Ольга Погожева - Турист
— Я недоволен своей работой, — вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. — Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем… у нас ещё есть время…
Я не мог видеть себя со стороны, но мне казалось, Спрут себя недооценивает. Тело кричало от боли — множественные порезы, ожоги, кровавые следы, опухоли от ударов, жестокие судороги после шокера, и настоящий ад… Может, лицу и впрямь досталось чуть меньше, но мне не было от этого легче.
— Я думаю, у нас есть ещё несколько часов, — Спрут прикурил, выпуская клубы дыма мне в лицо. — Старик хочет заполучить тебя назад, я сделаю ему такой подарок. Возможно, это будут даже несколько подарков — я заверну для него каждый твой кусок по отдельности. Руки, ноги… В конце концов, кому-то нужно придумать, что делать с твоим телом. Похороны будут за его счет.
Я безразлично посмотрел на него. Мы оба знали, что всё действительно будет так, как он говорит. Спрут не готовил сюрпризов, я знал, чего ждать, и был уже почти готов к этому. Видимо, я всё-таки умру здесь. Спрут победил, пора признать это. Внезапно меня охватила злость — слабая вспышка, которой хватило всего на одну фразу:
— Кто… родил такого урода… как ты, Курт?
Бесцветные глаза Спрута сузились. В первый миг мне показалось, что он меня ударит, но вместо этого Спрут выпрямился, и принял из рук Лесли дымящуюся кружку. Я напрягся; он сделал глоток.
— Женщина, — он стряхнул пепел на один из моих глубоких порезов и сделал ещё одну затяжку, наблюдая, как я корчусь от боли. — Всё, что я о ней знаю — фамилия, наверняка вымышленная. Вряд ли в самом сердце Лондона можно найти хоть одну шлюху, которую бы звали Эрика Кальтенбруннер.
Я видел, как догорает его сигарета. Осталась всего одна затяжка, и всё продолжится. Я вскинул на него глаза, лихорадочно придумывая что-то ещё, что оттянет страшное время… Я был готов умереть, но при этом мне безумно, жадно хотелось жить.
— Тебя… воспитали улицы?..
— Хуже, — хрипло рассмеялся Спрут. — Я рос в детском доме. Знаешь, какие там законы? Куда тебе, малыш… Ты рос защищенным и сытым, маленький ублюдок. Ты и понятия не имеешь, как можно провести детство. Я не дожил до выпуска — меня перевели в колонию строгого режима для малолеток. Оттуда — в армию. Начальник колонии постарался, чтобы меня взяли: старый кретин не мог дождаться, пока меня выпустят. С тех пор меня воспитывали уроды в военных формах. Старые добрые дни… по крайней мере, тогда я имел официальное право убивать.
До меня очень медленно доходило то, о чем мне рассказывал Курт. Выходит, он стал убийцей ещё в детстве?! Хорошо, что Спрут не вдавался в подробности — я не хотел их знать. Я только хотел, чтобы время тянулось медленнее, чтобы боль утихла, и он больше меня не трогал. А ещё я знал — будь у меня возможность убить его, я бы не сомневался ни секунды. Передо мной сидело животное, которое должно умереть. Он никому не должен больше причинить боли.
— Рожу… тебе разукрасили… в армии?.. — выдохнул я. В горле совсем пересохло, и каждое слово ножом резало гортань.
— Граната, малыш, — Спрут сделал последний глоток кофе и откинул кружку. — Провалялся в лазарете, стал к военной службе негоден. Как только вышел, подвернулось выгодное предложение от старого знакомого. Улетел в Америку. На прощальной гулянке командир взвода предложил закрасить мои боевые шрамы. В армии шутили, что пути Англии — смерть всего мира. Мне понравилось.
Спрут провел ладонью по багрово-синей татуировке и ухмыльнулся. Я понял, что разговор окончен, и слабо дернулся в державших меня путах.
— А ты маленький хитрый ублюдок! — Спрут вдруг подался вперед: его рука впилась мне в горло, безжалостно сдавливая кадык. — Ты думал, сумеешь натравить Вителли на меня?! И как, получилось?
Он сплюнул мне в лицо, отпуская шею, и я мотнул головой, отворачиваясь и стискивая зубы. Из-под губ всё-таки вырвалось утробное рычание, когда он потушил сигарету, ткнув её в рану у меня на груди — порезы и длинные, набухшие кровью рубцы тянулись у меня по всему телу.
Когда я снова посмотрел на него, он держал в руках скальпель. Это не означало, что я умру немедленно — просто после первого его движения у меня не останется шансов выжить. Он уже приговорил меня, и казнь началась.
— Я не хочу торопиться, — подтвердил мои догадки Спрут. — Начну снизу, и буду двигаться вверх. Не переживай, ты ничего не пропустишь. Я даже постараюсь, чтобы ты оставался в сознании. Не волнуйся, сладкий, я не трону твою мордашку. Я остановлюсь, когда дойду до твоей глотки, и оставлю голову нетронутой. Хочу, чтобы Топор посмотрел тебе в глаза. Они расскажут ему последнюю историю про нас.
Нагнувшись надо мной, он сделал несколько быстрых, глубоких надрезов на стопах и икрах, и остановился, пометив колено. Я выдохнул сквозь зубы, бросая на него мутный взгляд.
В его расслабленной позе было столько уверенности и беспристрастности профессионала, что мне стало дурно при мысли о грядущем расчленении. Я даже почти потерял сознание, чудом балансируя на грани реальности и небытия. Я уже хорошо знал этот изучающий, сальный взгляд, прикидывающий, сколько можно выдавить из жертвы до того, как она умрет. Я почувствовал, как мир качнулся перед глазами, и взмолился, чтобы Бог забрал мою душу. Сейчас, немедленно.
— Отче наш, — хрипло, почти неслышно начал я, — иже еси на небесех…
Спрут замер, вслушиваясь, но, конечно, не смог понять ни слова старославянской речи.
— Заткнись, — приказал Курт. Я видел, что он начинает злиться, и ускорил темп. — Заткнись, твою мать!!!
Он бы ударил меня, но в этот миг его позвал Рэй. Я закончил читать молитву, и закрыл глаза. Я слишком устал к тому моменту, чтобы сопротивляться неизбежному, и быстро терял последние силы. С трудом я различил голос Рэя, но не понял, что он сказал.
— Проверь.
Я услышал шаги и понял, что Рэй покинул комнату.
— Неужели твой старик понял, где нас искать? — задумчиво проговорил Спрут, и я распахнул глаза, загораясь безумной надеждой. — Нет, вряд ли… только Отто знает, где я, а для этого надо его найти… Ну-ка, маленький ублюдок, — он сжал мои волосы, наматывая на кулак, — что ты рассказал Топору?
Я рассказал Джино всё, но не называл имён информаторов, просто упустил их в рассказе, счел неважными. Нет, Джино никак не мог меня отыскать. Я сам отрезал себе пути к спасению…
…А потом всё произошло быстро. Лесли стоял спиной к соседнему залу, и автоматной очередью его снесло в сторону. Спрут отпрянул в сторону, к пистолету, лежавшему на стуле, и сделал несколько выстрелов в ответ — бессмысленных, бесполезных; стрелявший из соседнего зала был надежно скрыт половиной уцелевшей стены и грудами строительного мусора. Похоже, Курт это тоже понял, как и то, что, оставаясь в комнате, он становится доступной мишенью. Автоматная очередь прошлась по стене справа от меня, чудом не зацепив стола; стрелявший не собирался прекращать огонь, не давая Спруту и секунды передышки. Я не мог видеть своего палача, но был уверен, что мой неожиданный спаситель не даст ему уйти.
