Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Ряды сошлись. Братоубийство началось. Род видел, как князь Андрей первым же ударом изломил своё копье.
- Спеши к нему! - крикнул в ухо своему оружничему воевода.
Род поднял булаву и оказался в гуще всадников. Он слышал лязг железа, равномерный, как работа, и надрывающее душу ржание коней. Дружинники рубили и отбивали тяжкие удары молча. В молчанье падали. Род булавою расчищал себе проход. Она не рубит, лишь оглушает и отбрасывает… Вот и Андрей. Конь под ним ярился, уязвлённый в ноздри. Шлем с головы слетел, щит из рук выпал. Род вложил свой меч в его десницу, отдал свой шлем, свой щит, пересадил ошеломлённого на Катаношу, и она вынесла чужого седока из боя. А боя-то почти уже и не было. Все неслись куда-то. Пеший безоружный Род делал сто движений в одно мгновенье, как учил Бессон Плешок, чтоб не попасть под груди конские, под их копыта.
- Ты чей? Ты чей? - не узнавали всадники вихрастого обезоруженного бегуна.
Иные без разбору рубили и - хвала Букалову заклятью! - промахивались. По хгэканью, неполногласию все они были киевляне. Род поймал коня без всадника, вскочил в седло и ускакал от них. Копья, стрелы, вдогон пущенные, не достигли цели.
Небольшое расстояние отделяло суздальцев от догонявших киевлян. Роду было непривычно, что под ним не Катаноша, а чужой мерин: он никак не мог преодолеть ничейного пространства.
Вот наконец среди своих!
- Боярин!.. Родислав Гюрятич!
- Томилка!.. Где ж твой обоз?
- Пропал обоз!.. Да что там! Тьма тысяч жизней пропала в один миг! - Томилка плакал, - Первыми, как крысы, побежали половцы. Вослед - Ольговичи. А мы - последними. Загатили мертвяками Рут. Держись поближе, Родислав Гюрятич!
Внезапный клин сплочённых всадников отъединил их друг от друга. Род узнал дружинников из княжьей обережи. Стремя в стремя с ними скакал до полной темноты.
- Где воевода?
- Кто? Громила? Убит при переправе через Рут.
- А Якун Короб?
- Про него не ведомо.
Остановились на днепровском берегу у Треполя. Переправлялись при свете факелов. В реке конь Рода не совладал с течением. Пришлось освободиться от стремян и, соскользнув с седла, переправляться вплавь. Где-то на стрежне подали весло, подобрала ладья. Среди гребцов только и вздохов было - о погоне. Страх им сопутствовал до берега. Там до утра Род сох у костра. С рассветом обнаружилось, что шатёр Гюргия невдалеке. Род подошёл поближе, надеясь узнать новости.
Расталкивая древками глазеющих голодных ратников, подъехавшие всадники освобождали путь Ольговичу. Он с дружиной переправился чуть выше.
Навстречу вышел из шатра сам Гюргий. Белое скудобородое лицо заметно почернело. Андрея рядом не было.
- Брат! - ещё с коня крикнул Ольгович, - Князь Черниговский убит!
- Кто? Изяслав Давыдыч? - хрипло спросил Гюргий.
- Нет. Соратник наш. Владимир, - тяжело спешивался кутырь Ольгович.
Оба князя обнялись. Так и застыли. Потом Гюргий повёл верного друга в свой шатёр.
- Где князь Новгород-Северский? Где Святослав Ольгович? - раздался крик.
Друзья, не доходя шатра, оборотились.
- Я Святослав, - сказал кутырь.
- Прими обещанное от Азария Чудина за жизнь Владимира Давыдовича! - крикнул неизвестный всадник. Он издали метнул в Ольговича двумя людскими головами и был таков.
Погоня устремилась следом.
Род вспомнил пир у атамана бродников. Чудин напрасно отговаривал своего князя от союза с Гюргием. Кутырь настаивал и настоял. Немудрено, что тысяцкий Азарий вменил Ольговичу в вину Владимирову гибель. И страшно отомстил.
- О, Внездушка, любимец мой!.. О, верный мой боярин Пук! - выл князь Новгород-Северский. И вдруг свирепо закричал: - Проклятый волхв! - В кровавый миг он вспомнил предсказанье Рода.
Сам ведалец стоял в толпе, потупившись, не смея поднять взгляда на князей, как виноватый.
- Андрей!.. Владимирский Андрей!- возникли рядом голоса.
Род поднял взгляд, увидел на игреней Катаноше спасённого Андрея, рядом - Арсланапу, воеводу половцев.
- Отец! - подъехал Андрей к Гюргию. - Воины Боняка хотят вернуться в Дикое Поле. Их потери велики. С ними небольшой полон. Просят отпустить.
Гюргий мрачно поглядел на Арсланапу, махнул рукой:
- Пусть едут. Пусть ведут, что взяли.
Толпа разбитых суздальцев, как бы опомнясь, зароптала: половцы берут в полон не только черных клобуков, а киевских славян - хотя и супротивников недавних, однако ж братьев!
- За вспоможенье надобно платить, - глухо изрёк Гюргий, уводя Ольговича в шатёр.
Андрей впился глазами в толпу, что укрывала ропчущих. Вдруг обернулся к Арсланапе.
- Вот этого ещё прибавь к полону, - указал пальцем.
Несколько половцев из воеводской обережи спешились и вытащили Рода из толпы. Железа на его руках сомкнулись.
«Прощай, Улита! - пронеслось в голове ведальца. - Анания, игумен, помолися за меня. Бог выпрямил мой путь. Блуд искупят страдания».
- Князь, ты не волен делать этого! - гремел в возникшей тишине голос Якуна Короба.
- Молчи, боярин, - возразил Андрей, - Я волен делать все!
Верёвка от желёз пленённого вот-вот была готова натянуться, а он, забыв себя, глядел на Катаношу, на которой восседал Андрей, и Катаноша со слезой в белках глядела на него.
- Ух-ух-ух-у-у-ух! - надрывно покатился по степи крик филина.
Это было прощанье Рода с игреней кобылицей. Он мог не даться в плен, но не сопротивлялся. А вот не попрощаться он не мог. Ответило отчаянное ржанье Катаноши. Кобылица, как на хурултае, воспарила было ввысь, да слишком много рук нашлось, чтоб тут же удержать её.
- Уберите эту бешеную тварь! - кричал Андрей.
А пленника уже влекли за скованные кисти, за шею вслед всадникам и Арсланапе поближе к окоёму, где безоружная, бессильная толпа под взмахами бичей тянулась на чужбину.
В том ряду, куда его втолкнули, сняв верёвку и аркан, он скованными кулаками протёр глаза и не поверил, что радом с ним такой же скованный… но кто? как можно было ожидать его увидеть? - Чекман!
- О, друг!
На восклицанье Рода поникший берендейский княжич вскинул голову, сбил шаг и удивлённо произнёс:
- Вай, что за чудо? На разных сторонах дрались, а очутились в одном плену!
8
Сверху, на Божий взгляд, лодья напоминала ковш с зачерпнутой по края гречневой кашей. Сплошь яшники - негде упасть яблоку. Калёными орехами поблёскивали спины гребцов. Род с Чекманом не гребли, сидели лоб ко лбу с закованными в железа руками - ни гнус отогнать, ни пот отереть. Речей уже не было, одни мысли. Род перебирал в памяти мрачный рассказ Чекмана, слышанный ещё в счастливое время, когда их гнали по степи до посадки в эту жаровню.
Перед мысленным взором возникал Изяслав Мстиславич, победивший великий князь, так милостиво отнёсшийся к Роду и на беду оставленный им. Изяслав, подобно Андрею, тоже изломил копье в первой же стычке. Раненный в бедро и руку, не усидел на коне, упав, плавал в собственной крови, по выражению Чекмана, очевидца событий и первого вспоможенника князя. Собственные воины едва не изрубили упавшего в пылу битвы. «Я князь!» - кричал он. «Он князь!» - объяснял Чекман. «Тем лучше! Он нам и надобен!» - завопили кмети, сбивая с ног берендейского княжича. «Ты нам и надобен!» - крикнул один из них, рассекая великокняжеский шлем, на коем блистало изображение святого Пантелеймона (таково было христианское порекло Изяслава). И тут лишь узнали в освобождённом от шлема не Ольговича, не Давыдовича, а своего любимца царя, подняли его на руки и понесли, славя Бога. Тяжело раненный великий князь, узнав про гибель Владимира Давыдовича, врага, велел посадить себя на коня, отвести к телу погибшего, чтобы утешить брата его Изяслава Давыдовича, союзника. Тут-то и потерял его из виду Чекман. Посланный к воеводе с известием, что великий князь жив, он был схвачен летучей шайкой кыпчаков, рыскавшей по бранному полю…
- По какой реке нас везут? - обратился к поникшему Род.
- Река Тана[430], - откликнулся Чекман. - Гречники называют Танаис.
Пустынный берег то поднимался из-за оперённого[431] борта, то исчезал за ним. И шелепуги[432] в руках надсмотрщиков то вздымались, то опускались на спины нерадивых гребцов. Хорошо, что Чекмана с Родом не приковали к вёслам.
- Доселешней жизни теперь не вернёшь, - совсем упал духом берендей.
- Тьма разделения нашего! - вздохнул Род, кляня княжеские усобицы, что всему виной.
Вдруг он заметил: берег исчез. Чуть подвытянулся на коленях, получил по лопатке шелепугой, зато выяснил: и другой берег куда-то запропастился.
- Что за притча? - выдохнул Род, никогда не видавший моря. - Берегов нет. Кругом вода!
