Жюстин Пикарди - Дафна
Пол, несомненно, ужаснулся бы, узнай он случайно об этих моих мыслях. Он верит в совпадения, то есть я хочу сказать, он действительно верит, что совпадающее свидетельствует о внутренне присущей миру хаотичности. Пол не выносит, если я усматриваю в жизни образцы, отзвуки и зеркальные отражения: он считает это магическим мышлением — иррациональной глупостью, самым коварным видом интеллектуальной лени.
Даже если это так, по-моему, я натолкнулась на что-то интересное. Не здесь, не в этом доме, это было бы слишком просто. Однако, надеюсь, я сумею разыскать нечто, способное послужить оригинальным материалом для моей докторской диссертации: какие-нибудь старые письма Дафны, адресованные ныне забытому «бронтеведу» по имени Джон Александр Симингтон во время ее работы над «Инфернальным миром Брэнуэлла Бронте», как раз и посвященным мистеру Симингтону. Я надеюсь обнаружить также и ответы Симингтона на ее письма. Не имею ни малейшего представления, сохранилось ли хоть одно из этих писем, но переписка между ними, несомненно, велась, поскольку Дафна упоминает о ней в некоторых других письмах своему близкому другу — они составляют часть архива семьи Дюморье, хранящегося в университете Эксетера. Да, такой архив существует, и я вступила в переписку по электронной почте с очень приятной женщиной — тамошним библиотекарем, а она свела меня еще с одним библиотекарем из университета Лидса, который и рассказал мне о визитах Дафны в Лидс в 1950-е годы: она приезжала в их университетскую библиотеку, чтобы изучать специальную коллекцию рукописей семьи Бронте, когда собирала материал для своей биографии Брэнуэлла.
Пол не считает это особенно интересным.
— Это тупик, — сказал он прошлой ночью, когда я пыталась все рассказать ему, — тема такая же безнадежно устаревшая, как книга Дюморье о Брэнуэлле. Она не приведет тебя никуда.
— Но это может быть полезно для моей диссертации, — возразила я.
— Откуда тебе знать, что полезно, когда ты понятия не имеешь, что в тех письмах, если вообще их найдешь?
— Я и не знаю, но пока я не сделала этого, как ты можешь быть так уверен, что там нет ничего полезного мне? — воскликнула я с внезапной яростью.
Он не ответил, но вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Однако, что бы ни говорил Пол (или о чем бы ни молчал), меня по-прежнему интересуют письма Дафны к Симингтону и его ответы на них — мне чудится здесь какая-то интрига. Что они писали в этих письмах? Как относились друг к другу? Были ли объединены общей странной страстью к давно умершему писателю, которого мало кто, кроме них, помнил, не обрекли ли себя на неудачу, погрязнув в прахе и тлене? Не влюбились ли друг в друга и в Брэнуэлла? Никто не знает, да и нет до этого дела никому, кроме библиотекаря из Лидса, рассказавшего мне, что Симингтон и сам был библиотекарем в университете и в музее прихода Бронте в Хоуорте. Ладно, извините, в этой истории полным-полно библиотекарей и библиотек (что, возможно, не слишком оригинально). Люди подчас недолюбливают библиотекарей и библиотеки, словно эти слова — синонимы скуки и застенчивости. Но разве не там хранятся все самые лучшие истории? Упрятанные от посторонних глаз на книжные полки, утерянные и забытые, ждущие, терпеливо ждущие, пока придет кто-то вроде меня и захочет воспользоваться ими.
Глава 4
Менабилли, июль 1957
Дафне всегда доставляло огромное удовольствие ее уединение в Менабилли; случилось так, что она с первого же взгляда влюбилась в этот дом за его удаленность от остального мира, явившись туда непрошеной почти тридцать лет назад, когда он был заброшен и необитаем. Деревья почти проникли в его пустующие комнаты, буйный плющ, задушив всю остальную растительность, заполз на крышу, проскользнул сквозь треснувшие оконные стекла. Теперь Менабилли был восстановлен, возвращен к жизни любовью Дафны и немалыми денежными вложениями в него. Она полагала, что так и должно быть, ведь эти деньги дала ей «Ребекка», на написание которой ее вдохновил Менабилли, более того, она ощущала, что эта история принадлежит дому в той же мере, что и ей самой. Менабилли стал надежным, безопасным местом, за исключением обваливающегося необитаемого крыла, куда не отваживался заходить никто, кроме Дафны; комнаты там были самыми мрачными в доме, темные углы не освещало электричество, но эта часть дома, казалось, издавала время от времени характерный шум — легкое потрескивание с периодичностью, которую замечала лишь одна Дафна.
Ее вполне устраивало и то, что Менабилли скрыт от посторонних глаз: дом не был виден ни со стороны дороги, ни с моря, его серые каменные стены сливались с ландшафтом и прятались в зарослях непроходимого леса. Это место больше всего походило на пустынный остров, так она описала его в письме своему кузену Питеру Ллуэлин-Дэвису, когда перебралась в Менабилли в конце 1942-го. «Я обожаю этот дом, и ты тоже его полюбишь, — писала она Питеру. — Ты должен приехать пожить здесь, и, надеюсь, летучие мыши, крысы и привидения отпугнут всех остальных посетителей».
Так все и шло: Менабилли оставался безмятежным островом, хранящим ее уединение. Совсем другим был отец Дафны, всегда окруженный большой компанией друзей и домочадцев. Тишину он мог терпеть только во время короткой, наполненной драматизмом паузы в театре, когда публика ждала его, затаив дыхание, а потом действие шло своим чередом до неизбежного финала — аплодисментов, переходящих в оглушительную овацию…
И все же последние несколько дней она нервничала в своем уединении, с нетерпением ожидая послания из внешнего мира — ответа на свое письмо мистеру Симингтону.
В то утро наконец почтальон совершил свой медленный подъем по длинной, извилистой дороге от Уэст-Лоджа, и Дафна поджидала его у входной двери, увидев красный фургон из окна своей спальни. Она почувствовала большое облегчение, когда ей была вручена завернутая в коричневую бумагу посылка с почтовой маркой Йоркшира и ее адресом, написанным похожими на паутину заглавными черными буквами. Развязав узел бечевки, Дафна открыла пакет, а когда изучила его пахнущее плесенью содержимое, испытала мгновение чистого восторга — уже очень давно она не ощущала ничего подобного. Мало того, что в посылке был редкий экземпляр одного из рассказов Брэнуэлла, а также изданный частным образом том писем Брэнуэлла его другу Джозефу Лиланду, — мистер Симингтон вложил туда весьма интригующее послание, написанное от руки. Часть текста была скрыта под чернильными пятнами, некоторые фразы жирно вычеркнуты, и в этом был еще один намек на некую тайну, которую могут хранить рукописи Брэнуэлла. Дафна бегло просмотрела письмо, все еще стоя в прихожей, затем прошла к своему креслу в библиотеке и перечитала несколько раз, пока не сумела до конца осмыслить утонченную многоречивость мистера Симингтона.
О да, он защитил себя, его фразы были окружены забором и обнесены изгородью не хуже, чем поместье Менабилли, так что Дафне приходилось читать между строк, а все эти вычеркивания и загадочные чернильные пятна не только интриговали, но и раздражали. И чем больше она об этом думала, тем более вероятным казалось ей, что письмо Симингтона дает повод предположить: у него возникли какие-то подозрения относительно некоего давнего жульничества, связанного с рукописями Брэнуэлла. Если это действительно так, она, возможно, взяла след весьма примечательного литературного скандала, и одна эта мысль подействовала на нее возбуждающе. Симингтон не сказал прямо, кто несет ответственность за фальсификации, и Дафна гадала, не считает ли он преступником своего бывшего коллегу Т. Дж. Уайза. Зачем иначе Симингтону было вводить в письмо такое выражение, как «окутано туманом». Все-таки это казалось неправдоподобным: Уайза все почитали как президента Общества Бронте. Дафна желала знать, не скрыты ли от нее еще какие-то обстоятельства этой истории, может быть, тайная вражда Симингтона и Уайза?
Важно, однако, было то, что своим ответом он разжег ее интерес, и, перечитывая его слова, она словно осязала их — предвкушение, казалось, вызывало дрожь в кончиках пальцев. Симингтон просил ее хранить полученные от него сведения в тайне, хотя еще и не сообщил чего-либо достоверного, доказуемого. Пока, во всяком случае… Однако Дафне доставляла удовольствие сама эта просьба: ведь именно ее он выбрал, чтобы поделиться своим секретом, и, возможно, в дальнейшем это сулило приобщение к новым тайнам. Она была почти уверена, что станет его наперсницей, и ее чрезвычайно волновала перспектива того, что это будут, с одной стороны, весьма сокровенные отношения, поскольку это письмо Симингтона, по-видимому, очень сблизило их, но все же будет соблюдаться безопасная дистанция. Впрочем, Дафна не была уверена, сможет ли ответить взаимностью: до сих пор она предпочитала хранить свои секреты под надежной защитой Менабилли.
