Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан

— Кипятите дождевую воду. Немного, — сказал Хокан.

Мужчина принес одно из ведер, висящих позади фургона, влил воды на два-три пальца в котелок поменьше и поставил его на решетку, прежде уложенную поверх котла с костром. Скоро вода закипела, и Хокан погрузил в нее инструменты, тихо напевая про себя.

— Спирт? — наконец попросил он, не отрываясь от кипящей воды.

Мужчина уставился на него.

— Спирт, — повторил Хокан, подняв глаза и изобразив, как отпивает из воображаемого стакана.

Мужчина достал из корзины бутылку, и Хокан растер ладони прозрачной жидкостью: она крепко пахла почти полностью спиртом, за исключением слабой примеси воска и плесени. Отец с дочерью наблюдали с лицами, перекошенными потрясением от случившегося и недоумением от приказов и действий Хокана. Тот достал из кипящей воды инструменты, дал им остыть и приступил к делу.

Он помогал с ампутациями Лоримеру и коротковолосому индейцу, но ни разу не видел такого тяжелого случая. В паре дюймов над местом, где раньше был локоть, колесо фургона смяло мясо в темный фарш и вдребезги раздавило кость. Он с чрезвычайной бережностью промыл рану алкоголем и подрезал бахрому плоти и нервов на культе. Затем нашел главные вену и артерию и перетянул швом, после чего сделал четыре вертикальных надреза на здоровой части руки — через мышцы до самой кости — и получил два лоскута кожи. Надавил на бицепсы — и с ними приподнялась плоть, позволив пропилить кость над самым переломом. Девушка всхлипнула от этого звука. Подровняв и подшлифовав плечевую кость, Хокан сдвинул мясо назад, пришил мышцы поверх кости и лоскуты — поверх мышц, промокнул культю одной из мазей коротковолосого.

Дождь барабанил в брезент и звенел в ведрах. То и дело — раскат грома. Ласково, чистой тряпицей, девушка протерла бледное чело мальчика и затем принялась смывать грязь с его тела. На миг Хокан забылся при виде этой сцены. Его никогда так не касались, о нем никогда так не заботились. Он вернул самообладание и сосредоточился на том, чтобы очистить и убрать инструменты. Огонь в котле угас. Отец дрожащей рукой взял бутылку со спиртным, хлебнул и протянул Хокану, но тот отказался. Затем он погладил девушку по волосам, поцеловал мальчика в лоб и обхватил Хокана за плечи.

— Благослови тебя Бог, — сказал он, глядя ему прямо в глаза.

— Не знаю, — ответил Хокан, посмотрев на мальчика и тут же вперив глаза в пол.

— Я понимаю. Но вдруг. Благодаря тебе.

Они сели.

— Зря я назвал тебя псом.

Хокан мягко отмахнулся, удивленно заметив, что перенял жест от Джарвиса. Тут же устыдился и отвернулся.

Девушка нежно укладывала брата поудобнее. Хокан подумал, что сам руку бы отдал, лишь бы она утерла ему лоб, поправила подушку, поцеловала в губы. Девушка оглянулась, и он тут же спрятал глаза. Мужчина без конца извинялся за свою грубость. Он как разума лишился, увидев своего мальчика. К тому же положение с Джарвисом и правда дошло до предела. Хокан поднял недоуменный взгляд. А зачем еще, спросил отец, Джарвису понадобился большой детина с большой пушкой? Хокан не сразу понял, что речь о нем.

— Сперва мы боролись промеж собой. Но увидев, что он задумал недоброе, многие стали бороться с ним.

У Хокана задрожали губы в попытке задать вопрос, но он не знал, с чего начать.

— Так ты ничего не знаешь, — сказал мужчина.

Вскоре после отправки много месяцев назад разошелся слух, что кто-то уже побывал на западе и теперь раздает там земли. Сперва Джарвис Пикетт со смехом отнекивался, говорил, что это все сплетни. Затем через несколько дней кое-кому признался, что есть, мол, у него клочок земли, но там только песок да камни, кому это надо. Потом он доверил всего паре человек, что это плодородная долина, с какой может потягаться только Эдемский сад, и что он намерен создать там колонию вместе с немногими избранными. Затем извлек карты и купчие и начал раздавать участки самым преданным. Он никогда не брал с них деньги, заявляя, что все они равные партнеры — братья-колонисты, говорил он. Его выбрали капитаном. Если кто переходил ему дорогу, Джарвис вычеркивал имя из купчей. И тогда расходились слухи о вакансии, и полные надежд просители задабривали Джарвиса подарками. Он стравливал людей между собой, вынуждал состязаться гостинцами и одолжениями за самые лакомые участки. Спустя несколько недель друзей в партии уже не осталось. Но у некоторых зародились подозрения насчет карт и купчих. Джарвис неизменно отвечал, что если бы хотел их обокрасть, то просто брал бы деньги за купчие — но до сих пор он не просил ни гроша. И все же их конвой как будто бы двигался медленней других. Они дольше стояли у рек, делали неоправданные остановки и не могли догнать тех, кто их то и дело обходил. Многие уверились, что капитан ставит палки в колеса и затягивает путешествие, чтобы подольше снимать сливки. На это Джарвис отвечал, что ни у кого ничего не просил. Но к тому времени большинство в его кругу уже отдали ему слишком много — добровольно, вопреки всем своим подозрениям. Им почти не с чем было завести новую жизнь по прибытии, и единственной надеждой стал обещанный участок земли. Ближайшие соратники, пожертвовавшие ему больше всего, и доверяли ему меньше всех — как раз потому, что их зависимость стала безусловной. Перед самой бурей страсти накалились до предела, в воздухе запахло мятежом. Джарвис перестал доверять людям. Некоторые бедолаги еще пытались задобрить его новыми подарками, оттесняя самых разочарованных и нескрываемо враждебных соперников. Тут-то и появился Хокан.

На следующий день солнце вновь заняло свое законное место в небе и скоро прожарило тропу под ногами до корки. Через два-три дня после происшествия с мальчиком, когда их партия готовилась после остановки вернуться на тропу, Джарвис залез на пару ящиков и призвал к вниманию. Он дождался, когда все утихнут; затем его оживленные усы издали шутку. Кое-кто посмеялся. Джарвис посуровел — при этом каким-то чудом не теряя веселого выражения — и сообщил партии, что у него есть важное объявление.

— Друзья, — начал он. — Все мы видели, что случилось несколько дней назад. Наше будущее не может ждать. Наши дети не могут ждать. Каждый шаг важен.

Роптание.

— Наши дети не могут ждать, — повторил он. — Мы можем и дальше двигаться по этой долгой тропе — а можем свернуть здесь. Я знаю короткий путь.

Радостные и оскорбительные выкрики.

— Да, короткий путь. — Джарвис никого не пытался уговаривать — просто делился добрыми вестями. — Следуйте по тропе, коль вам так угодно. Или следуйте за мной.

Его последние слова захлестнуло растущей волной голосов. На миг в полную силу проявился раскол между враждующими лагерями — до сих пор живший только в полунамеках. Сторонники Джарвиса благодарили его и поздравляли друг друга с неслыханной удачей, а противники угрюмо таращились в землю и небо. Однако большинство, к какому бы лагерю ни принадлежали, сошли с колеи и последовали за перстом Джарвиса, указующим на юг. Впрочем, три-четыре фургона остались на тропе. Чему удивились все, кроме Джарвиса, делавшего вид, что не замечает дезертиров.

Тем вечером, когда фургоны составили в круг, перед костром Джарвиса выстроилась долгая очередь скромных подносителей. Кое-кто даже привел лошадей.

12

Опустив взмыленные морды, волы словно не тянули фургоны, а вращали целую планету, упираясь копытами в землю. Ехать через нехоженую равнину было как двигаться через удивительно густое вещество. Вдобавок к валунам и ямам, что прятались в траве и постоянно грозили сломать (и часто ломали) оси и ободья, сопротивлялась сама земля, не утрамбованная колесами или копытами. Они двигались со скоростью вполовину меньшей против прежней — по чьим-то подсчетам, проделывая десять, а то и восемь километров в день. Джарвис не терял солнечного расположения духа. По его словам, один километр на коротком пути стоил двадцати на тропе с теми упрямыми босяками.