Лев Никулин - России верные сыны
Пожилой господин, «эрцгерцог Андреас», как его шутя называли, был венский старожил Андрей Кириллович Разумовский, неслыханный богач, бывший русский посол при австрийском дворе.
Расставшись с эрцгерцогом Карлом, Андрей Кириллович, продолжая кланяться знакомым и незнакомым, прошелся по Пратеру. Долговязый офицер в ослепительном мундире прусских гвардейских гусар остановил Разумовского и взял его под руку.
— Король! Король прусский! — зашептались девушки из «Зеленого егеря».
Действительно, важные господа гуляли в эти дни под каштанами Нижнего Пратера.
Поговорив немного с прусским королем о погоде и приятной встрече, ответив почтительным поклоном на вопрос о здоровье графини Тюргейм, которую прочили ему, вдовцу, в невесты, Андрей Кириллович отошел в сторону.
За деревьями цугом выстроились экипажи. В экипажах сидели дамы; они ласково улыбались Разумовскому, которого все считали редким собеседником. Кто, кроме него да еще князя де Линя, мог рассказать пресмешную историю из времен его шенбруинских шалостей или петергофских и царскосельских проказ? Но больше его почитали за огромное богатство, за причуды богача, который, чтобы сократить дорогу из Пратера в свой дворец, построил мост и улицу. «Мост Разумовского», «Улица Разумовского» — так и назывались эти уголки Вены.
Знатные господа — австрийские аристократы Тюргейм, Тун, Турн-и-Таксис, впрочем, знали, что у Разумовского долги. В последние годы он временами бывал мрачен и, запираясь в своем дворце, в одиночестве слушал музыкантов — лучший в Европе квартет.
Андрей Кириллович умел владеть собой, — в конце концов как-нибудь все уладится. Маскарадные балы и придворные охоты уже начали его утомлять, годы берут свое.
Вот и теперь он быстро соскучился на Пратере. Молодое вино слегка кружило ему голову. Он остановился в раздумье, поискал глазами своего жокея. И вдруг с необычайной живостью повернул назад и взял за локоть человека, ничуть не похожего на важное лицо.
Этот коренастый человек в темно-коричневом, грубого сукна сюртуке шел довольно быстро, глядя себе под ноги, держа в руках за спиной шляпу. Он круто повернулся к Разумовскому и посмотрел на него угрюмым и рассеянным взглядом. Потом большое, со следами оспин лицо его чуть посветлело, и глядящие из глубоких впадин глаза скользнули по благодушному розовому лицу Разумовского.
Они пошли рядом, и Разумовский, уже ни на кого не глядя, говорил:
— Император выразил доброе желание вас видеть… Это будет в субботу, после концерта у королевы.
— Благодарю, я только не знаю, зачем это нужно, — глухим голосом ответил собеседник.
— Уверяю вас, вы встретите чарующую любезность и внимание.
Разумовскому приходилось говорить громче, чем всегда; его спутник плохо слышал, — верно, оттого такая мрачность и отчужденность была в его взгляде. Какие-то люди, теснившиеся в стороне, за деревьями, стараясь быть незамеченными, подошли ближе.
— Завтра мы не увидимся, маэстро… Князь Меттерних просил приехать на репетицию балета…
Пратер пустел… Собеседник Разумовского как-то неожиданно протянул ему руку и спустился в погребок. Девушки из «Зеленого егеря» не обратили на него никакого внимания.
Андрей Кириллович все еще не нашел своего жокея.
— Одну минуту, ваша светлость…
Он оглянулся. Какой-то кудрявый господинчик со всех ног бросился через дорогу. Разумовский чуть улыбнулся. Люди барона Гагера, полицей-президента и начальника тайной полиции, не оставляли вниманием Андрея Кирилловича. У этих господ было много хлопот в эти дни конгресса…
Час спустя полицей-президент барон Гагер уже читал аккуратно переписанное донесение своих агентов Гейнце и Шмита:
«Граф Разумовский выпил стакан вина в «Зеленом егере», подарил три червонца девице Лотте Фауль, затем имел беседу с эрцгерцогом Карлом о вчерашнем спектакле в Бург-театре, — они хвалили Генриха Линде, артиста комедии. Затем граф Разумовский проследовал дальше по Пратеру и был остановлен его величеством королем прусским, разговор ограничился мнением о погоде, которую сочли вполне хорошей. Далее граф Разумовский остановил компониста господина Людвига вам Бетховена и сообщил ему, что император Александр примет господина Бетховена в субботу, после концерта у королевы. Граф Разумовский также сообщил господину Бетховену, что он приглашен князем Меттернихом присутствовать на репетиции балета. Все, что изволил говорить граф, было отлично слышно, так как господин ван Бетховен страдает глухотой. Ответов же его не было слышно, так как он имеет привычку говорить отрывисто и невнятно».
Донесение было обстоятельное, но неинтересное. Правда, в нем встречалось имя композитора Бетховена — личности необузданной и подозрительной, позволяющей себе невежливости по отношению к высоким особам и даже подозреваемой в склонности к республиканским взглядам. Но суть не в этом, а в том, что русский император ищет симпатий в венском обществе, очаровывает и прельщает своей обходительностью людей, которые находятся в пренебрежении у императора Франца.
Барон Гагер отложил донесение, сделав на нем понятную только его секретарю пометку. Разумовский не привлекал его внимания. Было известно, что он почти устранен от участия в работах русских уполномоченных на конгрессе, что все делает Нессельроде, а вернее, все делает сам Александр.
Гагер подвинул к себе папку, на которой было написано: «Барон Штейн».
«И этот здесь! — с недовольной миной подумал он. — На месте князя Меттерниха я бы заставил уехать этого господина… Он интригует в пользу Пруссии и хлопочет о том, чтобы прусской династии отдали Саксонию. Саксония в руках пруссаков — это дорога к богемским горным проходам, дорога в Вену…»
Барону Гагеру предстояло еще одно неприятное дело — об эпиграмме на императора Франца, сочиненной молодым русским офицером Рылеевым. В эпиграмме язвительно было сказано, что император силен, только когда дерется с мухами, а против сильных сам вроде мухи. Князь Меттерних приказал доставить дело об эпиграмме, чтобы пожаловаться царю на дерзкую выходку русского офицера.
Затем барон Гагер взял папку с надписью «Приезжие» и при этом даже вздохнул. Трудное пришло время! Сколько высоких особ в Вене — короли, принцы, владетельные князья, и всех надо охранять от опасных безумцев, от назойливых проходимцев, наконец, от особ легкомысленного поведения. В Оффен прибыли славяне из Иллирии и Далмации, ищут встречи с императором Александром. Это важная новость. Узнать, кто такие, и посмотреть, как поведет себя с ними русский император.
Он взял последний лист из папки и прочитал:
«Вчера, 28 октября 1814 года, через заставу Леопольд-штадт приехал в Вену по служебной надобности русской гвардии капитан Александр Можайский, следует из Копенгагена с неизвестным поручением. Остановился в гостинице «Zum romischen Kaiser» («У римского кесаря») в комнате с балконом на улицу, платит по тридцать флоринов в день. В Вене впервые».
Это сообщение вызвало странное беспокойство полицей-президента. Барон Гагер тотчас отложил его в сторону и сделал на отдельном листе надпись:
«В дело о побоях, которые были учинены над Михелем Краут, курьером его сиятельства придворного государственного канцлера, в Копенгагене».
Он возвратил секретарю дела о приезжих. Надо было подумать о самом главном. Вечером в ложе придворного театра предстоял доклад императору Францу.
Шеф тайной полиции, человек с привлекательной, женственной внешностью и вкрадчивыми манерами, был одним из самых близких людей императора.
Он положил перед собой папку с донесениями тайных агентов. Выражение глубокой задумчивости появилось в его чуть косящих глазах. Он начал с французов. Граф де Латур де Пэн, состоящий в свите французского посла, сказал на прогулке секретарю лорда Кэстльри: «Франция желает лишь противовеса России. Соединилось же христианство против мусульман несколько веков назад, почему же ему не соединиться против северного колосса?»
Приближенные Талейрана, конечно, пересказывают его слова. Но" осмелится ли Талейран интриговать против России — русские сохранили для Франции Эльзас, который хотели захватить пруссаки. Может ли король Людовик, он не самый глупый из Бурбонов, вести игру против России, он видит в ней союзника против усиливающейся Пруссии. Если даже допустить, что король хочет покинуть Россию ради Англии, то для чего же Талейран, как только приехал в Вену, попробовал создать свою партию из государей Рейнского союза? Ведь каналья понимал, что такой ход приведет в ярость англичан. Или он ведет свою политику? Тогда Людовик и граф Артуа выбросят его за дверь. Здесь все туманно… Но что такое разбитая Франция с Бурбоном, который не слишком прочно сидит на престоле? Нечто вроде Вюртенберга. Оставим ее в покое. Куда важнее Англия. Его величество императора Франца больше всего интересуют англичане. Как они поведут себя? Конечно, лорд Кэстльри не хочет усиления России. Конечно, он не захочет отдать Александру Польшу. Но этот высокомерный олух еще вчера обронил фразу: «Император Александр слишком умен, чтобы требовать невозможного. Воевать из-за Польши? С нас хватит войны в Америке». И князь Меттерних не мог ему втолковать, что Александр все-таки потребует себе Польшу!
![Дмитрий Виконтов - Родиться в Вифлееме [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
