым, графы Воронцов и Дмитрий Толстой...
— Конечно. Этот злобствует, получив отставку...
— Князь Мещёрский...
— Ну а этот известный мракобес.
«Эвон как заговорил его величество, — Лорис внутренне порадовался. — Кажется, государь подвинулся к цели».
Теперь шансы на успех задуманного стали реальней. Но он решил пойти ва-банк:
— Нет ничего неправдоподобного в том, Государь, если я выскажу несколько парадоксальную мысль... — он замолчал.
— Говори-говори, — поощрил его Александр.
— Отчего не исключить заговор и дворцовый переворот, — не дав Александру раскрыть рта, зачастил: — Вспомните примеры из отечественной истории! Да и в наши дни дворцовые переворота не редкость. Турки то и дело свергают своих султанов...
— Ну ты хватил, — наконец опомнился Александр. — Нет, это совершенно исключено. Саша мой не таков, он слюнтяй. На словах он готов к решительным действиям, а на деле — пас. Нет-нет.
— Во всяком случае, Государь, они станут противиться решительным действиям державной власти в сторону представительного правления.
— Да, это так, — согласился Александр. — Но пока я на престоле, будет по-моему.
«И по-моему», — мысленно подхватил Лорис.
— И вот что, — продолжил Александр. — На днях мы — я и Екатерина Михайловна с детьми — отправимся в Ливадию. Я хочу, чтобы ты нас сопровождал.
— С великой радостью, Государь! Это высокая честь для меня. Но могу представить себе изумление двора, когда Екатерина Михайловна будет сопровождать вас.
— Э, пусть их изумляются, — махнул рукой Александр. — Через некоторое время перестанут.
— Вы намерены объявить о своём венчании?
— Всё тайное рано или поздно становится явным. Со временем придётся объявить о том, что мы — муж и жена. Морганатические браки не в диковину среди царствующих династий.
— Чем позже, тем лучше, Государь.
— Да, я понимаю. Надобно соблюсти дистанцию.
Глава двадцатая
ПОДКОП
Меня в особенности раздражала та беззастенчивость,
с которой те из моих официальных сотоварищей,
которые, считаясь записными противниками католицизма
и иезуитов, прилагали к делу иезуитское правило,
что цель искупает средства... На словах произносились
дифирамбы в честь благодушия и милосердия государя,
на деле постоянно возбуждалось в нём чувство гнева,
и результатом было проявление этого гнева не только
в области администрации, но и в сфере законодательства.
Валуев — из Дневника«Склад русских сыров Е. Кобозева».
Не очень казистая вывеска появилась над подвалом в доме Менгдена. Подвал этот долгое время пустовал, а стало быть, не приносил дохода домовладельцу. Да и кому нужен подвал — охотников не находилось.
— Отколь везёте сыры? — допытывался хозяин.
— Лучшие русские сыры в Костроме да в Ярославле, — отвечал господин Кобозев, мужчина на вид вполне положительный, по его словам, решивший завести своё дело.
— У нас обширные связи, — добавляла его супруга, дама молодая и следившая за модой. — Сыроделы весьма рады поставлять свои сыры в столицу.
— У нас были сильные конкуренты в Москве, в Охотном ряду, равно и у господ Елисеевых, — торопился сообщить господин Кобозев. — Но мы предложили лучшие условия.
Малая Садовая, где располагались склад и лавка, не больно-то велика, да и торговой её назвать нельзя. Михайловский дворец да Михайловский манеж, Михайловская площадь да Михайловская улица, Михайловский театр — всё михайловское; таковой чести удостоился сынок императора Павла — Михаил Павлович, изрядный солдафон, слывший отчего-то остроумцем. Таково соседство Малой Садовой, всё сотворённое трудами знаменитого зодчего Карло Росси, всё им распланированное.
Ясное дело, окрестные дома принадлежали особам родовитым, у коих были свои поставщики с незапамятных времён. Но Кобозевых это обстоятельство отнюдь не смущало.
— Мы для наших сыров сбыт всегда найдём, купечество в наш склад дорогу найдёт, потому как цены весьма приемлемые. А сыры-то, сыры — просим отведать.
Из бочки извлекался тяжёлый круг, похожий на мельничный жёрнов. И ловкою рукою нарезался на тонкие ломти — желтоватые, аппетитно пахнувшие, словно бы плачущие слезами масла из многочисленных «глаз».
— Сыродельного завода братьев Кострицыных. Медаль на Парижской выставке, поставщик двора его императорского величества, — с гордостью объявлял господин Кобозев.
Пробовали, хвалили, покупали, благо цена была ниже, чем в других лавках.
— Добрые господа, обходительные, — говорили обыватели. — И товар предельный.
Предельный — означало добросовестный и дешёвый.
Увы, заведение было далеко от процветания. Искали посредников, вроде бы являлись какие-то господа то ли по делам торговым, то ли по каким-то ещё. Время от времени ломовики привозили и сгружали бочки с очередною партией сыров. И гораздо реже увозили бочки посредникам.
Однако господа Кобозевы не теряли надежды на расширение своего заведения, равно и торговых связей. Затеяли копать погреб — складу столь деликатного продукта, как сыры, погреб нужен позарез, дабы с Невы завалить его льдом, пока в нём нету недостатка.
— Мы получаем сыры полузрелые, — объяснял господин Кобозев, — а у нас они дозревают. И холод тому не помеха. Наше дело следить за созреванием, это процесс тонкий, требующий постоянного контроля. На цвет, на запах и на вкус. Продукт деликатнейший, в цивилизованных-то странах, к примеру, в Швайцарии либо в Дании, великие искусники сыроделия обретаются и оттуда по всей Европе товар развозят.
Иногда его поправляли: надо, мол, говорить не в Швайцарии, а в Швейцарии. Господин Кобозев горячо возражал:
— Это российские крамольники, кои там укрываются, говорят в «Швейцарии», а мы, торговые люди, привыкли по-другому.
Очень они с супругою упирали на то, что они-де торговые люди, и произношение у них соответствует. И вообще они с покупателями обращались по-простецки.
— Мы не из дворян, наше сословие мещанское, а потому чиниться мы не любим, — подчёркивала мадам Кобозева.
Время было напряжённое, тревожное, полиция то и дело проверяла новых обитателей. Несколько раз заглядывали в лавку Кобозевых и квартальный, и пристав. Интересовались всем — паспортами, выручкой, торговыми связями, посредниками. Иной раз даже и покупателями. Находили всё в полном порядке.
— Солидные люди, — говорил квартальный. — Усадят, всё покажут, всё разъяснят, как следовает быть. Да и угощенье предложат. Опять же сыр у них — пальчики оближешь. Я такого сроду не едал. Да и стаканчик поднесут. Словом, рекомендую-с.
Наняли землекопов копать погреб. Просили побыстрей, дабы льду можно было бы навозить до наступления тёплых дней.
— Лед в нашем деле столь же важен, сколь и сам товар, — разглагольствовал господин Кобозев. — Ледник для сохранности сыров — первое дело. От него нежность продукта зависит, духовитость его, опять же сохранность.
Рачительный хозяин, судя по всему, был господин Кобозев. И все окрест, кто наведывался в его лавку, это оценили. И покупателей прибывало, правда, не так быстро, как хотелось бы.
Землекопов было двое. Хозяева тоже не чурались работы. К тому времени ремонт всего дома был закончен. Следовало привести в порядок не только само торговое помещение и склад, но и комнату, где предстояло жить содержателям заведения. Наружную стену обшили деревянной панелью.
— Сырость донимает. От неё надобно уберечься. А дерево сырости дорогу преграждает, — словоохотливо объяснял господин Кобозев.
А ведь верно. Хоть и немалый расход, но ведь от сырости разные болезни происходят. И так полуподвал, стало быть, и непременная сырость. Какие ремонты ни производи, всё едино от сырости в таком помещении уберечься трудно.
— Доходу от торговли ещё не столь много, чтобы ремонт окупился, — сетовал господин Кобозев, когда к нему являлся владелец дома за арендной платой. — Я, однако, почитаю своим первейшим долгом быть аккуратным плательщиком.
И с этими словами выкладывал деньги.
Словом, все были довольны Кобозевыми: домовладелец, покупатели, власть в лице должностных лиц полиции. И они сами казались довольными.
— Простые люди, как же они любят его величество императора, — с удовольствием рассказывал околоточный надзиратель. — Прихожу намедни к ним проведать, а мадам говорит: видела-де государя, каков красавец, как такого не обожать. Мы, говорит, с мужем его с малолетства обожаем. Такого, говорит, государя во всём свете нету — видного да мудрого. Повезло матушке России, мол, что правит ею царь Освободитель, кумир русского народа. Я бы, говорит, этих проклятых нигилистов собственными бы руками передушила. Решительная госпожа! Оттого они на государя посягают, говорит, что он народу волю дал. А воля им поперёк горла...