Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Игумен умолк и потупился, ожидая ответа Гюргия.
- Передай, честный отче, старшему брату такой ответ, - начал Суздальский князь. - Я тебе, брат, кланяюсь. Речи твои правые. Ты мне вместо отца. Но если хочешь рядиться, пусть Изяслав едет во Владимир-на-Волыни, а Ростислав в свой Смоленск. Тогда мы с тобою урядимся.
- Вразуми тебя Бог, сын мой, - поднял очи Анания.
- Каковой же ответ ты мечтал услышать? - заколебался Гюргий под взглядом старца.
- Мечтаю мирной видеть родную землю, - твёрдо изрёк игумен. - Бог освящает брань с врагом внешним, внутренним же усобицам помогает диавол.
Тем временем Святослав Ольгович и Арсланапа с двух сторон подступили к Гюргию и каждый нашептал ему что-то на ухо. В Суздальском князе смущение обернулось надменностью:
- Ты слыхал моё последнее слово, отче. Ничего не добавлю более. - Князь скрылся в своём шатре.
Андрей единственный пытался удержать отца и не успел в этом. Приближенные стали расходиться.
- Михаль, - остановил Род узнанного монаха.
- Я не Михаль, - обернулся тот. - Я Нестор.
- Ужли моё лицо ничего не говорит твоей памяти? - растерялся Род.
- Говорит, - остановился Нестор. - Ты знавал меня в миру. Я покинул мир после страшных дней нашего знакомства. Чего ты хочешь?
Род, созерцая Михаля-Нестора, что и впрямь был не от мира сего, поспешил открыть ему душу:
- Ведь и я с тех пор уходил в затвор. Спустя три года вернулся. Ты сильнее. Твой пособ - помнишь? - укрепил меня беседой со святым старцем. Ныне вновь стражду. Клюка судьбы загибается вовсе не так, как следует. Помоги мне испить от источника христианской мудрости.
В самоуглублённых глазах Михаля-Нестора вспыхнула искорка понимания.
- Ты вновь хочешь говорить с игуменом?
Род истово закивал. Монах ловко протиснулся к послу, что стоял уже у подножия колымаги, истиха переговорил с ним. Анания задержался и подслеповатыми глазками отыскал в толпе Рода:
- Подойди, сыне.
Благословив ратника, он возложил лёгкие персты левой руки на его главу, приникшую к благословляющей правой, и почти на ухо произнёс:
- Не ведаешь своего пути?
- Ведаю, - пробормотал Род, думая о скорейшем вызволении Улиты и бегстве, бегстве… - Помолись, отче, дабы выпрямился мой путь.
- Выпрямится, - пообещал старец. - Прими свою судьбу с миром.
Колымага отъехала. Михаль больше не подошёл. Он поскакал вслед за старцем в числе безоружной иноческой обережи.
- Всуе[428] ты приближался к киевскому послу, - попенял своему оружничему Громила. - Гюргию донесут как пить дать.
Благословлённый же смотрел вдаль, где колымага со свитой ещё виднелась на окоёме малой чернизиной. Он был далёк от упрёков старшего друга, знающего камни и западни мирской суеты сует.
7
По отъезде посла битва, казалось, вот-вот начнётся. Киевляне выдвинулись из-за окоёма. В их щетинистом гудящем рое виделось движение. Врагов разделяла речка Малый Рутец, маленькая, с ладными берегами, раз плюнуть перейти вброд.
Оружничий воеводы думал не о себе, а лишь о поручениях Громилы. Княжеские дружины уже надели кованые брони ярко-алого цвета, прикрытые сверху чехлами. Всадники окольчужили своих боевых коней. Род следил, чтоб все ратники получили из обоза тяжёлые и лёгкие мечи, пики, топоры разного вида на длинных рукоятях, боевые гири, палицы, сабли, ножи, чтоб все стрелки имели луки и колчаны со стрелами. Тем временем Громила помогал князьям устраивать полки. В пылу забот он позабыл о немилости главных из них к своему оружничему. Будучи послан к Андрею сообщить о готовности правого крыла, Род не дождался его ответа: князь, выслушав, отвернулся.
- Малые дети, а не князья, - сплюнул Громила, узнав об этом, и выругался: - Прокуды[429] проклятые!
Подъехал Короб Якун:
- От перебежчика наш государь узнал: воистый Изяславов сынок разбит наголову Владимиркой.
Роду было известно, что Владимирко Галицкий движется в пособ Гюргию, а сын великого князя Мстислав с венграми короля Гейзы стремится ему на перегон в поможье Изяславу. Оттого противники не поспешали с битвой. Каждый ждал подмоги.
- Как все случилось? - спросил Громила.
- И смех и грех! - стал рассказывать Якун. - У Сапогиня близ Дорогобужа, где расположился станом Мстислав, застал его дядя мачешич Владимир. - Род вспомнил Владимира Мстиславича, сводного брата великокняжеского, что окольным путём ехал в монастырь выручать у озверевшей толпы Игоря Ольговича. - Этот стрый привёз племяннику вина пропасть, - продолжал Короб, - известил, что идёт Владимирко. Оба сели пировать. Когда Мстислав за пиром попугал своих угров, мол, галичанин на нас преет, те спьяну отвечали: «Пусть преет, мы с ним разделаемся!» А в полночь, чуть ударили сполох, племянник с дядею вскочили, герои же короля Гейзы спали мертвецки. Галичане перебили их всех, ну малую толику взяли в плен. А оба незадачливых родственника укрылись в Луцке.
Громила и Якун хохотали до упаду. Род не выдержал:
- Буй в смехе возносит глас свой, муж же разумный едва тихо осклабляется.
- Ну как тут удержаться? - оправдывался воевода. - Все истинно происходило по пословице, любимой Изяславом: не место, дескать, к голове идёт, а голова к месту!
- Где наши-то будут головы? - мрачнел Короб.
Громила оглядел пространство:
- Небось, тут недалече… Поеду-ка к Гюргию, не повелит ли ударить в бубны, заиграть в грубы. Готово все.
Гюргий не повелел. Едва успел отъехать воевода, дневная тьма обрушилась на мир земной.
- Эй, Родислав! - тоскливо зазвучал зов Короба Якуна. - Ты меня видишь?
- Вижу лишь свой конец копья, - отвечал Род.
Вой ветра заглушил все звуки войска.
- Подай руку! - просил Якун, - Светопреставление!
- Сварог зажмурил свой глаз, - объяснил ведалец.
- Не поминай Сварога! - испугался Короб. - Это старец Анания наслал Божий гнев на отвергших призывы к миру. Куда бежать?
Род крепко держал руку боярина.
- Истинно, твоя правда. Не вырывайся. В час грозы Божьей не двигайся. На месте ожидай конца…
- Какого… конца? - лепетал Якун.
- Ах, горе с тобой, боярин! - сердился Род.
Они стояли долго, дыша туманом. Потом мокли под дождём. В конце концов дождь истощился, мгла начала светлеть, полуденное солнце объявилось сначала в дымке, затем явственно. Два, как по волшебству, застывших войска стояли на своих местах. Разделяла их уже не речка Малый Рутец, а большое озеро.
Якун и Род отыскали Громилу.
- Отходим, други! - крикнул им воевода. - Крылья двух ратей стреляются, а два чела не могут сойтись: Рутец в этом месте вон как разлился! Государь нас отводит к Большому Руту. Переправимся. Дождёмся Владимирка.
- Да разве киевляне позволят дождаться галичан? - сомневался Якун.
Воевода только махнул рукой. Вестоноша из сторожевых полков нагнал их и сообщил, что киевляне уже на расстоянии дострела, грабят обозы, бьют отставших.
- Теперь им без надежды на подмогу вот как нужна битва! - размышлял Громила вслух. - Не дадут перетащиться через Рут.
Сумерки застали суздальскую рать упёртой в крутой берег. Противоположный был рукой подать, да, как говорится, близок локоть… У воеводина костра собрались старшие дружинники. Никто не сомневался: с утра придётся принимать бой. Рать Гюргия на берегу - как в тупике. Проворный киевлянин сел суздальцу на хвост. И крепко сел, о переправе речи быть не может. Под разговоры Род заснул, припав щекой к седлу. Рассёдланная Катаноша давно опустошила торбу, а досыпать нечего.
С рассветом затрубили трубы с двух сторон, забили бубны. Род, не глотнувший маковой росинки, был возле воеводы в челе рати. Вот подскакали с обережью Гюргий и Андрей.
- Эх, рано прибрал Бог старшего сына Ростислава, - сокрушался Гюргий. - В сей ужасный час нет его со мной.
Андрей, приближась к воеводе, откликнулся на отчие слова так, чтобы отец не слышал:
- Кой прок бывал от Ростислава? Один всем государством володеть хотел, творил же только зло.
Не по обычаю говорить плохо о покойнике. Тяжёлым камнем придавила сердце Рода смерть Ростислава. Андрей ныне старший сын! По отчей смерти заступит место Гюргия в кровавой схватке за великокняжеский престол. С его победой Улита станет великою княгиней. Неужто Род не вырвет свою любовь из лап судьбы? Дано ли ведальцу преодолеть заклятие?
Из разодранных внезапно туч на серый мир хлынуло солнце. Пронзительные трубы призвали к бою. Киевляне с суздальцами друг перед другом сбросили чехлы. Так делали они обычно, начиная бой с иноплеменниками. Багряные дружины ошеломляюще кидались на врага. Но нынче этот боевой приём кого ошеломить был призван? Их самих?
