Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Рассмотрев картинки, Головнин сказал своим офицерам:
— Я понимаю сие так, что японцы не желают иметь с нами никаких сношений. И ежели в первый раз они позволили поставить перед крепостью бочку, то во второй раз будут палить.
Все с этим толкованием согласились, хотя письмо, написанное по-японски, прочесть не могли.
Прошла еще одна ночь. Наутро шлюпки с «Дианы», под командой Рудакова, снова пошли за водой. Когда русские высадились на берег, к ним направился вышедший из крепости курилец. Он двигался так медленно, словно шел на перебитых ногах, поминутно останавливаясь и одной рукой беспрерывно крестясь, а другой размахивая большим деревянным крестом.
Рудаков пошел навстречу курильцу. Низко кланяясь и продолжая креститься, тот остановился против русских. Алексей, которого Рудаков взял с собою, спросил у курильца, как его зовут и что он может сказать русским.
Курилец ответил, что зовут его Кузьмой, что он жил несколько лет на острове Рашуа среди русских курильцев. А послали его японцы к русским для того, чтобы сообщить, что сейчас сюда прибудет японский начальник.
Вскоре из ворот крепости вышел низенький японец, одетый в нарядный темный халат. Он учтиво поклонился Рудакову и, обратившись к Алексею, сказал, что японцы готовы поделиться с русскими всем, что имеют, но просил Рудакова подойти поближе к крепости, чтобы переговорить с главным начальником. Рудаков, не имея полномочий на такие переговоры, отказался следовать приглашению японца, обещая, однако, обо всем донести своему капитану.
Курильцы, бывшие с этим японцем, рассказали Алексею о том, что появление «Дианы» вызвало большое смятение среди японцев, которые поспешили отправить свое имущество в горы на вьючных лошадях. А палили они от страха, думая, что русские на них нападут. Но когда увидели оставленные ими в рыбацком селении деньги и вещи, то совершенно успокоились.
На другой день вахтенный офицер доложил Головнину, что на воде появилась японская лодка, с которой подают какие-то знаки кораблю. Головнин сейчас же приказал спустить шлюпку и пошел навстречу японцам. При виде шлюпки японцы спешно погребли к берегу, спустив на воду кадку, в которой оказались не только оставленные в рыбачьем поселке деньги, сукно и бисер, но даже и те вещи, которые были взяты из бочки в первый раз.
— Должно быть, японцы считают нашу цену недостаточной, — решил Головнин и велел доложить в бочку еще двадцать пиастров и несколько шелковых индийских платков. Покончив с этим, он собирался уже возвратиться на шлюп, как заметил, что японцы машут ему с берега белыми веерами, предлагая подойти поближе. Василий Михайлович тотчас же повернул к крепости и высадился вблизи нее с одним лишь матросом и курильцем Алексеем. Остальным матросам было приказано держать шлюпку на воде, не допуская к ней японцев.
На берегу Головнина встретил низкими поклонами японский чиновник, сообщивший, что его зовут Оягода. Его сопровождали два офицера. Тут же были еще два японца и человек десять курильцев. Оягода и офицеры были в богатом шелковом платье, в латах, и у каждого было по сабле и кинжалу за поясом. У Головнина при себе была сабля да по карманам спрятаны шесть малых пистолетов.
Оягода держал себя не только учтиво и ласково, но даже заискивающе, подобострастно и всячески уговаривал русского капитана подождать начальника крепости, который скоро должен выйти.
Действительно, скоро из ворот крепости вышел японец в богатом шелковом одеянии, в латах и при полном вооружении. Его сопровождали два оруженосца, из которых один нес длинное копье, а другой - шлем с изображением луны, похожий на русский венчальный венец.
Взглянув на японца, Василий Михайлович едва удержался от улыбки: так смешон и нелеп был вид этого человека. Потупив глаза в землю и подбоченясь, как для танца, японец едва переступал, широко расставляя ноги.
Головнин приветствовал его по-военному. Японец в ответ поднес левую руку ко лбу и низко наклонил голову, подавшись всем телом вперед и в то же время касаясь другой рукой своего колена.
Японец спросил Василия Михайловича через Алексея, он ли начальник пришедшего к острову корабля, зачем пришел и куда намерен отсюда итти. Головнин сказал, что его шлюп возвращается из восточных российских владений и зашел сюда за водой и провизией, а потом пойдет дальше, в Петербург. Японец опустил глаза и ласково зашептал, втягивая в себя воздух:
— Как зовут вашего государя?
— Его императорское величество Александр Первый, — ответил Василий Михайлович.
— Александр... — повторил японец, довольно отчетливо произнося это имя. — А знаете ли вы Резоното (Резанова), который к нам приходил? — продолжал он свои расспросы.
Его вопросы и ответы Головнина старательно записывались обоими японцами, сопровождавшими начальника крепости. Присев на корточки, японцы быстро-быстро водили кисточками по листам тонкой белой бумаги.
Беседа продолжалась. Из ворот крепости вышел вооруженный человек; он нес в руках лакированную подставку в виде маленького столика, на котором стояли крохотные фарфоровые чашечки с теплой рисовой водкой — сагой. Опустив столик на землю около Василия Михайловича, японец не ушел, а примкнул к толпе своих, уже успевшей образоваться у ворот крепости.
Вслед за этим японцем появился другой, тоже вооруженный, несший на подставке чай. Он опустил свой столик рядом с первым и тоже остался. За ним появился третий вооруженный с икрой, четвертый — с табаком, пятый — с трубками. Поставив свои подносы на землю, они присоединились к свите своего начальника. Скоро вокруг Головкина образовалось плотное кольцо из вооруженных людей.
Василий Михайлович не мог не заметить этого, но не показывал вида и спокойно пил чай, курил легкий, душистый японский табак, шутил с японцами. И лишь от времени до времени, поглядывая на свою шлюпку, нащупывал пистолеты, спрятанные по карманам. Затем, считая, что уже пора перейти к делу, он заговорил о том, что ему нужно продовольствие и дрова. Но его собеседник вдруг заявил, что он не начальник крепости, и предложил ему для переговоров отправиться в самую крепость.
Головнину это показалось подозрительным. Он поблагодарил японца за приглашение, но итти в крепость отказался, сказав, что спешит на шлюп. Японец не удерживал Василия Михайловича. Он даже подарил ему на прощанье белый веер и произнес маленькую речь.
Алексей пытался перевести слова японца и при этом толковал что-то о кресте, но Василий Михайлович не понял его. По дороге же к шлюпу ему вдруг пришло в голову, что ведь японец, возможно, предлагал ему перекреститься в знак того, что русские пришли с добрыми намерениями.
