Серо Ханзадян - Царица Армянская
сердце у Андзева разрывается. Да и что ж в том такого, что хочется быть
царем? Его родословная ведется от самого прародителя армян достославного
Гайка. В своем дворце он уже давно завел и царский трон, и правило
величать себя царем.
После завершения обеда Каранни попросил, чтобы Андзев прислал
каменщиков сюда, на берег моря.
— Мне очень нравится тот маленький островок. Видишь, вон?.. Будь
добр, подари его мне. Я хочу построить там башню и поставить на ней
часового. Царь хеттов Мурсилис делает вид, что ищет сближения с нами, но
на уме у него одно: уничтожить и меня, и тебя и захватить твое море Наири.
А за остров я дам тебе две сотни коней и десять колесниц.
Андзев опустил голову, скрывая лицо, которое — он это чувствовал —
страшно побледнело.
— О божественный, не надо мне ничего. Я с радостью дарю тебе этот
остров, в честь твоего, такого приятного для меня, приезда.
— Только в обмен, дорогой Андзев! — сказал Каранни. — Право на землю
священно. Там, где у земли нет хозяина, человек теряет честь и совесть,
там рушится разум, исчезает разница между скотиной и пастухом, ее пасущим.
* * *
Андзев поспешил исполнить просьбу престолонаследника, и каменщики
очень скоро были доставлены на берег. Каранни вместе с ними отплыл на
лодках и высадился на острове.
У одной из скал у рыбаков были построены шалаши. Именно там и
заложили основание башни.
Каранни сделал каменщикам подарки. А затем, обращаясь к Андзеву,
сказал:
— Поскольку остров этот теперь мой, то, выходит, и все, кто на нем
обитают, тоже принадлежат мне? И эти рыбаки, и каменщики? Не так ли,
Андзев?
— Так, так! О, конечно же так!.. — поспешил заверить родоначальник
Васпуракана.
— А ты, Андзев, мудрец!..
Каранни объявил, что освобождает от рабства и рыбаков, и каменщиков,
что теперь они свободные люди.
Изрядно опешившие, эти свободные люди в знак благодарности кинулись
ему в ноги. А Каранни уже занялся другим: он велел привезти к нему с
берега Нуар. Увидев девушку, престолонаследник не смог посмотреть ей в
глаза: сердце еще горело огнем.
Нуар вся дрожала, предчувствуя, что с ней произойдет что-то страшное.
Может, престолонаследник решил принести ее в жертву, бросить в основание
строящейся башни?..
Каранни взял девушку за дрожащую руку, подозвал того юношу-рыбака, с
которым беседовал у костра, потянул и его руку и соединил их ладони.
— Держи ее крепко, свободный человек. Знай, что я даю тебе ее в жены.
Этот остров и омывающие его воды — мой вам подарок, тебе и твоей жене.
Навечно владейте им из поколения в поколение.
Родоначальник Андзев побледнел. Каш Бухини незаметно наблюдал за ним:
«Лопни, чванливая свинья! Царем хочешь стать! Ха-ха-ха!..»
Нуар заплакала, не выпростав руки из горячей ладони растерянного
юноши, и оба они опустились на колени перед престолонаследником. Верховный
жрец благословил их.
Каранни приказал Андзеву, чтобы в башне, когда она будет достроена,
был установлен жертвенный алтарь супруги бога Ара богини Нуар.
— О Нуар! О райское диво! Нет другой радости, кроме тебя!..
Возвратились на берег. Каранни всю ночь пил виноградное вино и
обнимал то одного, то другого из пировавших с ним родоначальников.
— Братья мои, собственными руками я погасил светильник своей
радости!..
Тревога родоначальника Андзева не рассеивалась: царевич наверняка
знает, что у него на уме... И зачем надо было ехать сюда, да еще привез
обоих сыновей и целых полсотни воинов. Мурсилис обещал прислать корону.
Теперь уж, пожалуй, опоздал. Скоро, чего доброго, и голова с плеч слетит.
Подумал такое — и от ужаса всего передернуло. Страшен этот совсем еще юный
престолонаследник.
Каранни поднялся и объявил:
— С рассветом тронемся в путь, пойдем в сторону горы Тондрак, в
Айраратскую страну.
— Доброго пути! — радостно воскликнул Андзев. Однако, тут же
опомнившись, что этой радостью выдает себя с головой, добавил уже другим
тоном: — Но почему так скоро уезжаете, божественный?
Каранни обнял его.
— Э, брат, так надо! Ты, как немощный, останешься у себя дома, а
сыновья твои поедут со мной. Оба будут при мне.
Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего
же он хитер и жесток. Прощай теперь корона...»
Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.
Бушует, родимое... Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей
лучится в пенящемся море?
Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар...
* * *
Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться
только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.
Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал,
только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко
сжатые губы.
— Ты не согласен с моим решением? — спросила она.
— Да как сказать... Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому
же он почитаем хеттами...
Царица жестким и даже грозным голосом сказала:
— Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только
Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю,
вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк,
кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!
Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало
ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.
— Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя
земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня
Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! — И он облобызал ей
ноги.
— Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! — сказала
Мари-Луйс — И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его
храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут
ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И
в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей
приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу
Мажан-Арамазду. Только к нему.
Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в
образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:
— Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам
отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя
забыть наши прежние греховные думы и деяния!..
Было решено все священные обряды отправлять только в храме
Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в
его честь.
Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога
Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней
в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.
В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то
разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе.
В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же,
египетской царицы, дар, присланный ранее.
— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..
Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в
помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя
рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.
Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.
— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..
Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.
— Только один бог, царица!..
Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно
задело самолюбие Мари-Луйс.
— И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно
быть уничтожено!..
Таги-Усак опустился перед ней на колени.
— Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния.
Знаю!..
Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что
