Томас Берджер - Маленький Большой Человек
И он ещё некоторое время продолжает в том же духе. Потом мы ещё раз выпили. Мне поначалу было забавно его разыгрывать, но потом его трескотня мне наскучила, и я уже собрался было уходить, как он мне и говорит: – Сэр, ничего другого мне не остается, как надеяться на вашу милость… Я оказался в отчаянном положении, ибо – увы – не могу, подобно вам, похвастать нравственной чистотой… Да, я подобно тростинке, колеблемой ветром, оказался слаб перед натиском порока… Боюсь, что добрая старая фирма Мериуэтеров, которую я рано или поздно унаследую, едва ли найдёт опору в моём лице… Короче, сэр, за две недели я умудрился спустить за карточным столом те пять тысяч, что дал мне отец на целый месяц путешествия по Западу… Дать ему телеграмму, чтоб выслал ещё денег, я не решаюсь… И вот сейчас я взываю к вам как к единственному джентльмену среди всего этого сброда… Двадцать долларов, мистер Крэбб, всего двадцать долларов… Для вас это жалкие гроши, а мне они спасут жизнь!
Он смахнул со щеки набежавшую слезу.
– А взамен, Джек,- продолжал он глухо,- я вручу вам расписку, на которой будет начертано благородное имя Мериуэтеров, чье слово ценится на вес золота, а в качестве залога предложу вам… ну, хотя бы вот эту булавку!
Вся эта история меня мало взволновала, но как только речь зашла о драгоценной безделушке, сердце мое дрогнуло: Шайен человек я жалостливый, да и камень на булавке был размером не меньше как с желудь… Так что наскреб я ему требуемую сумму, пока этот простак не передумал.
– Благослови вас Господь,- торжественно произнес он, принимая деньги и протягивая мне булавку.- Надеюсь встретиться с вами при более благоприятных обстоятельствах.
У него при виде денег настолько улучшилось настроение, что парень тотчас же испарился из салуна, даже не оставив мне расписки. Впрочем, меня это вполне устраивало: сделка была что надо – такой бриллиант всего за двадцать долларов! Да я немедленно загоню его за очень даже кругленькую сумму…
Но только я начал расплачиваться с барменом, как эта булавка – хлоп – и падает на пол! Камень – вдрызг, и количество осколков не оставляет ни малейших сомнений в том, что этот бриллиант не иначе как стекло чистейшей воды.
Я тотчас выскакиваю из салуна. Глядь – а этот мерзавец трусит по улице! Я – за ним, и после непродолжительной погони (мозги у него Шайен работают быстрее, чем ноги) хватаю отпрыска славного рода за грудки, прижимаю к стене и приставляю к его печени ствол револьвера.
Он от такого неделикатного обращения поначалу покрылся холодным потом, потом принялся хватать воздух своим вялым ротиком, но довольно быстро опомнился и внаглую произносит:
– Так, значит, сэр, вы меня раскололи?
– Ага, – соглашаюсь я,- и могу запросто за это вырвать тебе глаз!
Но угрожающего тона мне хватило ненадолго – всегда питал слабость к парням, которые не теряют присутствия духа под дулом «Кольта». Так что отобрал я у него свои деньги и спрятал пушку в карман.
– Ну ты и жулик,- говорю,- прям артист какой.
– Нет,- отвечает,- вы это преувеличиваете. И вообще, до двенадцати лет я был совершенно невинен.
– И вот что удивительно,- продолжаю я,- как же тебе это удалось? Как это я не заметил, что задница твоя так и светит из штанов, что манжеты потрепаны, словно их собаки жевали… Да чего стоит одна дырка на сапоге, из-за которой ты, наверное, всю лодыжку натер чернилами! Как я этого не заметил – ума не приложу!
– Да-а-а,- протянул Аллардаис, и в голосе его звучала уязвленная гордость,- знавал я времена и получше. Нынешняя полоса невезения – явление временное… Признайтесь, что работаю я неплохо, если даже вы накололись на булавку, простите за скверный каламбур.
– Что да то да,- вынужден был признать я,- если бы я ее случайно не уронил, ты бы исчез без шума.
Он тяжело вздохнул и говорит:
– Если вы не против, то я бы предпочел отправиться в участок немедленно. Понимаете, мне крайне неприятно, когда смакуют мои промахи…
– Думаю, Аллардаис,- отвечаю я,- что дело не в этом. Надуть меня ты не смог, а что касается участка, так ничто на свете не вызывает у меня такую скорбь, как зрелище потери свободы. Тюрьма – это не мой метод перевоспитания. Заблудших душ типа тебя я либо пристреливаю на месте, либо отпускаю на все четыре стороны… Слушай, как раз сейчас я ломаю голову над тем, как бы раздобыть крупную сумму. Для этого нужна хорошая идея, а идеи – это по твоей части.
Вы бы только видели, как он преобразился после моих слов! Сдвинул шляпу на затылок, принялся тростью вертеть – фу-ты, ну-ты. Даже его обшарпанность куда-то подевалась. Нет, этот парень мне положительно нравился: прирожденный артист, ему бы на сцену!
– Сэр,- говорит он эдак важно и, переложив лайковые перчатки в левую руку, тянет мне правую,- сэр, вы можете на меня рассчитывать!
Аллардайс предложил провернуть трюк с брошью. В мою задачу входило лишь пойти в определенный ювелирный магазин и купить там брошь, которую он предварительно приметил.
– Во что это обойдется? – спрашиваю я.
Он отвечает, дескать, ерунда, каких-то там три сотни долларов. И так надменно смахивает пылинки с шелковых лацканов фрака, что обыкновенный человек ни за что бы не заметил, до чего они истрепаны.
– Да если б у меня были три сотни,- говорю я,- разве я стал бы мошенничать?
– Дорогой мой Джек,- вносит ясность Аллардайс, – в таких делах всегда следует отталкиваться от желаемой цели. Если мы с тобой замахнулись на две тысячи долларов, то нет ничего проще, чем получить три сотни оборотного капитала. В числе моих способностей есть и такая, как карманные кражи, так что добыть искомую сумму за один вечер – пара пустяков… Да, я предвижу твой вопрос относительно того, что почему я, к примеру, не вытащил твой бумажник вместо того, чтобы канючить подаяние и подсовывать эту жалкую булавку? Во-о-т! – восклицает он,- вот тут-то кроется сложнейшая нравственная загадка всего этого дела! Каждый человек, уважаемый сэр, имеет чувство собственного достоинства. Так вот, я – мошенник, и я должен соблюдать кодекс чести своего ремесла, иначе я не смогу ладить с самим собой. Разумеется, я умею обчищать чужие карманы, но способен на это деяние только в интересах какой-нибудь красивой махинации, иначе мои пальцы утратят ловкость и меня тут же схватят. Брр! Предстать перед судом присяжных в роли мелкого жулика!
Аллардайс был не просто плут, он был ещё и философ! Мне кажется, что он мог бы разглагольствовать на эту тему месяца два, а то и больше, но мне срочно нужна была монета, вот я его и оборвал, предложив скорее переходить к делу, брать быка за рога. Что он и сделал, через день или два благополучно вернувшись с этими тремя сотнями, что, полагаю, подтвердило его приверженность своим принципам, ведь он мог запросто их пропить или ещё как-нибудь спустить. Но нет, жулик он был честный, если вы понимаете, что я хочу сказать,
