Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
- Бака! - раздался за дверью гортанный, страшно знакомый голос.
- Несу, моя госпожа, - ответила по-кыпчакски толмачка. И Род содрогнулся от внезапного прозрения.
Девушка, знавшая русский, внесла одежду.
- Бака! - обратился к ней Род.
- Шш! Моё имя Сбыслава, порекло Онтонья, - произнесла она, оглядываясь на дверь. - Вот одежда тебе. Сними-ка свои калиги[443] надевай мягкие ступенцы[444], примерь кабу[445]…
В придачу она подала льняное исподнее. Промокшему страннику не терпелось сменить одежду, а он не поторопился, удерживал возле себя Онтонью.
- Куда, к кому я попал?
- Ты на острове Ятр, - прошептала она. - Здесь живут кукразы.
- Кто? - не расслышал он.
- После, после поведаю. Знаешь город Колтеск? - Он кивнул, - Я родом колтеская.
Он удерживал её за край платья. Серые глаза поверх повязки молили отпустить.
- Госпожа твоя… по имени… Текуса? - произнёс он.
- Ты - ведалец! - воскликнула Онтония и исчезла.
Род не представлял, как выглядел в чужой одежде. Посмотреться было не во что. Одолело беспокойство за свои издирки, унесённые Сбыславой. В них был перстень Жилотугов.
Черноокая степнячка, убаюкивая грудью медную коробочку, поманила его в дверь. Эту не допросишь ни о чём. Не смыслит даже по-кыпчакски.
Вошли в большую двусветную палату. Все белое - стены, потолок, некрашеный скоблёный пол, ковровая дорожка из овечьей шерсти, железное узорчатое кресло, покрытое эмалью под слоновью кость, одежда хозяйки дома, сидящей в этом кресле как на троне, - все белое.
Теперь лицо её не закрыто по самые глаза. Те же тонкие губы, тот же лезущий в душу взгляд. Но где обилие косичек? Волосы скрыты, чуть чернеют из-под белого повоя. И кожа смуглого лица лишилась прежней свежести. Однако далеко ещё не отцвела крутая половчанка, лишь полностью раскрыла лепестки, дурманя красотой.
- Тух укух рух, Илека, - прозвучал приказ. Голос тот же металлический. Не столь чист, как в Шарукани. Чуть заметна хрипотца. - Не бойся, подойди ко мне ближе, - велела она Роду по-кыпчакски, когда Илека вышла. - У нас тут такой обычай: приветствуя друг друга, падать ниц. Поприветствуй же меня.
- Я не знаток чужих обычаев, княжна. - Род поклонился в пояс.
- Кня-жна! - передразнила дочь Сантуза. - Перед тобой царица! Я первая жена здешнего хакана Чаушнара, царя кукразов.
- Впервые слышу о таком народе, - признался Род.
Текуса сошла с кресла.
- Я тоже в первый раз услышала, когда они отца убили, сожгли всю Шарукань, меня похитили. Воинственный народ! Теперь я их царица. Тьму тысяч раз смеялась над твоим пророчеством: костёр, костёр! Костер - вся нынешняя жизнь моя, а не дрова с огнём. А ты - слепой провидец.
Род не сдержал улыбки.
- Однако и твои пророчества, Текуса, не сбылись. Моё истерзанное тело с открытыми ранами, с клочьями кожи не лежало на чужом песке, незрячих моих очей не выклевал орёл-стервятник. Раб, призванный осуществить твоё желание, был перекуплен.
- Он погиб ужасной смертью, - опустила голову Текуса под тяжестью воспоминаний.
- Теперь я снова ненароком оказался в твоей власти, - подсказал ей Род дальнейший ход событий. - Можешь истязать, убить…
Она резко приблизилась и снизу вверх пытливо глянула ему в глаза:
- Скажи-ка, дождалась, не дождалась твоя любовь на северной земле?
Он помрачнел.
- Улита против воли вышла замуж за Владимирского князя. Её отец казнён.
- Ты одинок, - дотронулась Текуса коготками пальцев до его руки. - Я также одинока. Забудь жестокий мой поступок. Слишком всесильна я была тогда и слишком молода. А ведь всесилие и стариков подводит. Прости и помни: ты мной не забыт и до сих пор любим. Думала, вытравлю из сердца. Нет! Надеялась всю жизнь прожить воспоминаниями. А нынче, как тебя увидела, узнала… ой, что сделалось в груди! Значит, судьба! Из моря вышла моя желанная судьба, как из пучины жизни. Я тут, на мызе[446] иногда уединяюсь со служанками, с гулямами[447] скопцами. Хакан мне разрешает маленькие прихоти. Мой старикашка Чаушнар так слаб, так хил… Знаешь ли, как он меня любил? - Она приподнялась на цыпочках и прошептала в ухо Роду: - Глядючи да осязаючи.
- Должно быть, мудрые правители у твоего супруга, - смутясь, переменил Род щекотливый разговор. - Коли он слаб, так кто же правит?
Царица отступила, перевела дух.
- Он был телесно слаб, а умственно силен. Однако же недавно и эти силы покинули его. Хакан лежит. Начальник войска Семендер приносит жертвы богам Ядшудшу и Мадшудшу, через посредника доносит своё мнение девяти судьям, будто царское. Меня это пугает. Семендер мой враг. Он тайно покушался на меня. Ещё месяц назад его голову должны были бы отделить от тела. Внезапная беспомощность хакана не дала сему свершиться вовремя. Но Чаушнар поправится. И вот тогда… Да что ж мы тут стоим?
Иди за мной, мой гость, мой старый друг! Ведь если люди очень старые знакомые, что бы плохого ни случилось между ними, они встречаются как добрые друзья…
Трапезная палата оказалась меньше и не столь светла. От цветной слюды в оконницах цветные зайцы бегали по стенам. Это ветер шевелил листву снаружи. А здесь было спокойно. Табаристанские подушки, обтянутые ковровой тканью, совсем как в Шарукани, обрамляли низкий столик с яствами. Хозяйка усадила гостя. Бака им прислуживала. Илека ударяла в струны чанга[448].
- Отведай харисы[449], она укрепит силы, - потчевала царица. - А вот санбадж[450] из свежего барашка. Закуси буранией[451]…
- Овощей такого вкуса сроду не едал, - пробормотал Род.
- Ах, это баклажаны. Растут только на юге.
- Текуса, а в твоём вине на этот раз дурмана не подмешано? - насторожился гость.
- Не называй меня Текусой. Я - Сарагурь. Здесь так меня зовут, запомни. А о прежнем мы условились забыть. Одно я только знаю: твоё имя Ро-о-од! Верно?
Она движениями, голосом, всем видом показывала радость, как ребёнок, получивший вымечтанную игрушку.
Род, уплетавший за обе щеки с голоду, не позабыл об осторожности:
- Твои охраныши доложат обо мне царю?
- Гулямы преданы, - нахмурилась Текуса-Сарагурь.
- Девицы тоже преданы? - поддерживал беседу Род.
Она сама подала блюдо.
- Вот хабиса[452], вкуснятина, какой ты не едал.
Вино кружило голову, но не отягощало. Приятная истома разлилась по телу.
По мановению руки царицы служанки удалились, оставив фрукты и вино.
- Судьба велит нам полюбить друг друга, - напомнила Текуса. - Я повиновалась ей. А ты?
Род отвечал уклончиво:
- Тебя помню мусульманкой. Здесь живут язычники. Ядшудш, Мадшудш - должно быть, это идолы. Пришлось поменять веру?
Текуса тяжело вздохнула.
- Для всех сменила, для себя и не подумала. - Сорвав белый повой, она тряхнула головой, и чёрная лавина локонов хлынула на обнажённое плечо, на девичью тугую грудь, - Станешь отвергать меня, как прежде? - спросила она резко.
Род, собравшись с духом, деликатно протянул к ней руку, дотронулся до смуглого горячего плеча… Рука упрямо опустилась на подушку.
- Боюсь, - придумал он. - Ведь ты царица, даже просто мужняя жена. Что сделают со мной, едва откроется?..
Жёсткая ладонь Текусы прижалась к его губам.
- Не называй причин. Причины в твоём сердце. Стоит ему распорядиться, мы очень скоро будем слишком далеко отсюда. Есть средства, люди - все у меня есть. Тебя у меня нету.
Тут пленник допустил крупную ошибку.
- Дозволь мне одному бежать, - необдуманно промолвил он. - Не подвергай себя опасности.
- Кафир![453] - вернуло ему разум змеиное шипение Текусы.
Игрушечными кулачками она отчаянно толкнула его в грудь. И богатырь упал. Сидел он отклонившись, не ожидал такого нападения. И вот лежит и видит потолок. На потолке огромное изображение совы.
- Что это? - спросил Род.
- Не узнаешь? Ночная птица, - сухо молвила хозяйка. - Отпугивает гадов, все нечистое. - И едко усмехнулась: - Тебя она отпугивает от меня?
Упавший захотел подняться на подушках и не смог. К нему давно подкрадывалась слабость в этой восточной трапезной. Насытившись, он поздно заподозрил яства и вино. Но тут же укорил себя: их вкус был чист. Должно быть, фимиам серебряных курильниц оказывал дурманящее действие.
- Мне дурно, - сказал он. - Яд в твоих курильницах.
- Мы вместе дышим сладкими курениями, - напомнила Текуса. - Привыкнешь - будет хорошо.
Она расстёгивала на нём кабу, обнажала его грудь, как делают больному, чтобы дышалось легче. В его глазах переливались грани золотой коробочки на её шее.
